Известный автор утверждал, что любовь живет три года. Что с ней случается потом? Умирает? Превращается в свою противоположность? Перерастает в нечто иное — семью, дружбу? Да, а дружба? Сколько живет она? Уж точно, не три года.
Сколько друзей — много, а сколько — в самый раз? Друг — тот, кому можешь сказать о себе самое–самое и не будешь бояться, что это повернется потом против тебя. Друг — тот, кому можешь вообще ничего не рассказывать, потому что он и так все о тебе знает: достаточно полувздоха, печального взгляда с затаившейся слезинкой. Если рассказывать, она — сейчас одинокая — превратится в поток, водопад, потечет тушь, покраснеют глаза... И как потом идти по улице — ловить сочувственные взгляды прохожих? Нет, лучше промолчать: друг и так все поймет и скажет самые нужные именно сейчас слова. Может быть, соврет в твою пользу — сейчас это не важно. Или, может быть, тоже промолчит, немного сжав руку или погладив у локтя: и не то переживали рядом, вместе. Это важнее: чтобы не просто рядом, а вместе. Друг — это тот, с кем молчишь без напряга, кто тебе всегда интересен и кто интересуется твоей жизнью, твоими метаниями (а как же без них?). Кто и прикрикнет, и приструнит, когда нужно. На другого обиделся бы, а на друга — никогда: есть люди с правом делать нам больно. Боль делает нас сильнее. Почти всегда.
Жизнь ранит — словами, делами, поступками других людей. Иногда (часто) мы раним себя сами. Делаем больно другим. Бывает, просим за это прощения. Случается, нас прощают. Старые раны зарастают мозолями — кожа и душа обретают новую плотность, толстеют, теряют чувствительность, и со временем... Эх, со временем мы становимся почти бесчувственными, мы взращиваем собственную бесчувственность: боимся снова полюбить, раскрыться, разочароваться, не хотим никому доверяться, все глубже уползаем в раковину одиночества.
Гаснет юношеский максимализм, который приносил столько проблем, но ведь с ним связано и столько яростных минут самозабвенного счастья! Теперь все по–другому: наш внутренний свет стал слабее, твердая уверенность в своей безусловной правоте (а не она ли и есть тот самый замечательный, здоровый, яркий максимализм?) поколеблена, а то и разрушена. Мы уже узнали, что не самые умные, не самые красивые и не самые (ужас! ужас!) талантливые. Если смогли принять, это знание сделало нас сильнее. Но и циничнее, конечно. При удачном развитии жизненного сценария мы стали терпеливыми и терпимыми. Это обретенное долгими годами борьбы с верой в собственную исключительность качество мы теперь гордо называем толерантностью, хотя, оставаясь наедине с отражением в бокале, спрашиваем себя печально: а не простое ли это равнодушие? Усталость?
Я боюсь душевной усталости, вялости. Борюсь с ними, как могу: тормошу себя и других, строю планы на год, два и даже на пять лет вперед, мечтаю о многом и хочу, чтобы желания никогда не кончались. Потому что как только нам становится не о чем мечтать, оказывается, что не для чего и жить — глаза погаснут, внутренний свет, на который слетались многие, померкнет. Я хочу, чтобы мои глаза блестели всегда. Пусть даже от слез: в небе после дождя случается радуга. С нами — так же.
Бывает, мы вырастаем из старой дружбы, как из милых городов своего детства: все было замечательно, теперь это прошло, всем спасибо, все свободны. Кто–то принимает это как данность, кто–то (я, например) проводит интенсивные реанимационные мероприятия. Но если нет душевной потребности — в городах ли детства, в школьных ли друзьях, — нужно честно в этом признаться. В конце концов, старинные приятели — это ведь тоже статус, правда? Иногда дружба надрывается внезапно — как любовь, не выдерживая расстояний и расставаний. Больно.
Дружба, как семья, — работа: ежедневная, упорная, кропотливая, состоящая из миллиона мелочей. Не забыть поздравить с праздниками и днями рождения, привезти подарки, порадоваться за успехи детей и мужей, не рассказывать о собственных, пока не спросят. Настоящие друзья спрашивают всегда и всегда радуются. Искренне. Искренность, интерес и доверие — главное, на чем стоит дружба. Если они уходят, реанимация бессмысленна.
Когда я была моложе, верила в вечную (пусть и не единственную) любовь. Теперь я в такую любовь не сильно верю, считая самой вечной из всех безусловных ценностей дружбу. Без нее теряю корни.
