...но в подметки нашей тридцатьчетверке «Матильда» все равно не годилась
Зима нынче не балует нас пушистым снежком да морозами. Автомобилистам такая погода на руку: дизельные двигатели не капризничают. А мне вспоминается моя юность, опаленная боями Великой отечественной войны, и мой опыт обращения с такими агрегатами.
Воевать мне довелось на Калининском, Северо-Западном и 2-м Прибалтийском фронтах в танках среднего класса, среди которых значились выпускаемые без рации или с таковой, с одним башенным люком или с двумя, с огнеметом АТО-41, но для экипажа из трех человек. Это были Т-34 сормовского, харьковского, сталинградского и челябинского заводов. Каждый из них вносил некоторые изменения, не нарушая основной конструкции. Так, на всех тридцатьчетверках ставился 500-сильный дизель В-2, созданный харьковчанами. Мотор обладал удивительным универсализмом. И главное – он был рожден вместе с танком, готов был, как сердце у человека, перестраиваться соответственно нагрузкам, необходимым для преодоления возникающих препятствий на местности. В него входили система питания топливом, система питания воздухом, система смазки, система охлаждения и две системы запуска, что было крайне важным. Ведь в ходе сражения быстрый запуск заглохшего двигателя мог стать решающим в выполнении боевой задачи.
Глубокой осенью 1942 года в лесном массиве перед Локней 81-я танковая бригада после тяжелых боев на Калининском фронте восстанавливала свою боеспособность. Мне, юному лейтенанту, только что прибывшему в закаленный, но поредевший в жестоких схватках с врагом коллектив, вручили тридцатьчетверку с двигателем без водяного насоса и покалеченной от подрыва на фугасе ходовой частью. Несколько вмятин на броне башни свидетельствовали о мужестве атакующих и упорстве обороняющихся.
Осмотрев машину вдоль и поперек, сверху донизу, пришел к выводу: первое, что надо сделать, – установить водяной насос.
Ремонтная бригада из двух красноармейцев заверила, что насосом занимается старшина – их бригадир и он его достанет.
– Как так достанет?
– А вот так и достанет – с какой-то другой подбитой машины… Заводы далеко, а в запасе у нас таких деталей не водится.
Пока водяной нанос доставили к танку и устанавливали его к двигателю, выпал снег и основательно похолодало. Пришлось соображать, где брать воду, как разогреть ее и пропустить через систему охлаждения. Для этого требовалось не менее 150–160 литров, желательно атмосферной (дождевой, снеговой). Воды, которая не содержит минеральных солей и не образует накипи. Это, конечно, идеальный вариант, но в полевых условиях двигатель заправляли речной, озерной водой, а также из колодцев и родников. Короче, какая попадется. Известно, что замерзает она при 0 оС, при этом может вызвать разрушение системы охлаждения, так что следили мы за этим строго: на фронте вывод из строя танка по вине экипажа мог закончиться судом военного трибунала.
Мои заботы снял заместитель командира роты по технической части воентехник 1-го ранга Брадул: «Сегодня после ужина в наше распоряжение дается полевая кухня с двумя котлами, заправленными водой. Готовьте сухие дрова».
При лунном свете, быстро и стараясь дорожить каждой горячей каплей, мы возвращали двигатель в боевой строй. И когда характерно-металлически заверещал стартер, а за ним глухими выстрелами из выхлопных труб повалил черный дым, все присутствующие, не сговариваясь, крикнули: «Ура!»
81-я танковая бригада не стояла на месте, ее часто перебрасывали с одного участка на другой в любое время суток.
При движении в колонне мне, как командиру, следовало стоять в башне при открытом люке, как и у механика-водителя. По существу, мы оба были на жестоком сквозняке и через несколько километров, особенно в метель, превращались в сосульки. Как-то днем на перекрестке пропускали шагавшую в вольном строю пехоту. Некоторые из солдат подходили к танку, дотрагивались до борта и делились между собой: «У них там внутри тепло, как в печке жарит». Другие мимоходом, ради мимолетного общения, выкрикивали: «Танкист, пусти погреться». Мне так и хотелось подбодрить маршировавших на передовую, но посиневшие губы едва шевелились.
На кратковременных привалах с целью экономии дизельного топлива двигатель глушили. Но уже минут через десять завести его вновь не удавалось. Поэтому на каждом без исключения танке всегда имелось по два специальных троса. Благодаря быстрым, сноровистым действиям экипажей двух боевых машин еще не остывший двигатель снова оживал. Можно было бы воспользоваться сжатым воздухом, но его берегли, потому что зачастую это вынуждала делать неизвестность, ждущая впереди.
С выходом в указанную точку нам отдали боевой приказ на оборону. Мне указывалась огневая позиция на обратных скатах небольшой возвышенности, метрах в шестистах от переднего края обороны противника, и направление для контратаки. Эсэсовцы занимали выгодное положение, просматриваемое и простреливаемое перед собой артиллерийским огнем и стрелковым оружием. С наступлением темноты экипажем подготовили капонир и к рассвету поставили в него нашу тридцатьчетверку, обложив ее снежными «кирпичами». Мы оборонялись, как в коконе, закупоренные и окутанные со всех сторон белым саваном. Оставалась открытой лишь верхняя часть башни с пушкой и пулеметом, откуда и вели наблюдение.
Дневной свет внутрь танка не проникал, и в отделениях машины постоянно царил полумрак при включенном электроплафоне. Холод в танке какой-то особенный, неподвижный, колючий и сухой. Массивная броня за ночные часы охлаждалась до температуры окружающего воздуха и оставалась таковой весь день, ниже того, что за бортом.
В светлое время выйти из танка, а также подойти к нам с любой стороны практически было невозможно. Разве что по-пластунски. Нашей экипировке откровенно кое-кто завидовал. Каждый имел на себе теплое белье, обыкновенные гимнастерки и брюки, стеганные на вате штаны и фуфайку, полушубок, шапку-ушанку, рукавицы и валенки.
Но даже при таком добротном обеспечении, сутками выполняя штатные обязанности, сидя на своих местах, мы по-настоящему промерзали до костей.
Лишь когда на небе зажигались звезды, а еще лучше, когда начиналась метель, мы по очереди могли с автоматом выйти из машины, разогреться у борта и одновременно нести охрану. Противник особой активности не проявлял, но в ночное время осветительных ракет не жалел и вел неприцельный пулеметный огонь. Для того, чтобы показать, что он тоже не спит. Мы сражались с коварным агрессором и одновременно боролись с морозом, держа систему запуска в рабочем состоянии.
Все короткие дни, длинные ночи экипаж беспрерывно следил за состоянием систем машины, неустанно вел наблюдение за противником в готовности к открытию огня и участию в контратаке. Для чего и поддерживали двигатель в тепловом режиме. Многое зависело и от направления ветра. Если ветер дул в нашу сторону от немецкой обороны, то двигатель запускали вхолостую на больших нагрузках, и наоборот, когда ветер рвался к противнику – на малых.
Противник, как мы ни старались соблюдать правила маскировочной дисциплины, все же установил занимаемый ротой рубеж. Если с приходом вечера небо не заволакивало тучами и не шел снег, начинался обстрел. Сначала вдали, за первой траншеей гитлеровцев, небо вспыхивало ярким зелено-голубым светом, а затем слышался резкий скрипящий, режущий звук.
И до тех пор, пока мы не перешли в наступление, наш боевой порядок каждую ночь подвергался ударам 280-миллиметровых фугасных мин из реактивных установок, от разрывов которых колебалась земля.
Танки с несовершенной системой охлаждения для ведения боевых действий зимой выпускались не только у нас, но и за рубежом.
Так, на английском танке «Матильда» часть трубопровода системы охлаждения проходила под днищем. Советские танкисты прозвали ее «трубкой Черчилля». В Африке, возможно, она и была нужна, но когда машины по ленд-лизу поступили в Красную армию, эта трубка стала причиной выхода их из строя: скопившаяся в ней вода при низкой температуре замерзала и разрушала всю систему.
Просьбы к английским конструкторам найти выход из создавшегося положения оставались без ответа. Тогда было принято решение модернизировать трубку без их помощи. Ее просто срезали. Это не единичный пример. Кстати, о танке «Черчилль» сам Черчилль отозвался так: «В нем недостатков больше, чем у меня самого».
Постепенно в ходе войны системы охлаждения боевых машин стали заправляться низкозамерзающими жидкостями. Так, зимой 1943–1944 гг. мой танк уже был заправлен водоспиртоглицериновой смесью.
Много позднее, уже после окончания Великой Отечественной, в эксплуатации стали применять низкозамерзающую жидкость марки 40 и 65 (цифры означают температуру замерзания).
Со второй половины ХХ в. двигатели для танков стали выпускаться с еще одной системой – системой подогрева. Основной частью ее служит форсуночный подогреватель. Его изобретателем является инженер-полковник Колосов – преподаватель кафедры инженерного факультета Бронетанковой академии (мне довелось сдавать ему зачет по курсу «Основы устройства танка»). За свое изобретение Колосов стал лауреатом Ленинской премии. С тех пор устройство форсуночного подогревателя периодически совершенствуется, а место установки изменяется в зависимости от конструктивных особенностей машины.
