Возможно, когда наш фольклорный Нестерка перед ученым коллоквиумом демонстрировал центр земли, это и был на тогдашнем витке искусства вариант перформанса? Энциклопедия дает такую трактовку этого термина: «современная форма акционистского искусства, направленная на активизацию архетипов «коллективного бессознательного» публики, современная форма спонтанного уличного театра». Как это выглядит? Ну, допустим, голый российский художник Кулик, который лает на прохожих, или расставленные по выставочному залу миксеры–блендеры, превращенные в аквариумы с золотыми рыбками («фишка» в том, что каждый посетитель может за секунду получить из любой золотой рыбки фарш, преисполнившись memento mori).Как правило, этот вид визуального искусства исполняет один автор... Но, оказывается, перформеры (так они себя называют) тоже ходят стаями.
С перформанс–группой «Яна–Тры–Ён» я знакомилась фрагментарно. А именно в виде ее отдельных участников, которые приходили на заседания клуба «Лiтаратурнае прадмесце» в качестве поэтов. Искусствовед Адам Шостак, музыковед Ольга Роговая, будущий историк Юрась Ленский и студентка БНТУ Юлия Заблоцкая считают перформансы своим призванием и, кажется, всерьез рассчитывают с помощью этого малоизвестного у нас жанра прославиться. Во всяком случае, о своем творчестве рассказывают с нескрываемым удовольствием.
А.Шостак: Все началось с литературных чтений. Нас пригласили в Борисов.
О.Роговая: Мы приехали, побуянили, Адам еще случайно посталкивал вазоны с подоконника... Получился литературный перформанс.
Ю.Ленский: А я тогда занимался в центре творчества детей и молодежи, и появилась возможность выступать на сцене. Из моей «Паэмы кахання цi сэксуальнага змагання» мы тоже сделали перформанс...
Л.Рублевская: Да, видела... Это там, где тебя раздевают Адам и Оля и душат красным шарфиком, пока ты читаешь текст.
А.Шостак: Это похоже на визуальную поэзию, как и мой перформанс «Санет дамафона». Но мы показываем и другое. Например, перформанс «Нараджэнне цiшынi» — визуально–пластический. В нем все звуки должны исчезнуть, даже аплодисменты становятся беззвучными.
Л.Рублевская: А были случаи, когда зрители не понимали, что происходит?
О.Роговая: Конечно... Особенно те, кто пришел первый раз.
А.Шостак: Мы проводили акцию «Лiтаратурны бум». Перед Днем защиты детей сделали по электронной почте рассылки с предложением прийти в этот день в детскую библиотеку на улице Кузьмы Чорного и попросить труды Макаренко, Зигмунда Фрейда и кого–то еще из знаменитых педагогов.
Л.Рублевская: Так ведь это флэш–моб...
А.Шостак: Ну да... А обсуждение было решено провести через час после закрытия библиотеки возле памятника Марату Казею... Но приехали только три человека. Я, Ленский и одна девочка, которая в акции не участвовала.
О.Роговая: Каждый видит в перформансе что может. От прикола до глубокого философского смысла. Вот Юля Заблоцкая внесла в наши перформансы социальный подтекст.
Ю.Заблоцкая: Ну, например, один мой перформанс назывался «Против зоопарков». Он показывался во Дворце искусств. Я сидела под столом, застеленным скатертью. На столе стоял стакан...
О.Роговая: Нет, перед столом...
(Перформеры начали бурно спорить, где все–таки стоял стакан: на, под или возле стола. Так и не выяснили. — Л.Р.).
Ю.Заблоцкая: Итак, я пыталась дотянуться. Адам, который сидел на столе, отодвигал стакан ногой. Потом отпивал из него, предлагал другим...
Л.Рублевская: А несчастный «зверь», заточенный в «клетке», то есть Юля, так и мучился от «жажды»?
Ю.Заблоцкая: Да, всю воду выпивали другие.
Л.Рублевская: Картина остается на полотне, стихотворение фиксируется на бумаге... А перформанс?
О.Роговая: Многие считают, что его вообще повторить невозможно. А про перформера говорят, что он сам — как картина.
Л.Рублевская: То есть вы сами и произведение искусства, и часть его, и инструменты, которыми оно создается?
О.Роговая: Да, наверное.
Ю.Заблоцкая: В театре, прежде чем выступать, актеры репетируют. Здесь же, если все заранее обговорить, можно и не репетировать. Что–то придумается в процессе выступления. Изначально может быть только идея и минимальные атрибуты.
Л.Рублевская: Все равно обидно... Как ваяние фигур из песка. Через какое–то время и следов нет.
О.Роговая: Ну почему же — могут остаться видеозаписи... Вот недавно наш перформанс под названием «Меланхолия» снимали на Первом музыкальном. Собственно, их заинтересовала я как «девушка, которая умеет чирикать».
Л.Рублевская: Это как? Подобно герою повести Змитрока Бядули «Салавей»?
О.Роговая: Да нет... Научилась от попугая. Некоторые говорят, что похоже на воробья, но воробьи разлетаются, когда я чирикаю. Мы показывали «Меланхолию» перед входом в зрительный зал кинотеатра «Октябрь». Я была в черном с белыми крылышками. Ленский бросал мне батон, Адам меня дразнил... В конце концов мне оторвали крылья...
Л.Рублевская: И много вас таких в Беларуси?
О.Роговая: Есть и отдельные перформеры, и группы. Но вообще меня беспокоит, что в последнее время появилось много самодеятельности.
Л.Рублевская: А вы, значит, уже записали себя в профессионалы?
О.Роговая: Мы занимаемся перформансами давно. Мой первый перформанс назывался «Лунная соната». Он прошел в кабинете академии музыки, где мы с Адамом учились. Я играла на двух роялях, «настоящем» и «препарированном». Идея — в противостоянии классического искусства и современного. А можно я расскажу еще про один свой перформанс? Он называется «Игра». Недавно я показывала его на фестивале в Петербурге. Под музыку Баха раздала всем маленькие сердечки, вырезанные из большого бумажного сердца. Потом предложила всем вложить их на места... Одного сердца не хватало... Я его ищу, не нахожу, переворачиваю большое сердце стороной, на которой написано game over... А потом достаю из–за пазухи еще одно сердечко.
Л.Рублевская: А как вы попали в Питер?
О.Роговая: Мы принимали участие в фестивале несуществующего белорусского искусства (то есть авангардистского). Он проходил в Петербургском музее нонконформистского искусства.
А.Шостак: Что–то похожее на нашу «Подземку», но более масштабное. Много залов, галерей, магазинов... Например, там есть музей канцелярской кнопки, Храм музыки имени Джона Леннона...
О.Роговая: В тот день, когда мы выступали, вместо нас первыми в программу поставили других... А их программа была ну очень длинной и с продолжением на первом этаже. Героиню завернули в одеяло и потащили вниз по лестнице. Публика пошла следом... И, естественно, не вся вернулась.
Л.Рублевская: В России перформансы — обычное дело?
Ю.Ленский: Если честно, то перформеров из России мы пока встречали мало. Знаем, что в Ярославле проводится фестиваль... Вот в Польше это очень распространено, в Германии, Америке.
А.Шостак: В городе Пётркув–Трыбунальски возле Варшавы есть официальная школа перформанса.
Ю.Заблоцкая: Сегодня говорят, что на Западе этот жанр уже не актуален. Устарел.
О.Роговая: Может, они изжили все идеи. На фестивале «Новинки» я видела выступление американца, который учится на отделении перформанса. Он целый день сидел во дворе минского Дворца искусств и ел арбузы.
Ю.Заблоцкая: Любой человек любой специальности может показать перформанс. Тут нет таких ограничений, как, например, в живописи.
О.Роговая: Да сейчас даже обезьяны рисуют.
А.Шостак: В музыке, литературе, изобразительном искусстве есть определенная школа, понятие техники, стиля. А в перформансе...
О.Роговая: А здесь тоже все это есть!
Ю.Заблоцкая: Вот ты, Оля, пишешь музыку... Я этого делать не могу, потому что не владею нотной грамотой. Если я что–то нарисую, я знаю, что на серьезную выставку это не пойдет. А перформанс я могу показать на любом фестивале. Так же, как какой–нибудь философ или филолог...
Л.Рублевская: В таком случае как отличить перформанс от просто эпатажа? Если человек сел на стул перед входом в кинотеатр и начал рвать бумажки, кто это — художник–перформер или городской сумасшедший?
А.Шостак: Главное, как он сам оценивает то, что делает.
Ю.Ленский: В том, что показывается, должна быть какая–то идея...
О.Роговая: Ну какая идея в том, что перформер сидел и ел арбузы?
Л.Рублевская: По определению ЮНЕСКО произведением искусства считается все, что сам автор считает таковым. Но вообще перформансами можно заниматься всю жизнь?
О.Роговая: Мы сейчас в таком возрасте, когда все в душе немножко перформеры... У нас нет такого: дом — работа — дом... Нам хочется самовыражаться, но не всегда хватает времени, чтобы сидеть и несколько часов что–то рисовать.
Л.Рублевская: А если бы вас перевели на «профессиональные рельсы»? Давать платные концерты?
О.Роговая: Такое ощущение, что это уже не будет так интересно.
Ю.Ленский: Конечно, если дадут полную свободу, это одно... А если мы вам заплатим, а вы сделаете так–то и так–то — это другое.
А.Шостак: Мы авангардисты в белорусском контексте. Но в общемировом — точно нет.
О.Роговая: Если во время перформанса раздеваются догола, обмазываются паштетом и сверлят голову матрешкам (как делала одна американка), ни на какие сцены это не пустят. И вообще, заниматься искусством, по–моему, нужно не для зарабатывания денег, а наоборот.
Л.Рублевская: То есть вы готовы всю жизнь платить деньги за то, чтобы заниматься искусством?
О.Роговая: Да нет, просто нужно зарабатывать деньги на чем–то другом.
Л.Рублевская: Представим, что вам по пятьдесят лет...
О.Роговая: Обмазываться паштетом мы точно не будем.
Фото Артура ПРУПАСА, «СБ».
