Где здесь народ?

Отношение к популизму меняется на глазах: сначала представители “традиционных партий” (их еще называют истеблишментом) относились к нему с едва скрываемым презрением, потом ругали, потом стали побаиваться, а потом он начал побеждать: вспомните брексит, Дональда Трампа и успехи (еще не победу, но...) “Альтернативы для Германии”. Означает ли это, что популизм из политического изгоя превратился в мейнстрим? Возможно ли это в принципе?

Дональд Трамп хочет депортировать из США всех нелегальных мигрантов. Испанская партия “Подемос” желает наделить всех мигрантов правом голоса. Гирт Вилдерс, самый на сегодня популярный в Нидерландах политик, хочет отменить законы, запрещающие экстремистские выступления (недавно суд признал его виновным в разжигании межнациональной розни). Ярослав Качиньский, лидер правящей в Польше партии “Право и справедливость”, проталкивает в законодательство норму, которая поставит выражение “польский лагерь смерти” вне закона (нет такого концлагеря Освенцим — есть Аушвиц-Биркенау, и то, что он находился в Польше, не делает его польским, тут я с ним согласна). Президент Боливии Эво Моралес разрешил крестьянам выращивать коку. Президент Филиппин Родриго Дутерте разрешил полиции расстреливать подозреваемых (!) в наркоторговле и признался, что и сам стрелял. Что объединяет всех этих политиков со столь разными взглядами? То, что все они — популисты, строящие свою риторику на акцентировании нужд и желаний “простых людей”, противопоставляя их желаниям и стремлениям коррумпированных элит. Это, кстати, и есть принятое нынче определение популизма, которое в 2004 году предложил политолог Касс Мудде. Работает! Во время “битвы за Британию” сторонники брексита опровергали все доводы экспертов единственным аргументом: мы — народ, а вы — элита, почему мы должны вам верить?

Как все изменилось в мире за последние четверть века! С лозунгом “Мы — народ!” жители ГДР выходили на улицы своих городов, требуя изменений (у всех политических изменений тогда было одно название “перестройка”). Сегодня лозунг “Мы — народ!” снова в ходу в самых разных странах. И в Германии, кстати, тоже. Но там его теперь несут представители движения PEGIDA (“Патриотические европейцы против исламизации Запада”), и то, что вчера казалось хорошим и правильным (“Мы — народ!” и на этом основании требуем изменений), сегодня рассматривается как угроза. Такова мировая политическая жизнь, в которой уже почти не осталось правых и виноватых, но только — нужды момента и избирательных кампаний.

Кстати, о кампаниях. В Нидерландах выборы пройдут в марте (не будем поминать Гирта Вилдерса всуе), во Франции в апреле — мае (неистовой Марин Ле Пен пророчат как минимум выход во второй тур), в Германии в сентябре (по прогнозам, Ангела Меркель удержится в седле). Скорее всего, популисты будут строить свои избирательные кампании на антиисламизме, антиглобализме и противомигрантских настроениях — всем том, что приводило к успеху в прошлом году. Но окажется ли подобная тактика победной на этот раз? Ведь, как показывают опросы общественного мнения, настроения правого и остального электората друг от друга значительно отличаются. Во Франции 45 процентов граждан, поддерживающих “Национальный фронт” Марин Ле Пен, считают, что этническое разнообразие превращает их страну в худшее место для жизни. Но если взять всех избирателей, эту точку зрения поддерживают лишь 24 процента. Против “разнообразия” выступают 6 из 10 сторонников “Альтернативы для Германии”, 39 процентов сторонников Ангелы Меркель и всего около трети всех немцев. Но фрау Меркель вынуждена считаться с активными сторонниками “Альтернативы” (она помнит, как победили те, кто скандировал “Мы — народ!”): мало того, что недавно заявила о необходимости введения запрета на ношение паранджи, так еще и согласилась с тем, что миграционный кризис “не должен повториться”. Хочешь выжить в политике? Стань популистом.