Осень жизни подкралась тихо. Казалось, что лето еще не докатило до зенита. О зиме и думать не думалось. А вот уже и осень. Что ж, всему свой срок. И принимать его надо спокойно, как неотвратимость, неподвластную воле человека...
Может, и правда, что всякий возраст, как очередное время года, имеет свою прелесть. Честно говоря, Андрей Шорец пока этого не осознал. На пенсию он ушел недавно, но жил по распорядку, принятому еще в годы директорства в совхозе "За мир" Вилейского района. Подъем в 5.30, плотный завтрак (с обедом-то может и не получиться) и вот уже - зеленый свет поезду его неотложных дел. Так было каждый день. Нескончаемые "надо" сидели в его голове, как пчелы в улье. И жужжали, и жалили, и подгоняли. И вдруг в одночасье они отступились от него. Выйдя на пенсию, Андрей почувствовал себя как будто на обочине жизни. Впрочем, чувство это не было затяжным под стать ненастной погоде. Дела и заботы вновь до краев наполнили его дни. Но теперь никто Андреем не командовал. Никто не висел над душой. И не грозился уволить с работы, если что-то было не так. "Только бы здоровье не подвело, а дел хватит до конца моей жизни", - размышлял Андрей. И от этих мыслей на душе становилось спокойно и уютно. Как бывало только в родительском доме, или на речке детства Узлянке. Она так давно звала его на свой тихий и ласковый берег. Но все дела, дела, дела...
Удивительно устроена человеческая память. Спроси у Андрея, чем занимался он вчера, не сразу и вспомнит. А то, что было полвека назад, проступает ярко, выпукло, со всеми ароматами и красками. В каких-то трехстах метрах от родительского дома несет свои чистые воды река Узлянка, приток Нарочи. Рыбы в ней когда-то было полным-полно: хариус, елец, щука, окунь, плотва. Андрей ходить еще толком не умел, но зато уже плавал. А ловить рыбу начал в ту пору, когда не он тянул ее из реки, а рыба тащила мальца за собой. И ему оставалось только упираться изо всех сил. Но ловил! И добычу свою гордо приносил домой. А зимняя рыбалка - это же сказка! Весной, летом и осенью щука носится по всей реке. А зимой она залегает в ямы. Бывало, снег уже основательно укутает землю, а река все еще не скована льдом. И вот заядлый рыбак дядька Аркадий, родной брат отца, сосед и Андрей садятся в лодку. Сосед на веслах, Аркадий держит веревку от хитрого приспособления, которое тянется по дну реки, и достает щук из глубоких ям. Дядька чувствует малейший толчок из глубины и мгновенно поднимает ковш. И вот уже щука извивается на дне лодки, хищно оскалив пасть в иголках зубов. А когда рыбы наберется вдоволь, но не с избытком, мужики причалят к берегу. Разведут костерок. Достанут хлеб и сало. Извлекут бутылочку. Сделав по нескольку глотков, поведут нескончаемую беседу. О том, что есть и что было. Очень редко - что будет. Крестьяне не любят заглядывать за горизонт. А на темную воду реки, на уснувшие берега, на лес и костер тишайше опускаются с неба снежинки. Андрею казалось, что прекраснее этой картины ничего нет на свете. Как нет лучше места на земле, чем его лесная деревенька Любовши, где насчитывалось всего-то 18 дворов. Когда создали здесь колхоз (поначалу колхозы организовывали в каждой деревне), крестьяне свели лошадей на общий двор, но каждый по-прежнему запрягал в телегу или сани только свою лошадь. В деревне были две кузни. В каждом дворе - колодец. А на два дома - баня. Деревенька, в которой проживали человек 70 (сегодня ни одного коренного жителя там не осталось, а дома и участки проданы дачникам), могла считаться вполне самодостаточной. В сельмаге крестьяне покупали соль, сахар, спички, керосин. Хлеб выпекали свой. Да еще какой! Достанет хозяйка из печи круглые, большие, как мельничные жернова, боханы; соскребет с нижней корки кленовые листочки, вынесет в сени, чтобы хлеб остывал в холодке, - запах на все деревню. И к хлебу всегда имелось что-то в каждом доме. В хозяйстве колхозного конюха Владимира Павловича Шорца, отца Андрея, было 3 коровы, овцы, козы, свиньи, домашняя птица. Вот только сенокос для деревни - вечная проблема. Заготавливали сено на дальних болотах. Едва Андрею исполнилось 12 лет, как отец вручил ему косу-семерку: "Осваивай, сынок". И стал учить младшего сына, как надо пользоваться простым на первый взгляд орудием крестьянского труда, прославленного поэтами. На топких болотах, правда, было не до поэзии. Особенно когда тащишь к возу, по пояс проваливаясь в трясину, тяжеленную охапку мокрой травы. А на кочках злобно зыркали на косцов болотные гадюки. Но, к счастью, как-то все обходилось...
Талутскую восьмилетку Андрей окончил почти с отличием. С легкой душой решил продолжить учебу в Вилейке. И тут у него все пошло наперекосяк. В городской школе, конечно же, требования к ученикам более жесткие, чем в сельской. И оценки другие. Но мозги-то парню никто не подменил. Однако учителя как-то легко уверились в том, что Шорец больше чем на "тройку" не тянет. И как тут ни старайся, а результат будет один. Вот у парня и опустились руки. "А на кой сдалась мне эта средняя школа? - подумал он однажды. - Хватит с меня и восьмилетки". И Андрей стал пропускать уроки. Двоих ребят из села исключили за неуспеваемость и пропуски занятий. Третьим мог стать Андрей. Спасла его мама, Надежда Константиновна. Она упросила, умолила директора не исключать Андрея из школы. "Он справится. А после армии поступит в институт. Мой сын будет инженером". Только материнское сердце могло поверить в реальность того, что у других вызывало ироничную улыбку. Андрей получил аттестат зрелости, но и по сей день он считает учебу в Вилейской школе темной полосой в своей жизни...
До армии оставалось около года. В Вилейке Андрей устроился на работу в автоколонну. Слесарем. Работа была адская. Снять поломанную рессору уже непросто. А потом тащить ее на плечах. Разобрать, поменять листы. Как-то мама заглянула в мастерскую и увидела сына в грязной спецодежде, с ног до головы перепачканного отработанным маслом, - одни глаза блестят. Она только горестно вздохнула: "Сынок, сынок..."
В мае 1969 года пришла повестка из военкомата. Четырех однокашников Андрея из Любовши определят в танковые войска. "А меня куда?" - робко спросил Андрей. "А ты, Шорец, свободен. Когда будешь нужен, вызовем повесткой". Это была катастрофа. Андрей вышел из военкомата, сел на первую попавшуюся скамейку и горько заплакал. Парень, которого не брали в армию, считался неполноценным человеком...
Но уже через три дня поезд уносил Андрея на Псковщину. В городе Остров в учебном центре ракетных войск стратегического назначения готовили специалистов и младших командиров. Через полгода Андрею Шорцу присвоят звание сержанта и направят служить на космодром Байконур. "Это же надо: Байконур! Космонавтов будем запускать. Вот повезло так повезло", - размышлял Андрей по дороге на космодром. А дорога эта растянулась не на одни сутки. По прибытии на место службы сержанта Андрея Шорца с ходу назначат старшиной первой стартовой команды. Решение командира ошеломило Андрея: "Мне только 19. И уже - старшина роты. Такого не должно быть". Но в армии не принято рассуждать, что должно быть, а чего - нет. Есть команда - выполняй. Андрею присвоят звание старшего сержанта, а потом и старшины. В его подчинении - 118 человек. Одних сержантов 28. Солдаты и сержанты срочной службы занимались установкой ракеты, обслуживанием ее двигателей, заправкой топлива. И много еще чем. Насколько это было опасно для здоровья, говорить не приходится. Через несколько месяцев службы многие из них куда-то убывали, а на смену им в стартовой команде появлялись новые "срочники". Над всеми, как дамоклов меч, висела подписка о неразглашении военной и государственной тайны. Офицеры с семьями и без них жили в городке Ленинск-9. А солдаты и сержанты - в казармах неподалеку от стартового комплекса. И старшим по званию среди них был старшина Шорец.
Вокруг космодрома - голая пустыня. Мертвые пески. Сайгаки и шакалы. Да желтые воды Сырдарьи. Летом температура плюс 55. Зимой такая же, только со знаком минус. Страшная влажность обессиливала людей. Но надо было служить и в таких условиях. Ведь служили Родине, а она на всех была одна...
Через полтора года байконурской эпопеи старшина Шорец вернется в родительский дом. И этот уголок родной земли после всего, что он видел, пережил, прочувствовал, покажется ему земным раем. "Я - счастливый человек, - думал Андрей, - мой тихий и ласковый берег всегда ждет меня..."
Отслужили и однокашники Андрея. Как-то пришли четверо друзей к нему в дом, чтобы посоветоваться, как быть, чем заняться. Определили для себя автошколу в Молодечно. Мама прислушивалась к их разговору. "Нет, Андрей, - твердо заявила она, - ты будешь поступать в институт". "Какой институт, мама! За три года я все перезабыл. Да и вам надо помочь по хозяйству". "Сено мы с батькой накосим сами. Садись за учебники".
Он немножко "не дотянул до посадочных огней". Все-таки конкурс в БИМСХе был серьезный: четыре человека на место. Но уже в декабре Андрей поступил на подготовительные курсы, а в 1972 году стал студентом Белорусского института механизации сельского хозяйства. Окончил он вуз с красным дипломом. Его могли распределить в самое лучшее хозяйство, но Андрей попросил комиссию направить его в родной колхоз "Красное знамя". "Хочу жить в своей деревне и работать на своей земле", - скажет он. И слова эти были от души.
В 1978 году главный инженер колхоза "Красное знамя" Андрей Шорец женился на своей землячке из деревни Стеберяки, учительнице биологии Алине Ивановне. Колхоз выделил им в Журихах дом. Родилась дочь, потом и сын. Жизнь удалась. И все складывалось в ней разумно, удачно и справедливо. Молодого перспективного специалиста назначат главным инженером управления сельского хозяйства Вилейского райисполкома. Но карьера как раз меньше всего интересовала Андрея. В 36 лет он возглавит крупное хозяйство - совхоз "За мир" Вилейского района. Потом будет работать директором ОАО "Логойское МТС "Райагросервис", первым заместителем начальника сельхозуправления Смолевичского райисполкома. Во всех должностях и на всех постах Андрей Шорец трудился так, что с полным правом может сказать о себе: "Я жил в своем народе. Я честно служил людям и своей земле".
Фото автора.
Советская Белоруссия №134 (24271). Вторник, 23 июля 2013 года.
