Амбиции режиссеров сегодня не знают границ. И аппетиты у них только растут. Когда заканчиваются в режиссерском портфеле пьесы, постановщики обращаются к океану прозы. Практически все значимые романы мировой литературы сегодня в том или ином виде получали свое воплощение на сцене. Георгий Товстоногов ставил роман «Идиот», Роман Виктюк — «Анну Каренину», Петр Фоменко обращался к «Войне и миру», Евгений Каменькович рукой театрального хирурга вычленял главное в «Улиссе» Джойса. Анджей Вайда интерпретировал «Бесов» в «Современнике». Александр Гарцуев — «полесскую хронику» Мележа «Люди на болоте».
В 2007 году всемирно известный режиссер, художественный руководитель Малого драматического театра Лев Додин поставил на своей сцене знаменитый роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», уложив эпопею в три часа с хвостиком. Два дня спектакль, мировая премьера которого состоялась в Париже, гостил в Минске на сцене ТЮЗа. Став, пожалуй, одним из самых ожидаемых в международной программе фестиваля «Теарт–2015».
Санкт–Петербург — не планета Марс, тем не менее один из лучших театров России последний раз был в Беларуси тридцать лет назад. Непростительное и крайне огорчительное обстоятельство, винить в котором некого. Что поделать, если труппа, объездившая весь мир, не рассматривала Минск в качестве привлекательной гастрольной точки. Милее питерцам Амстердам да Париж.
Лев Додин лично приехал к нам вместе со своим театром и все два действия отсидел в зрительном зале, никем не узнанный. Интересно, что чувствует режиссер, когда в очередной раз смотрит свое творение? Подмечает актерские огрехи или получает удовольствие? Есть здесь что–то, думаю, и от холодного профессионализма, и от чистого мазохизма.
Спектакль «Жизнь и судьба» многослоен, ритмичен, сцены здесь наползают друг на друга, узники сталинских и гитлеровских лагерей несколько раз проходят через квартиру физика Виктора Штрума, его мать Анна Семеновна в исполнении жены Додина Татьяны Шестаковой тоже появляется неожиданно, как призрак, чтобы прочесть письмо к сыну. Волейбольная сетка, натянутая через сцену, не разделяет этот придуманный мир на живых и мертвых. Здесь все равны. И каждый имеет право голоса.
Как почти любой спектакль по большому роману, постановка Додина страдает некоторой фрагментарностью. Не успеваешь погрузиться в переживания героев. Вот только начинается сцена любви между героиней Женей и полковником Новиковым, как тут же прерывается массовой сценой, а актеры Елизавета Боярская и Сергей Власов, словно роденовские скульптуры, замирают на кровати под полушубком. То же происходит и в любовной сцене физика Штрума и его жены Людмилы. Актер Сергей Курышев играет Штрума с напором и агрессией, совсем не так, как играл его Сергей Маковецкий в одноименном телесериале Сергея Урсуляка. Не совсем понимаешь, какие струны души матерого полковника Новикова задела витальная Женя (ее играет знаменитость Лиза Боярская), чтобы он вдруг перековался и решился пойти почти в открытую на конфронтацию с военным начальством. Образ Новикова, которого режиссер сначала трактует почти как пародию на бравых героев Крючкова и Меркурьева из какого–нибудь «Небесного тихохода», кажется, не до конца раскрытым.
Сильная сторона этого спектакля — второстепенные персонажи. Именно они, а не исполнители главных ролей и запоминаются больше всего. В них видишь предельное погружение в материал, на грани транса. Но вот сцена застолья, поводом для которого становится день рождения одной из героинь, больше озадачивает. Купается в своей роли мерзавца Ковченко популярный актер Игорь Черневич. У него сильное отрицательное обаяние, но в таком объемном спектакле хотелось бы увидеть в игре и другие краски. Однако их нет — только пакостная улыбка лакея при науке, подхалимаж, безудержное пьянство. Покорной и безропотной предстает актриса Екатерина Клеопина, играющая жену Штрума Людмилу. Зато веселенькая Женя Елизаветы Боярской уверена в своем шарме. Однажды найденная нота проносится в этом хоре актерами до конца. Финал, намеренно сентиментальный и плакатный, с живым оркестром безропотных заключенных, отнюдь не выводит на катарсис, а вызывает жгучее желание перечитать Василия Гроссмана, чтобы поспорить с режиссером предметно.
Добрый зритель в 9–м ряду.
Советская Белоруссия № 202 (24832). Вторник, 20 октября 2015
