Культура памяти

Память - такое же поле битвы, как плацдарм под Прохоровкой или поле Куликово
Память сегодня является таким же полем битвы, как плацдарм под Прохоровкой, поле Куликово или Брестский, Могилевский укрепрайоны в годы последней войны. Здесь те же реалии: ожесточенные сражения, завоевания чужих культурных территорий, свои предатели и свои герои. И если «горячие» сражения сдерживаются пониманием катастрофичности возможных последствий ядерных столкновений, то поле памяти представляется безобидным ристалищем, где все виртуально и как будто не по–настоящему. И здесь уже нет никаких сдерживающих факторов. Но в том–то и вопрос, что трансформация памяти, отсутствие культуры памяти по своим последствиям не менее разрушительны, чем атака танковой дивизии.


Для того чтобы трепанация памяти выглядела и ощущалась безболезненной, придумали теоретические предпосылки вроде «плюрализма истин». Если же кто–то по старой памяти начнет апеллировать к науке — дескать, истина всегда конкретна, она одна и проверяется практикой, — его мгновенно поднимут на смех: пещерный век, коллега, пещерный век. Ведь если наука противоречит твоим убеждениям, надо изменить само понимание науки. Так Октябрьская революция — это революция или «переворот»? И то, и другое, а может, и нечто третье, четвертое. Все зависит от обстоятельств, времени и места. Партизаны в годы войны — герои или крохоборы, грабящие население? Ответ зависит от характера и уровня аргументации, а главное, политических пристрастий. Периодически тот или иной исследователь шокирует обывателей найденными фактами, скажем, о том, что кто–то «морально разлагался», а не воевал. Вот летчики 21 июня 1941 года в Бресте были пьяными и сидели на гауптвахтах, и при этом невинно утверждается: я здесь ни при чем, просто излагаю факты. А уж ты, мудрый читатель, сам делай выводы. Смелости на собственный вывод не хватает. Точнее, так: смелости хватает лишь на лукавство в подборе фактов, но никак не на то, что когда–то называли объективным подходом к истории. А ведь культура памяти как раз и предполагает не выдергивание фактов из безбрежного моря явлений, не следование собственной политической программе, а системное изучение вопроса при ясном понимании теоретических приоритетов.

Но вопрос, конечно же, не в теории. Вопрос в политике, роль которой поистине глобальна. Ведь попробуйте вывести историю (а значит, и феномен памяти) из–под юрисдикции политики — вряд ли что–то дельное получится. Во всяком случае, до сих пор ни у кого не получалось. Но тогда надо просто быть честными. Как это делает, например, государство, четко и ясно обозначая свои приоритеты, в данном случае по отношению к памяти. Вот это — герои, мы их уважаем и держим на них равнение. А вот это — люди, запятнавшие себя теми или иными проступками, и им не место в пантеоне славы. По таким–то и таким–то причинам. Все ясно и предельно откровенно.

А что предлагается в качестве альтернативы? А в качестве альтернативы предлагаются, с одной стороны, лекала западных ценностей, которые всем хороши, но имеют очень отдаленное отношение к трагедиям и славе, национальной истории, национальной памяти. Вот можно же, как пишет один автор в многотомной эпопее, представить всю советскую историю в качестве роковой ошибки, отступления от магистрального пути развития цивилизации, а трагические эпизоды национальной истории собрать вместе и консолидированно «выплеснуть» на читателя, прежде всего западного. И собирать премии, потому что это отвечает ожиданиям этого западного обывателя. Была ли советская история трагичной? Да, была. Были ли вообще те же «цинковые мальчики»? Очевидно — были. Было все это трагедией? Да, было. Но было ли это только трагедией, и только ли гробы вспоминаются тем же ветеранам Афганистана? Да нет, была и слава, была и есть гордость за сделанное, осталось то, что называют товариществом и воспитанием чувств. Но этот позитив испаряется, куда–то пропадает, оставляя в сухом остатке, как правило, негатив и авторское резко отрицательное отношение к той же советскости.

Здесь нет смысла исключать возможную искренность: можно искренне полагать, что советская эпоха — исключительно черное пятно на полотне национального прошлого. И умело подобрать свидетельства современников — недовольные, несчастные, запуганные и обиженные есть всегда и везде. Но сложно себе представить вообще любую эпоху, нарисованную исключительно в темных тонах. Никогда не было таких эпох.

Представлять в литературном творчестве исключительно одну правду и забывать о существовании иных точек зрения — значит обеднять свой труд. Вот М.Булгаков смог так написать свою «Белую гвардию», что нам страшно симпатичен мир уходящий, мир Белой гвардии, и его жаль до слез, но мы понимаем и ту правду, которую несут иные силы с беспощадностью рока. Писатель смог быть честным и в отношении жизнеописания конкретной семьи, и анархии безвременья, и трагедии многих честных людей по обе стороны баррикад.

Советская Белоруссия № 108 (24738). Среда, 10 июня 2015
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter