Западные политики успокаивают себя: их санкции не сломали ни российскую, ни белорусскую экономики, но ничего, вся их разрушительная сила еще впереди. Мол, ограничения в сфере научного и технологического сотрудничества окажут свое тлетворное действие. Не завтра, но в средне- и долгосрочном периоде. А экономические аналитики на цифрах стараются обосновать эти прогнозы. В чем-то они правы. Ограничения по поставкам оборудования, технологий и высокотехнологичных товаров создают и сложности, и неприятности, и риски. Другой вопрос: а состоятся ли они? Иногда кажется, что во многие свои предположения Запад изначально закладывает пассивность оппонентов. А ее-то как раз и нет. Наоборот, многие действия правительства, бизнеса, инвесторов, элит нацелены на формирование национального научно-технологического комплекса. По большому счету сейчас набирают силу те проекты, которые еще не так давно, даже года 2—3 назад, рассматривались как неперспективные и экономически необоснованные в силу наличия на Западе компетенций, которые дешевле, проще и быстрее купить. Сейчас если не всеми, то многими вопросами приходится заниматься самим. И создавать продукты для замещения иностранных аналогов. Как ни парадоксально, но они будут конкурировать с западными. Как минимум на рынках третьих стран. Фактически, разбивая ограничениями глобальный и единый (насколько он таковым являлся) рынок научно-технической продукции, западный мир своими руками стимулирует создание себе конкурентов в лице белорусского, российского, иранского, китайского научно-технологических комплексов. Так уж получается в последнее время в развитом мире: вроде бы стремятся сдержать конкурентов, а стимулируют их к развитию.
По этой причине в США уже намечается конфликт между политической элитой и миллиардерами новой волны из высокотехнологичного сектора. Впрочем, в Европе та же история, только разногласия происходят по более широкому спектру отраслей. Широко известно: высокие технологии, передовые решения (по большому счету в любой сфере деятельности) приносят быструю окупаемость и коммерческую отдачу в случае их масштабирования на глобальный рынок. И санкции западных стран ломают многие собственные бизнесы буквально через колено.
Например, тот же спутниковый интернет Starlink. На самом деле идея-то не очень нова. Тем не менее надо отдать должное таланту Илона Маска: он смог эту тему очень грамотно структурировать с коммерческой точки зрения и бизнес-процессов. И главное конкурентное преимущество его спутников — дешевизна (относительная, естественно) в производстве. По той причине, что эксцентричный бизнесмен поставил космическую тему на поток. И на орбитах уже вращается около 3 тысяч спутников его компании. Надо отдать должное: в определенной степени в этой тематике он опередил многих конкурентов из других регионов. Не фатально, но на вполне достаточное время, чтобы распространить свои услуги по всему миру, занять доминирующее положение и тем самым сделать выход других компаний менее привлекательным и прибыльным. Известная стратегия бизнеса в эпоху глобализации. Она бы сработала и в этот раз, как это было не единожды в прошлом. Но произошло обострение международной ситуации, начался разрыв коммерческих связей…
И что получается в сухом остатке? Во-первых, системы связи всегда в той или иной степени являлись продукцией двойного назначения. Но из-за активного использования Пентагоном системы Starlink в украинском конфликте, компания Маска вдруг из гражданской превратилась чуть ли не в военную. Много теперь стран пустят ее услуги на свою территорию? Мне кажется, что нет. Во-вторых, Китай, Иран, Россия, их партнеры задумались о необходимости развития собственных спутниковых группировок и о том, чтобы однозначно закладывать в них принцип автономности. Об этом задумываются даже европейские страны, которые пока не являются антагонистами США. Словом, очень быстро благодаря американским политикам Starlink может превратиться из лидирующей системы с большой перспективой в будущем лишь в «одну из». Спору нет, космос доступен небольшому количеству стран. Многие государства не могут себе позволить в одиночку создавать спутниковые группировки. Но американские санкции создают альтернативу на рынке. И небольшие государства в этой тематике могут кооперироваться с разными центрами космической индустрии, диверсифицируя риски. В любом случае возникает конкуренция. И первенство уже потеряно.
Аналогичные истории буквально во всех отраслях происходят в большей или меньшей степени: станко- и автомобилестроении, химической индустрии и так далее. Очень часто повторялась мантра, насколько постсоветские страны отстали от западных в технологическом плане. В каких-то моментах так и было. Но почему-то забывают сказать, по какой причине это произошло. В Советском Союзе по высокотехнологичным товарам конкурировали и с Европой, и с США. И достаточно успешно, нередко, а даже очень часто их опережали. Были вопросы по потребительскому сегменту, но это отдельная тема разговора. Почему исчезла отечественная техника или значительно потеснилась в угоду импортной? Потому что в увлечениях демократией, либерализмом и рынком в перестроечные 1980-е и 1990-е на свой рынок мы пустили импорт на шибко льготных условиях. А нашим производителям высокотехнологичной продукции западные страны как рынки не открывали, так и не открыли. О какой тут равной конкуренции можно говорить?
И вдруг оказалось, что интеллект, знания, тяга к открытиям не пропали у наших людей. И у нас, и у россиян было и есть много интересных технических и технологических разработок, оригинальных решений, научных открытий. А вот коммерциализировать мы их не могли. Западники утверждали: мол, из-за менеджмента, отсутствия инвестиционного чутья… Да все у нас в порядке и с чутьем, и с организационными способностями. Просто не было рынка. А для качественного, обоснованного и эффективного производства необходимы определенные объемы сбыта. Гарантированного сбыта. А их не было по многим направлениям. Поэтому у нас и в России весьма активно развивалось так называемое стартап-движение. А говоря проще, создавалась система, когда крупные западные корпорации могли скупать уже даже не мозги, а идеи. На совершенно законных основаниях.
Особенно сильно, ярко и неприкрыто для вооруженного взгляда этот тренд проявился в IT-индустрии. У нас родилось немало интересных решений. Но они либо были сделаны по заказу крупных западных корпораций, либо продавались им. Разработчикам это было даже выгодно: придумал, спозиционировал, реализовал, превратился в миллионера и можно подумать о следующей идее. А внедрять свой продукт самостоятельно? Можно, но перспективы были относительно сомнительными. Придется конкурировать с SAP, Oracle, Microsoft, Google или другими монстрами, которые очень даже комфортно чувствовали на нашей территории. Та же самая история происходила и в других научных областях. Поэтому было выгоднее ученым и талантливым людям продавать свои идеи, а инвесторам — покупать акции на американской или лондонской бирже. Но с точки зрения национальной стратегии, развития, безопасности такой путь работы не был бесспорным.
Такой подход был еще как-то с трудом, но оправдываемым при попытках сформировать не просто глобальные, но открытые рынки. Со свободным движением капитала, технологий, продукции (в том числе и высокотехнологичной), безоговорочном доступе к научным знаниям и достижениям. И такие декларации, и даже маленькие шажки в этом направлении были. Тогда, возможно, логично какую-то идею продать, при возможности все нужное на вырученные деньги купить.
Но глобальный рынок если и побыл свободным и относительно справедливым, то только считаные годы. А начиная с 2000-х протекционизм, как и другие рычаги давления, все чаще использовались «гегемонами» для решения собственных проблем. Причем не только в отношении оппонентов (реальных или мнимых), но и дружественных стран-партнеров. Тот же европейский Siemens разными правдами и неправдами иной раз по 2—3 года не пускали с его новым медицинским оборудованием на американский рынок.Например, затягивали процесс сертификации. А когда все ключевые заказы были поделены между производителями США, то тогда давали добро и европейцам. С нашими компаниями церемонились еще меньше.
Вместе с западными ограничениями стремительно начинает меняться конфигурация рынков высокотехнологичной продукции. Отечественные проекты и разработки получили возможность и развития, и масштабирования, что крайне важно для повышения экономической отдачи и формирования инвестиционной привлекательности. Не будем спорить: развал глобальных связей, регионализация создают определенные сложности. Бизнес-процессы приходится выстраивать не так, как было раньше. В том числе и в части научного сопровождения различных отраслей. Когда трансферт технологий и научной информации был более-менее свободным, то, например, не было смысла создавать множество баз данных, необходимых для исследовательских работ. Вполне хватало одного мирового центра, с которым могло связываться исследовательское оборудование и получить необходимые сведения. Теперь вопрос доступа к этим базам (как правило, их контролируют западные производители исследовательского и научного оборудование) стоит под некоторым сомнением. Не исключено, что Беларуси, России совместно с дружественными странами придется создавать «дублирующие» элементы научной инфраструктуры. Это требует определенных усилий и затрат. Но проблема в конечном итоге решаема. И, по сути дела, локализация может в «длинную» повысить конкурентоспособность отечественной науки и высокотехнологичных отраслей.
volchkov@sb.by
