Не было в горькой истории нашей фигур более значимых, чем эти две женщины, мистически определившие судьбу народа, - Рогнеда и Евфросиния. Пишу "мистически" потому, что явились они на земле полоцкой почти одновременно. Что для матери-истории каких-то два столетия? Ничто. Но вот уже тысячу лет определяет общественное самосознание Рогнедино: "Не хачу разуцi рабынiча!" как пример стремления к чести и сопротивления насилию, и молчаливое подвижничество Евфросинии, просвещающей, собирающей знания, указывающей путь к свободе внутренней, дорогу к Храму, построенному в душе человеческой, к Храму, который нельзя разрушить.История нашей Родины как бы делится на полосы, перемежающиеся, следующие одна за другой, - полосу Рогнеды, когда руки тянутся к мечам, в груди закипает праведный гнев, и полосу Евфросинии, когда на смену выбросу социальных эмоций приходит период медленного, вдумчивого, но не менее эмоционально напряженного внутреннего труда нации. Даже символы этих периодов существуют вполне материальные - меч Рогнеды и крест Евфросинии.
Какой из этих периодов более продуктивен - не берусь определить, но подозреваю, что мудрость народа, мятущегося и ищущего свой путь в истории, выбрала Крест Евфросинии, отдав именно ей нелегкую миссию быть заступницей земли нашей перед Господним престолом.
Выбор был нелегок, поскольку не раз вскипала народная кровь праведным гневом сопротивления и жестоко рассчитывалась за эти вспышки, принося в жертву жизни и судьбы лучших своих детей. И, ошеломленная очередным поражением, смиряла надолго свою ярость, принимая епитимью кропотливым и длительным трудом, который завещала нам Евфросиния, трудом незаметным, но упорным, ведущим к той же цели, но более основательно, более осознанно.
В пещерах Киево-Печерской лавры я с дочерью искал место, где семь сотен лет покоились мощи святой заступницы Беларуси. Сюда, в лавру, были доставлены они из святой земли, от Гроба Господня, здесь до времени покоились, словно пережидая темные времена, когда над Родиной полыхали пожары, когда брат шел на брата, сын на отца, когда живое тело Беларуси рвали на части захватчики с Востока и захватчики с Запада, когда и сама Беларусь, сжимая рукоять меча Рогнеды, не прочь была принять на себя миссию собирательницы русских земель, бранясь с поднимающим голову восточным соседом, юной и жадной Москвой. Мы нашли место упокоения Евфросинии в дальней печоре, помолились у лампады, и я рассказал дочери о том, как в 1910 году, когда высокими начальствующими из Санкт-Петербурга было дозволено наконец вернуть мощи святой на родину, вся Беларусь стояла вдоль обоих берегов Днепра, по которому на пароходе величаво и неспешно плыла она к месту своего последнего упокоения.
Еще хранился в неприкосновении ее божественный Крест - знак внутренней свободы, еще люди не забыли ее имени, еще не разучились молиться и коленопреклоненно встречать заступницу свою, которая сотни лет была разлучена с родиной.
Настолько велика была духовная власть Евфросинии, что даже большевики не посмели порушить нетленную раку. Упрятав ее за железные двери казематов, они не посмели поднять на нее руку. Единственное, на что посягнули гонители святой заступницы, - на Крест ее, знак ее силы и необоримости. Легко было прикрыть святотатство военной бедой: война все спишет! Есть свидетели, прослеживающие путь Креста Евфросинии из Могилевского обкома партии до дверей главного военного ведомства в Москве, есть свидетельства, что и оттуда он был вывезен - дальше, вглубь бескрайней России, где удобно было его сокрыть, наскоро придумав версию о похищении Креста фашистскими грабителями.
Крест Евфросинии восстановлен трудами и талантом белорусских подвижников. Да - это паллиатив, но пусть такой, пусть не настоящий, а просто очень похожий на настоящий, он вернулся на нашу землю.
Когда мне было очень плохо, когда душа рвалась на части и жить не хотелось, не знаю почему, не знаю откуда, пришло решение - нужно ехать в Полоцк, к святой Евфросинии. Я шел по улочке, мягко спускающейся ко входу в монастырь. Двор был пуст, только пару монахинь прошествовали куда-то по своим делам. Было потрясающе светлое утро, такая тишина стояла, казалось, свет вокруг улыбается. Не поверите, я чувствовал, словно меня здесь давно ждут, готовы встретить с пониманием и жалостью. И сразу исчезли все комплексы, душа освободилась от наносов, открылась слезам раскаяния и молитвы.
Тогда я понял людей, которые на коленях встречали тихо плывущий пароход с возвращающейся домой душой Беларуси. Я понял какая фантастическая духовная сила осеняла их после столетий эры меча, эры Рогнеды...
Атеист усмехнется, скажет: "Блажит мужик!" А я и не стану с ним спорить, доказывать и убеждать не стану. Знаю, придет время и почувствует сам, что не в порядке что-то с душевным покоем, рушатся устои, монолитные догматы рассыпаются в прах и не на что опереться, нет стержня в душе, все вязко и зыбко... И понимаешь - не то делаешь, не туда идешь. Что делать? Я очень хочу поговорить с теми, кто был твердо уверен в нерушимости выбранных идеалов и вдруг изменился, словно иные горизонты увидал, словно смыл наносное, неправедное с души...
Я знаю - эпоха Рогнеды, эпоха меча не изжила себя до конца. Еще многим хочется громить и рушить, сводить счеты и "бороться за мир до последней капли крови", многие видят мир черно-белым, у многих душа заледенела до изморози. Но разве плачи Купалы, песни Богдановича не свидетельствуют о том, что наступили иные времена, неужто мы настолько глухи, что не различаем в них апостольского голоса провозвестников эры Креста. Эры Евфросинии. Мы не привыкли спокойно и упорно трудиться, не привыкли к одиночеству келий, в которых вызревает и кристаллизуется чувство настолько точное, настолько безусловное, что превращается в веру, дробя в пыль горные хребты. И не ловите меня, пожалуйста, на слове, не говорите: "Высказанная мысль - есть ложь!" - не о мысли говорю, о более высоком чувстве, о вере, которую необязательно высказывать, об Идее, если хотите - национальной Идее.
Понимаю, что кому-то мои заметки покажутся туманными, кто-то спросит: "А к чему это он? Что, собственно, хочет сказать?" Знаете, мог бы сказать яснее - сказал бы! Мог бы высказаться в двух словах - парой слов бы и обошелся! Сказал, как чувствовал, а чувствовал, как там, в Полоцке, у раки святой Евфросинии, что пришло время собирать камни, пришло время покаяния и прощения. Пришло время добра! И не будем поносить нашу толерантность, нашу терпимость. Думаю, они благословлены тихим подвигом Евфросинии, которую, кстати, святой заступницей почитают не только православные, но на земле нашей "всяк сущий в ней язык"...
