65 лет назад было уничтожено Минское гетто
21 октября 1943 года перестало существовать Минское гетто. И не потому, что палачи одумались, сняли колючую проволоку и сказали: «Люди, вы свободны». В этот день в гетто не осталось никого потому, что все его обитатели были убиты... Мужчины, женщины, дети...
21 октября 2008 года в Минске о гетто напоминают мемориальные и памятные знаки. Но не только. Трагедия до сих пор жива в памяти людей, ее переживших и видевших, в сердцах людей неравнодушных. Вчера они собрались на месте бывшего кладбища в районе улицы Сухой. И прошли тем, очень недлинным по протяженности, но таким долгим по знаковости, скорбным путем, которым отправились 65 лет назад в вечность узники Минского гетто (ФОТО с траурного шествия). Для нас сегодняшних они уже тени. Но для многих из собравшихся на траурное шествие и митинг — дорогие, близкие, бесконечно любимые люди, чье тепло согревает и спустя много–много лет. Гостья из Москвы, президент российского фонда «Холокост», член Общественной палаты Российской Федерации Алла Гербер, выступая на траурном митинге на мемориале «Яма», где тогда, в 1943-м, завершился для многих тот страшный путь, где всех безвинных мучеников ждала смерть, сказала: «Я шла по их следам и представляла, как могла бы вести за ручку свою внучку Лизоньку, и меня охватывал ужас...»
Такое не должно повториться — лейтмотив всей траурной акции. И это не просто лозунг. Это крик души выживших, это вопль сердечный погибших. Это главная мысль всех выступлений на траурном митинге: мы не забываем и вы не забудьте.
Мы попросили некоторых людей рассказать о себе. Тогда они были детьми, сегодня им за семьдесят...
Валентина Михайловна Макарова, Минск, бывшая узница концлагеря Освенцим:
— Я жила на улице Немига — на «русской стороне». Напротив — уже гетто. Меня с детства окружали евреи: большинство соседей, подружки... Они все остались здесь — в бывшем карьере...
Когда началась война, мне исполнилось 13 лет. Моего отца нацисты мобилизовали на работу на мельнице, располагавшейся за еврейским кладбищем. Оттуда его никуда не отпускали, я носила ему еду. Дорога проходила через гетто. И мама всегда надеялась, что обратно мне удастся принести хоть немножко муки с мельницы.
Но домой я возвращалась без муки. Потому что всю ее раздавала по пути голодным узникам.
Потом наша семья уехала из Минска в деревню. Но отца все–таки арестовали, а в 1944–м и меня. Сначала я сидела в минской тюрьме. Там на винтовой лестнице однажды встретилась с папой. Для меня встреча не была неожиданностью, я тогда ничему не удивлялась, была маленькой, но для папы... потрясением: он ведь оставил нас в Минском районе. Потом меня отправили в Освенцим, а оттуда в Равенсбрюк, а отца — в Тростенец.
Меня освободили только в мае 1945–го. Когда я приехала в Минск, о гетто напоминали только сгоревшие дома. Все мои друзья были убиты. Папе из Тростенца удалось бежать, и затем он ушел на фронт...
Леонид Михайлович Рубинштейн, председатель еврейской общины Бобруйска, бывший узник Минского гетто, концлагерей Освенцим, Майданек, Дахау:
— В 1943–м из гетто меня вывезли в концлагерь Люблин/Майданек. Потом — в Освенцим. Освобождение встретил в лагере Дахау 29 апреля 1945 года. Я прошел все муки ада от начала и до конца. Память отказывается вспоминать... Но мои страдания — лишь маленькая толика того, что пережил еврейский народ.
Для меня сегодняшнее скорбное мероприятие как долг перед теми, кого сегодня нет в живых, как память о безвинно погибших.
Мы в большом долгу перед теми белорусами, которые были Праведниками народов мира. Это люди, совершившие колоссальный подвиг. Они рисковали не только собственной жизнью, но и жизнью своих родных. Поэтому, считаю, они достойны своего памятника.
Марк Тайц, бывший узник Минского гетто, доктор биологических наук, Израиль:
— Я родился и вырос в Минске. Двухэтажный дом, где мы жили (теперешняя улица Раковская), стоит до сих пор... Когда началась война и немцы разбомбили госпиталь, в котором работал мой отец, мы решили уходить из города. На Могилевском шоссе фашисты перерезали путь и вернули нас в Минск — в гетто. В 1942 году всей семьей бежали к партизанам, мне тогда исполнилось 15 лет... Жить в гетто было страшно: убийства, погромы. Но не верьте, когда говорят, что евреи покорно шли на казнь. Местные жители помогали нам как могли, но и мы спасали некоторых людей тоже. Когда немцы для устрашения вели через город толпы военнопленных, из подворотен мы зазывали пленных, потом прятали у себя, давали гражданскую одежду, кое–какие документы и помогали бежать. Таким образом спасли несколько человек.
Савелий Каплинский, бывший узник Минского гетто, член правления ассоциации бывших узников гетто и концлагерей и член правления белорусской общины в Нью–Йорке, США:
— Когда пришли немцы, мне было 12 лет. В гетто у нас возникла своя подпольная молодежная группа. Мы починили старый радиоприемник, слушали и переписывали в школьные тетради сводки Информбюро, а потом раздавали жителям гетто. Я работал при немецком солдатском клубе, разносил дрова и заодно крал у немцев патроны, гранаты. Прятал их в оцинкованной баночке под едой. Такие носили с собой все евреи — на случай, если что–нибудь перепадет из еды. Патроны умудрялись переправлять партизанам в лес. Хорошо помню, как во время одного из погромов мы — одни дети — три дня прятались на чердаке. А перед последним погромом в 1943 году я убежал к партизанам. Мой друг Грингауз вывел тогда из гетто целую группу... После войны я учился и работал. Помогал отстраивать полностью разрушенный Минск: школы, жилые дома, главпочтамт, ВДНХ — мои памятники тех времен...
В понедельник, слушая слова Президента Лукашенко на «Яме», с трудом сдерживал слезы. Хотя, наверное, у меня уже нет слез. Стольких родных, близких и друзей пришлось оплакать.
Гюнтер Катценштайн, бывший узник Минского гетто, один из немногих выживших граждан Германии, депортированных в Минск в 1941 году, Швеция:
— Когда мы вошли в дом, в котором должны были жить, первое, что увидели, — мертвая семья. Их расстреляли прямо за ужином... Мертвые за столом, которых нам предстояло убрать, — мое первое воспоминание о гетто. Было очень тяжело. Чтобы как–то выжить, меняли на хлеб одежду... Мы старались контактировать с белорусскими евреями. Во время последнего погрома — в октябре 1943 года — почти всех их убили. Моего отца забрали убирать трупы, а после этого расстреляли: свидетелей не должно было остаться. После войны в Германию я уже не вернулся — немцы убили всю мою семью, я больше не хотел жить среди них...
Иерей Александр Головин, православный клирик Свято-Духова кафедрального собора:
— Что меня привело сюда? Уничтожение гетто — это трагедия народа. Того народа, который жил здесь. Я пришел сюда отдать дань памяти невинно убиенным жертвам: там же были старики, дети, женщины, которые никак не участвовали в войне, в политике... Просто попали в страшные жернова войны, Холокоста... Сегодня мы скорбим вместе с еврейским народом. Как человек верующий, молю Бога, чтобы Господь упокоил этих людей, взирая на их мученическую гибель.
Анна Сулеймановна Трофимова (Канапацкая), Праведник народов мира, Минск:
— Во время фашистской оккупации, когда погромы стали массовыми и над Минским гетто нависла реальная угроза полного уничтожения, мы прятали соседскую семью Давидсонов: Израиля, Фруму и троих их детей — Рахиль, Миру и Вову. А что ж делать? Не могли же мы закрыть перед людьми дверь. Или пусть их расстреливают?! Такого ведь сам себе не простишь... Но еще до того Израиль в нашем сарае вырыл яму, оборудовал ее и целый год, с 1942-го по 1943-й, прятался там. Зимой мама пускала его в дом. Холодно же. Надо ведь, чтобы человек согрелся, помылся... Правда, только глубокой ночью. Полицаи же бродили вокруг злые, как собаки...
В 1943 году Давидсоны ушли в партизанский отряд Шимона Зорина.
Уже в 50–е годы на свадьбе Рахили мы с мамой, мусульманки, стали самыми почетными гостями торжества. Израиль посадил нас рядом с собой и сказал: я — его сестра, а мою маму Фатиму он назвал и своей матерью.
