Пока киностудии жалуются, что нет хороших сценариев для режиссеров, молодые энтузиасты за копейки снимают авторское кино.
Пока «доброжелатели» сетуют, что в Беларуси нет литературного процесса, он себе идет.
Авангардная, неформальная литература всегда найдет себе выход, как подземные воды пробиваются сквозь самую скалистую почву. Да, публикующие ее журналы вроде «Нiхель», «Тэксты», «Памiж» выходят мизерными, «самиздатовскими» тиражами и известны в основном знатокам. Но точно так же издавались в свое время и символисты Серебряного века, и футуристы революционной эпохи... Когда я увидела литературный альманах «Макулатура», меня поразила его добротность — от содержания до оформления. Это и художественный альбом, и подборка прозы от Йена Бэнкса и Чарльза Буковски до Улья Новы, Сергея Балахонова и Адама Глобуса. Альманах выходит на белорусском и русском языках три раза в год. Еще больше я удивилась, узнав, что делают его фактически два человека. Это молодой писатель Сергей КАЛЕНДА, придумавший проект, и его жена, художница Василиса ПОЛЯНИНА–КАЛЕНДА.
— Как же вам это удается?
С.К.: Помогают друзья. Кто–то работает с текстами, кто–то верстает, кто–то рисует... Конечно, поначалу многие считали, особенно издатели, что мы получили какой–то грант, не верили, что это за свои средства.
В.П.–К.: Делали большие глаза: «Как, вам не дали на это стипендию?»
С.К.: Причем на жизнь зарабатываю обычно, в отделе компьютерного обеспечения. Пока откладываем деньги на номер, собираем тексты, десятков семь. Мы с друзьями эти тексты читаем, и каждый ставит им баллы. Затем суммируем баллы и определяем «проходной». И это более–менее объективно, потому что у нас случается, что не проходят писатели известные, а никому пока не известные проходят. Затем пишем знакомым художникам...
— И вырученные за номер деньги идут на выпуск следующего?
С.К.: Да. Дохода нет, но сам себя альманах окупает.
В.П.–К.: Изначально было понятно, что такое издание не принесет никакого дохода.
— А когда вы печатаете таких всемирно известных авторов, как Бэнкс, договариваетесь насчет авторских прав?
С.К.: Конечно. Когда печатали «Осиную фабрику» Бэнкса, вышли на издательство в Англии, связались с представителем писателя по СНГ. Тот задал три вопроса: на каком языке собираемся издавать, каким тиражом и каков гонорар. Мы ответили, что язык белорусский, тираж пока сами не знаем, но меньше трехсот, и у нас волонтерская организация, то есть денег нет. Больше вопросов к нам не было. Потом отослали Бэнксу все четыре номера с его романом — это был двадцать третий язык, на который его перевели, но писатель как раз умер. Когда печатали рассказы немецкой писательницы Юдит Хермен, она дала согласие. Литератор из Москвы Уля Нова — тоже. Вот Пелевин не отвечает на наш запрос — поэтому пока не публикуем. Правда, Пелевин никому не отвечает. Сейчас будем делать украинский номер, авторы из Украины присылают тексты. Готовится словацкий номер, были английский, шотландский... Есть, конечно, авторы, которым не нужно ставить баллы. Например, в скором времени опубликуем новеллы Адама Глобуса о провинции.
— Как договариваетесь с художниками?
В.П.–К.: Вначале это были наши друзья, так же влюбленные в искусство, как и мы. Затем стали присоединяться другие, даже из Австрии, Чехии, Польши. Присылали свои портфолио, говорили, что им интересно поучаствовать.
— Бесплатно?
В.П.–К.: Ну да. Мы же сразу пишем, что проект некоммерческий.
С.К.: Зато есть возможность самовыражения. Например, концепция оформления словацкого номера — все будет вышито.
— Это как?
В.П.–К.: Все иллюстрации художники вышивали. Вручную. И я — тоже. Можно было и рисовать, имитируя стежки, или делать коллаж. В альманахе две равноценные части — литературная и художественная.
— Ты, Сергей, причастен и к литературным мистификациям. Недавно на презентации книги Александра И.Бацкеля было публично заявлено, что это твой псевдоним и ты параллельно творил в двух ипостасях. Разумеется, уже несколько человек мне объяснили, что они–де сразу догадались...
С.К.: На самом деле единственный, кто догадался, был Андрей Хаданович. Сразу все знал Альгерд Бахаревич, которого я просил вычитывать роман Александра И.Бацкеля «Мiмiкрыя. Даследванне чатырох стыхiй на прыкладзе чатырох летуценнiкаў».
— И как появился двойник?
С.К.: В 2010–м появилась идея написать о человеке–агорафобе, который никогда не выходит из своей квартиры. Оказалось, сегодня можно легко так прожить, все заказывая по интернету. Но я не мог начать, на меня давило то, что я писал раньше, что обо мне говорили. Я тогда был тусовщиком, со многими поссорился, меня жестко критиковали... И тогда я придумал другого человека, имя, всю его жизнь от начала и до конца... Это была какая–то магия. От личности того человека писалось очень легко. Бацкель — фамилия моих предков по матери, которые до революции жили под Несвижем. Там я свою «вторую ипостась» и поселил. Бацкель учился на истфаке, у него умерла бабушка, тогда он уехал из Минска и стал жить в ее доме в провинции. Представляя себя тем человеком, я стал иначе смотреть на многие вещи и смог написать то, что не смог бы написать как Календа.
— И как Василиса смотрит на такое «раздвоение личности»?
В.П.–К.: Я видела, что Сергей стал свободнее себя чувствовать, ему было хорошо, и я его мистификацию поддерживала. Вдохновляющим примером для нас стал французский писатель Ромен Гари, взявший себе псевдоним Эмиль Ажар.
С.К.: Психоаналитики считают, если у творческого человека до трех псевдонимов, это нормально. Каждый имеет в себе три разных обличья. Так что, может, еще одного себя придумаю, у которого время от времени хорошо получается писать верлибры.
— Прямо как на автопортрете белорусского художника Язэпа Дроздовича «Трыглаў»: он изобразил себя с тремя лицами.
В.П.–К.: Каждому нужно время от времени стать другим человеком, чтобы не мешало ненужное, опасения, что о тебе подумают.
— Ты сказал, что со всеми ссорился...
С.К.: Хорошо, что меня пинали, я смог чему–то научиться. Но каждый хочет, чтобы его оценили. Как–то меня напечатали в журнале «Дружба народов». А потом уже вместе с женой поехал в Коктебель на литературный фестиваль. Мы с Василисой не принимали участия в мероприятиях, не знаю, может, было неинтересно. Мы блуждали, смотрели на горы, на море... Когда спустя год вновь послал свои переведенные на русский язык рассказы в «Дружбу народов», мне ответили: «Раньше надо было думать, когда не пришел на семинар в Коктебеле».
— Да, литературный процесс — вещь жестокая... Не зря у нас часто сетуют, что белорусская литература неизвестна за границей.
С.К.: Нужно, чтобы было так, как у соседей, тех же украинцев. Там есть писатели–«паровозы», которых переводят и приглашают за границу. И они, когда едут, стараются, чтобы с ними отправился кто–то из своих, активно пропагандируют национальную литературу, устраивают фестивали. У нас же если кто–то попадает за границу, о других молчит. Если сами не хотят друг другу помогать, чего ждать от чужих?
— Это что, черта национального характера?
С.К.: Возможно. Когда мы искали поддержку для издания альманаха, обращались ко многим. Но никто не помог. Нам сказали: эти люди боятся, что вот вы получите грант, а потом, когда они сами еще один захотят, им не дадут.
— Как сказано, если мы сами не любим своих писателей, кто их должен любить? А как ты, Сергей, начал писать на белорусском языке?
С.К.: Родился в Копыле, для тех, кто не знает — на родине еврейского классика Менделе Мойхер–Сфорима. Когда начинал писать, для меня не было разницы, на белорусском или русском. В 22 года я вошел в лонг–лист российской премии «Дебют» в номинации «Эссе». Это меня ободрило, решил: надо писать прозу... Издатель Змитер Вишнев посоветовал подготовить книгу на белорусcком языке, у меня не было с этим трудностей. Моя преподавательница в университете очень удивилась. Я учился у нее плохо, сочинений не писал, выпивал. До сих пор, мне кажется, не верит, что я сам свои книги пишу.
— Наверное, тяжелее всего для начинающего творческого человека — сохранить свою индивидуальность.
В.П.–К.: Да, это так. Когда ходила в студию к одному художнику, мне казалось, что я исчезаю, потому что рисовала только так, как он говорил. А потом, в Веймаре, в студии Вальтера Захса начался другой этап. Я освоила ксилографию, мне помогли Захс и... Мунк. Нашла в старом немецком книжном магазине альбом ксилографий Эдварда Мунка, и они меня очень сильно впечатлили. У меня в Минске была небольшая персональная выставка ксилографий. Как иллюстратор оформляла книгу «Браты Грым», журнал «Памiж», сборники поэзии Виталя Рыжкова, Андрея Адамовича.
— Как вы познакомились?
В.П.–К.: Как потом выяснилось, жили на соседних улицах, учились в одном университете.
С.К.: Но узнали ближе друг друга, когда ездили на арт–сессию в Витебск, наш приятель участвовал там со своей короткометражкой. Пока ехали, вместе с ним поссорились со всем автобусом художников и дизайнеров, всех обзывали.
В.П.–К.: Мне досталось больше всего, потому что я рядом сидела.
С.К.: И читала Гришковца, которого мы в тусовке все не любили. Василиса считала меня придурком и алкоголиком...
— Так и писать?
С.К.: Ну да... А потом через год мы встретились на Купалье...
В.П.–К.: И там я надела Сергею на голову венок.
— А она есть у нас, богемная тусовка? Вот известная писательница из Вильнюса Макс Фрай приезжала в Минск, сидела в кафе и потом делилась впечатлениями о небольшом количестве творческих людей, варящихся в собственном соку...
С.К.: У нас есть и богема, и интеллигенция, и читатели, и что Макс Фрай чего–то не заметила, говорит лишь о том, что не там смотрела. А если честно, вроде на ее творческий вечер никто из тусовки не пошел. И писательнице показалось странным, что вокруг ее персоны здесь не возникло ажиотажа.
Советская Белоруссия №108 (24491). Среда, 11 июня 2014 года.
