Вот ты, оказывается, какая - с перламутровыми клавишами и потертыми от времени мехами!.. Ну что, знаменитая вятская гармоника, выручай: помогай хозяину да хозяйке рассказывать самую горькую и самую благородную повесть на свете.Самую горькую потому, что неласковой оказалась судьба, а точнее, родина, к крестьянско-хуторским детям.
А самую благородную потому, что любовь сберегла их в суровом мире.
Жалуйся, жалуйся, старая гармоника, - я умею слушать исповеди.
Начинать можешь со Столыпина.
Да, натворил дел на стыке двух минувших веков великий реформатор, задумав облагодетельствовать трудолюбивых хлебопашцев и наделив хуторами-отрубами. Воодушевленные его идеей, двинулись тогда на далекую Витебщину сотни переселенцев, готовых поднимать тамошние неудобицы. В том числе и переселенцы из Латвии.
И не чаял, увы, Петр Аркадьевич, что, вместо похвалы и всяческого радения, запишут "подопечных" его в шпионы и "враги народа".
Новая власть запишет, именующая себя самой справедливой на свете. А как народ может самому себе стать врагом, одной этой власти и было ведомо.
В 1930 году подкатили к хате Владимира Ивановича Лепина и его жены Марии Михеевны шумные люди на подводах. Раскулачивать крепко стоящего на земле и даже торгующего в магазине деревни Горовадка Лепина как латыша по национальности и самого что ни на есть мироеда Городокского района. Невзирая на то, что успел он полностью обелоруситься, даже в жены взял местную девушку Маню.
А куда лежит путь раскулаченного мироеда? Ясное дело: куда здравомыслящий Макар ни своих, ни чужих телят не погонит. В Пермскую область, значит, на шахту станции Губаха.
Маленькой Эльвире, когда это случилось, лишь два годочка стукнуло. И память ее первого исхода из теплого родового гнезда, естественно, не сохранила. Тем более что они с матерью умудрились остаться у деревенской родни. Зато она помнит другое. Привычный-то к мозолям папаша и на угольной шахте не растерялся, стал ударно выполнять норму. И даже, в очередной раз поверив гуманным заверениям власти, стал звать в далекие края жену с дочкой. Мол, приезжайте - жизнь и здесь налаживается, уже бараки начали строить.
И что вы думаете, двинулась в неблизкий свет Мария Михеевна с дочкой Эльвирой. Как самая настоящая декабристка. На работу устроилась, даже сына Гену решилась на радость мужу родить. На станции Губаха маленькая Эльвира пошла в первый класс, потом во второй.
Но злопамятной, почище мачехи, оказалась новая власть. И через семь лет во второй раз выдернула из нормальной жизни Владимира Лепина. Подчистую, с корнями, чтоб и следа не осталось от "латышско-столыпинского шпиона". Взяли его под расстрел прямо с шахты. Эльвира с братом Геной даже не успели попрощаться с отцом.
А глухой февральской ночью 1938-го пришли за Марией Михеевной.
Эльвира Владимировна, которой шел тогда десятый год, во всех деталях помнит ту ночь
: - Сначала пришли к соседям Мусницким, жившим за стенкой в бараке. Через дощатые перегородки нам все хорошо было слышно. Тут мама и меня стала будить: "Эльвира, проснись, сейчас за мной придут". Только сказала: тук-тук в дверь. "Вы Лепина Мария?" - "Я". - "Вы арестованы". Она оделась, стала нас одевать. Сколько денег в доме было, завязала в ситцевый платочек. А потом рубашку мне подняла и привязала на поясницу. И шепчет: "Вас будут вызывать на комиссию, отправлять в детдом, так ты никому-никому не говори, что у тебя денежки привязаны". Уже на пороге попросила соседскую девочку, Ватю Мусницкую, у которой отца взяли, чтобы дала телеграмму в Белоруссию.
Очень не хотела, чтобы дети в детдом попали.
Марию Лепину приговорили к десяти годам лагерей.
Четырнадцатилетняя Ватя (вообще-то она была Валентиной, но так ласково звали ее домашние) оказалась барышней смышленой - соседскую просьбу в точности исполнила. И даже больше, чем в точности, но об этом я расскажу чуть ниже.
Так получили горькую весточку из Губахи в далекой деревне Поташне, где у Марии Михеевны оставалось много сестер и старенькая мать.
Деревенская родня судила-рядила недолго: надо ехать за детьми. В дорогу выбралась тетя Марфуша, родная сестра Марии. Инвалид, хромая на одну ногу, она преодолела тысячи километров и застала сирот буквально перед отправкой в приют. Послушаем снова рассказ Эльвиры Владимировны
: - Мы с Геной с утра побывали на комиссии, где нас раздели и осмотрели. Но денег, к счастью, не нашли. А к вечеру и тетя Марфуша появилась в бараке. И сразу же явились они. Не знаю, кто, но, видно, те, кому положено являться. У мамы ж хозяйство было: две козы и швейная машинка. И тетя Марфуша стала их просить: берите все, и вещи, и коз, а машинку девочке в память о маме оставьте. Как сейчас помню, как она их в грудки толкает, а они ее. Она - их, они - ее. Так ручную машинку и не отдали.
А вот припрятанные денежки здорово ребяткам помогли. На них сердобольные тетки купили сироткам обновки, в которых и сфотографировали детей. Любезный читатель, ты можешь взглянуть на это документальное свидетельство эпохи из 1938 года (фото 1): приодетые брат с сестрой смотрят в объектив, а рядом, за компанию, соседский мальчик.
Маленькие Лепины поочередно зимовали у разных теток. Все ж таки непросто прокормить два дополнительных, хоть и родственных, рта. И в войну так перебивались, даже в лесах доводилось ночевать.
Перезимовали. Перетерпели. Пережили. С помощью родни и добрых людей. Одно только не могла понять сообразительная Эльвира, которой учеба давалась легко: почему ее, как других ребят, не принимают в пионеры? А потом и задумываться перестала - иных проблем хватало.
По соседству же с Лепиными, надо сказать, жила семья - исконно белорусская, по фамилии Зуевы. С симпатичным сыном - гармонистом Алексеем. До войны он на Эльвиру не сильно-то и засматривался - по причине ее, да и своего малолетства. Потом, в 1942 году, в восемнадцать лет, хотя по паспорту на год моложе считался, на фронт убежал, тайными тропами пробравшись из оккупированной Белоруссии в Россию. А вот когда в 1944-м раненый домой вернулся (под Суражем при переправе через Западную Двину зацепило), заметил, какая чудесная девчонка выросла под боком.
В 1947 году они поженились.
- А не страшно было дочку "врага народа" в жены брать? - подначиваю я перебирающего клавиши гармони Алексея Куприяновича.
- А я всю жизнь ничего не боялся, - лихо отвечает мне. - Ни на фронте, ни дома. Вот и за эту гармонь чуть не погиб. А это ого-го какая гармонь, клавиши мороза не боятся.
Ну-ка, что за история у голосистой красавицы?
Оказывается, очень романтическая.
В 1936 году гармонь привезла из Ленинграда мама Леши - Степанида Григорьевна: благо тогда, считай, у каждого из хуторян родня в больших городах имелась. Тем более что в роду Зуевых все гармонисты получались. И отец, и сын Леха: сидел однажды простуженный на печке и от нечего делать освоил аккорды. (Да ты сам, читатель, посмотри на снимок из 1938-го (фото 2), где Лешка в центре растягивает мехи.) Зимой же 1943-го незадача вышла: спасаясь от немцев, вынуждена была Степанида бросить саночки с нехитрым скарбом да гармонью.
Когда вернувшийся с фронта Алексей Куприянович узнал о потере, сильно затосковал. Как же: "каждую привалку между боями брал в руки кочующую по землянкам гармонику" - и вдруг остался без инструмента. А тут по старой памяти на каждую свадьбу зовут, да вечеринку, да танцы-посиделки.
Горевать довелось недолго - нежданно весточка пришла: в соседней деревне Ляховка видели гармонь, больно похожую на зуевскую. Алексей Куприянович тотчас написал заявление участковому, вместе пошли смотреть инструмент. Тем более что довоенное фото музыканта с "вяткой" имелось.
Чудо чудное: его гармонь оказалась, с натертыми до блеска клавишами. Он чуть из рук не вырвал материн подарок и кинулся домой. Милиционер же пошел своей дорогой.
Но не успел бывший связист далеко отойти, как пули засвистели над его головой. Прежний владелец решил из винтовки пальнуть по нежданному экспроприатору.
Да, нравы были боевые, послевоенные!
В общем, бежал Леша к дому и думал: прицельно вряд ли дурак-пацан попадет, а коли рикошетом заденет - не страшно. Пронесло.
Так в семью Зуевых вернулась фамильная реликвия. А вскоре и дети пошли: сын да дочка. В 1948 году и теща из лагерей вернулась - как по звонку, ровно через десять лет.
К тому времени Алексей Куприянович начальником почты работал, а жена у него в подчинении находилась, по четырем деревням почту разносила. Вернувшуюся страдалицу Зуевы вначале у себя приютили, потом домик ей купили. Зять, надо сказать, бережно к Марии Михеевне относился: выхлопотал "реабилитацию", добавив, как сам говорит, целых десять лет в трудовой стаж, благодаря чему и к пенсии прибавка вышла.
Правда, все это уже после того было, как Эльвира Владимировна первой решилась написать начальству о причиненной родителям несправедливой обиде. После смерти Сталина читала на печке газету о жертвах вождя и надумала: буду и я писать. Муж (а он, как всякий фронтовик, да еще при начальственной должности, в КПСС состоял) вначале отговаривал: кому что докажешь? А потом согласился: хлопочи. И Эльвира написала, все, даже про платочек с денежкой на пояснице.
И правда восторжествовала. Поздно, но восторжествовала.
Хотя побывавшей за Уралом Марии Михеевне от этого совсем не легче было в последние десять лет жизни, когда лежала она парализованной. Ничего даром не проходит, ничего.
Впрочем, гармонь и гармония недаром от одного корня происходят: житейское счастье Зуевых все-таки догнало. Запыхавшись, напоследок, почти на закате, но догнало. Прожили супруги дружную жизнь. Двоих прекрасных детей вырастили: сын, бывший морской летчик, живет в Калининграде и каждое лето приезжает к родителям помочь по хозяйству. И сена корове накосит, и картошку поможет выкопать. А дочке, живущей в Петербурге, как говорит Эльвира Владимировна, повезло с обеспеченным мужем. Такая вот запоздалая материальная компенсация за порушенные детство и юность родителей.
Слушая под трели гармони исповедь, я думала: а ведь миром действительно правит любовь. Родственная, соседская, просто общечеловеческая.
Тетя Марфуша не побоялась ехать на далекую станцию.
Ватя, Валентина Антоновна Мусницкая, не побоялась дать телеграмму.
Алексей Зуев не побоялся полюбить дочерь "врага народа".
Дочь "врагов" не отреклась от родителей.
Ну а завершить эту историю я хочу абсолютно романной концовкой. Шесть лет назад приятельница переслала Эльвире Владимировне номер газеты "Витьбичи" за 27 апреля 1996 года, в котором жительница Витебска В.Улитенок просила откликнуться тех, кто мог что-либо знать о семье Лепиных из Городокского района, с которыми ее столкнула судьба в Пермской области на шахте "Первомайской".
Вы догадались, что это была давшая в 1938 году спасительную телеграмму в Белоруссию соседка по бараку Ватя Мусницкая, тоже выжившая, ставшая учительницей и переехавшая жить в родной город на Западной Двине.
Бывший почтарь Алексей Куприянович через коллег-связистов узнал адрес читательницы. И, как всякий галантный муж, повез жену на свидание с прошлым.
А теперь вообразите, какая встреча получилась спустя почти 60 лет у двух женщин - девочек из тех роковых тридцатых.
И если у вас выступит на глазах предательская слезинка - ничего: это нормальная реакция.
