Продолжаем публикацию фрагментов книги О.Белоусова.Ах, друзья мои! Как хочется прошвырнуться по "Броду"...
Не знаете, что это такое? По проспекту Сталина, потом Ленина, теперь Скорины.
У нас, пацанов, он назывался Бродвеем, "Бродом", и тянулся от Главпочтамта до нынешнего метро Октябрьская, там поворот и назад до Главпочтамта...
"Брод" образовался, когда расчистили огромную площадь Независимости, снесли кусок Советской улицы со старым домом, в котором был богатейший ювелирный магазин, а на углу Мясникова, напротив Бобруйского скверика, деревянная церковь, возле которой всегда собирались во время салютов.
Приезжали солдаты, выстраивалось оцепление, доставались ракетницы. В небо палили из них, как в копеечку, а мы, мелюзга, подбирали с тротуаров зеленые, красные, желтые диски с бугрящимися на них отметинами от бойков да еще остро пахнущие сгоревшим порохом войлочные пыжи.
Церковь снесли, салюты прекратились, площадь отбабахали самую большую в Европе и образовался "Брод". А может, просто мы подросли и вошли в возраст.
Пройти по проспекту бывало довольно трудно. Казалось, весь подростковый Минск собирался там, "шпацировали" туда-сюда ежедневно, без устали. Там встречались, там знакомились, там дрались, там влюблялись...
- Здорово!
- Привет!
- Как дела?
- Что нового?
Все, казалось, были знакомы со всеми, все друг друга знали, собирались толпами, стоял говор, хохот... Толпы распадались, чтобы образоваться снова в ином составе, в ином месте.
Отсюда, из ГУМа, наблюдали за демонстрациями. Дядя Степа Пощастьев проводил ночью в магазин и можно было видеть и парад, и демонстрацию...
Здесь стоял памятник вождю всех народов, который однажды ночью своротили танками. Говорят, что его автор Заир Исаакович Азгур именно в это время возвращался с охоты и увидал свое творение, захлестнутое за шею стальными тросами, увидал, как рухнул на мостовую бронзовый истукан.
Сюда, в кинотеатр "Центральный", убегали с лекций в кино, а вот здесь, в арке центрального гастронома, пили бочковой "Старопрамен", тоже, кстати, сбегая с лекций. За непонятно каким образом появившимся в Минске чешским пивом выстраивалась очередь, и, случалось, преподаватели просили "иметь их в виду", что мы и делали.
Вот здесь, в магазине "Лакомка", у столика тогдашнего кафетерия толкались неразлучные компании, пили молоко (именно молоко!), лакомились булочками, пирожными и разговаривали, спорили, читали стихи...
Здесь я познакомился с одним из самых удивительных людей - Кимом Ивановичем Хадеевым, "Сысоем", "Полковником". Он умер совсем недавно. Сколько же ему было тогда, в шестидесятом, когда он вышел после своей первой или второй отсидки и был окружен ореолом чего-то запретного, недозволенного, опасного и невероятно притягательного.
Какие ребята кучковались вокруг него... Толя Пестрак, сын известного прозаика, Витька Генкин, сосед по дому, Еник Шидловский, Борис Галушко, Володя Двоскин, Витя Шульман, Валера Рубинчик, Володя Буйняков, блестящая красотка Лиля Голод.
Имена, имена...
Кого-то помню, кого-то, увы, позабыл.
Как-то ОРТ показывало передачу о российских бандитах в Америке. На экране - благополучный переводчик на всех процессах, где американцы судят наших "братков".
Ба! Да это же знакомец юности, с "Брода", блестящий студент иняза, полиглот. Уважаемый гражданин США - никто в Америке лучше него не может понять и перевести на английский пересыпанную "феней" речь российских мафиози.
Где-то здесь должен толкаться огромный Эрик Рубин, знаменитый тем, что участвовал в ограблении "золотого поезда" в Англии.
Об этом тоже была передача, только никто не вспомнил, что в этом ограблении отметился и Эрик, что ловили его по всему свету лет десять, поймали, посадили, и он звонил из тюрьмы в Штаты Леньке Зельдовичу и в восторге от такой неслыханной возможности орал в трубку
: - Леня! Ты знаешь откуда тебе звоню? Из "кичи" в Лондоне, мне здесь пятнадцать лет дали.
И уж совсем никто не знает, что освободился Эрик "условно-досрочно" и больной приехал умирать в Минск. Здесь он и похоронен, на Северном кладбище, кажется.
Здесь, на "Броде", завязывалась в узел еще одна легендарная судьба, достойная романа или кинофильма, почище, чем "Однажды в Америке". Судьба Володи Ф. Фамилию называть не стану, кто помнит его, поймет, о ком я, кто не знает, пусть не знает и дальше, права называть его имя не получал, потому воздержусь.
Много было в Володиной судьбе...
Был я свидетелем, как приезжали Володю резать за то, что "завязал", как жестоко расправился он однажды с "лохом", посмевшим обидеть Лилю Голод, как стал одним из первых предпринимателей, еще в те времена, когда за это самое предпринимательство полагалась расстрельная статья.
Одно могу сказать: сегодня Володя, пацан, родившийся на одной из улочек, что таились в еврейском районе Немиги, по моему глубочайшему убеждению, - один из богатейших людей планеты.
Здесь, на "Броде", вот в этом самом скверике, где стоит памятник летчику-герою Грицевцу, читал я Киму Хадееву свои первые стихи и был ошеломлен его безапелляционной оценкой
: - Ты гениальный поэт.
Хватило ума не поверить.
А может, зря!
Впрочем, у Кима все были гениальные - других не было.
За год до смерти пригласил его к себе в передачу, спросил
: - Ким! Не гложет совесть, ведь многих ребят ты погубил?
Ответил
: - Нет, не гложет. Я предъявлял ко всем слишком высокие требования, впрочем, как и к себе.
Ответ жестокий, но по-своему правдивый.
Написал Ким за свою жизнь двадцать докторских диссертаций и более сотни кандидатских - так зарабатывал на жизнь, поскольку на работу его никуда не брали, кроме как сторожем на склад железобетонных конструкций, которые поди укради.
Так и сидел по ночам Кимка на этом складе, кропал диссертации от психиатрии до экономики включительно - голова была энциклопедическая, хорошие университеты прошел в сталинских лагерях.
Конечно, где же было нам устоять перед его информационным шквалом, перед безжалостными рассуждениями на все самые запретные и немыслимые темы.
А какие знакомые у него были...
Сонм имен, самых блестящих - все сидели, все друг с другом были знакомы.
Когда в очередной раз отправляли "Полковника" в психушку, Витя Генкин, которого сняли с самолета, привезли в "контору" на допрос, плакал и спрашивал допрашивавшего его подполковника: "Чем я могу помочь Хадееву?..".
А вины за Витей всего-то и было, что читал "Архипелаг ГУЛАГ".
Сегодня - иди, читай...
Тогда же вынужден был Виктор уехать из Минска на долгие десять лет на Север, где работал на трассе бульдозеристом и экскаваторщиком, тянул газопровод "Дружба", пока не надорвал сердце, и вскорости после окончания Литературного института, выпустив всего одну книжку прозы, умер.
Говорят, не было в Минске диссидентского движения. Все было тихо и благостно, все сидели как мыши под вениками - это неправда.
Было диссидентство, но какое-то странное, сопротивление малолеток - наивных, чистых, готовых жертвовать собой ради друзей, веривших, что когда- нибудь все будет не так.
Вот здесь, на проспекте, на "Броде", все это начиналось, завязывалось.
Есть у нас одно "замечательное" человеческое качество: не помнить или делать вид, что мы не помним ничего.
Дескать, все замечательное, все из ряда вон выходящее происходило и происходит где-то там, в чужих палестинах.
А если присмотреться...
Судьба дворовой моей дорогой послевоенной шпаны клонировалась удивительным образом.
Одни пошли по тюрьмам за "уголовку", другие вышли в люди, кто сошел в могилу до срока, кто живет здесь, невостребованный и забытый.
Не хочется прослыть злопыхателем, но удивительно: каждое новое поколение считает, что история, культура начинается именно с него, что не является она единым потоком, приходящим из прошлого и продолжающимся в будущее, а только отдельно взятым отрезком, в котором умещается одна жизнь - его жизнь. Да даже и не вся жизнь, а сиюминутная ее часть.
А семена нашей юности широко рассеялись по всему свету, в разных областях человеческого бытия - множество наших пацанов с минского "Брода"...
Даже со "свежим" нобелевским лауреатом Алферовым, если бы потрепаться, многих знакомых припомнили бы.
Ведь учился он в знаменитой 42-й школе, ребят из которой мы не очень любили за заносчивость и за отцов при должностях, но тем не менее были знакомы, общались, а потом, после окончания школы, сошлись в университетских аудиториях, на юношеских тусовках, здесь, на минском "Бродвее"...
