Не пробовал старинного вина;
Зачем же мне мерещится поляна,
Шотландии кровавая луна?
Мандельштам весьма точно выразил тоску о несбывшемся, иногда называемую вдохновением.
Сублимация в искусстве — что медитация для йога: без нее ни в нирвану, ни в катарсис. Слабосильный Генрик Сенкевич бился вместе с героем своей прозы непобедимым паном Володыевским, никогда не бывший в дальних странах Янка Мавр со вкусом рассказывал о похождениях в джунглях и океанах, незамужние дочери строгого английского священника Бронте описывали страстную запретную любовь...
Искусство дает возможность хотя бы в воображении получить то, о чем мечтаем... И если автор талантлив, эмоции не сильно отличаются от тех, которые мы имели бы в реальности. А может, и еще ярче. Есть же такой синдром Бовари, названный в честь героини романа Флобера: человек, начитавшись романов, насмотревшись сериалов, перестает воспринимать реальность. Носительнице синдрома подавай не влюбленного однокурсника, а Орландо Блума. Причем именно в виде крашеного эльфа.
Одинокий ребенок придумывает себе друга. Писатель придумывает миры. В текстах отражаются его тайные страдания и комплексы.
Максим Богданович написал стихотворение «Осень» от имени беременной женщины, подписанное псевдонимом Ек.Февралева. Героиня гадает на чаинках в кружке, кого родит — мальчика или девочку, думает пересмотреть пеленки... Никто не усомнился, что это могла написать только женщина. Сам Богданович объяснял «ролевую игру» так: «Я вельмi люблю бачыць цяжарных жанчын i заўсёды схiляюся перад такой жанчынай, якая мае пусцiць на свет будучага грамадзянiна — чалавека».
Объясняется такой интерес просто: Богданович был уверен, что своих детей ему иметь не суждено. Уже в юности он знал, что смертельно болен: чахотка в его времена не лечилась. Эту болезнь даже пытались поэтизировать в эпоху декаданса, дамы–вамп и томные денди имитировали бледность кожных покровов, темные круги под глазами...
Для Максима Богдановича же туберкулез, унаследованный от матери, означал только трагедию жизни.
Он очень любил детей...
Когда отдыхал у знакомых в фольварке Ракутевщина под Минском, много возился с двухлетней Ядвигой Шабуней. Кстати, в этом году довелось в очередной раз побывать на празднике поэзии в Ракутевщине, где сейчас филиал музея Максима Богдановича (если еще не были в этом чудесном месте — побывайте. Доехать несложно — на электричке до станции Уша в сторону Молодечно). Так вот, в этот приезд запомнилась экспозиция «Богданович и дети». В комнате — кроватка, развешены детские рубашечки, на полу — старинные игрушки. Из натуральных материалов, добротные, реалистичные... Миниатюрный диванчик, буфет... В буфете — высотой в три ладони — открываются все «шуфлядочки» и даже — представьте — выдвигается специальная доска для резки колбасы. Наверное, что–то похожее было у Мари из сказки Гофмана «Щелкунчик»: помните, крестный Дроссельмейер подарил ей чудесный замок «со множеством зеркальных окон и золотых башен»? Это вам не домик Барби из розового пластика... Игра — это ведь та же сублимация, дети живут «за взрослых»... И игрушки воспитывают их вкус.
Мне когда–то подарили маленькую глиняную чарочку с остатками зеленой глазури — XVI век, раскопки Минского замчища. Никто не мог отгадать, для чего забавная вещица предназначалась. Оказалось — детская игрушка! Из набора кукольной посуды, с которым 400 лет назад играла маленькая менчанка. Кстати, все чаще детские игрушки становятся экспонатами. В музее истории Минска на выставке «Back в БССР» — мишки и куклы советского времени, в Кобрине в музее Суворова — выставка «Игрушка и время»...
Увидели мы старинные детские игрушки, самодельные куклы–обереги и в частном этнографическом музее известного белорусского климатолога Павла Ковриго — встретились с ним на празднике в Ракутевщине, и Павел Антонович пригласил нас на свою дачу, где собирает предметы народного быта.
И это для меня пример того, что сублимация сублимацией, а лучше еще и делать настоящее дело. Одних коловротов–прялок в музее штук семь... Жернова, бричка, сани, ткацкий станок, чесалки–трепалки, музыкальные инструменты, примусы, лампы, конская упряжь, в том числе шаргуны — колокольчики, которые надевали на коней во время свадьбы... Многое хозяину досталось от дедов–прадедов... А как много таких свидетельств нашей истории пропадает, выбрасывается! Но подумайте, что смогут использовать для домашнего музея потомки современных горожан? Громоздкие выпуклые мониторы? Кассетные видеомагнитофоны?
Надеюсь, хоть у младенцев погремушки не превратятся в голографическое изображение.
Ну и стихи останутся настоящими. Даже если будут писаться о несбывшемся.
rubleuskaja@sb.by
Советская Белоруссия №176 (24557). Вторник, 16 сентября 2014.
