Дом на холме

Один день больницы для душевнобольных преступников

...Машина выскакивает на поляну внезапно. Только что густым лесом ехали - уже стоим пред средневековой крепостью. В рассветных лучах белый дом кажется милым: готические башни по углам, сводчатое крыльцо и маленькие бойницы. Но это утренний обман. Недобрая у него слава. Прошлое непростое - за четыре века биографии какой только мистики не намешано. А последние 15 лет в Гайтюнишках находится спецбольница для душевнобольных преступников. Вообще-то дом-крепость - всего лишь административное здание и отделение общей психиатрии - стражные отделения находятся чуть дальше, за высоким забором с "колючкой".

Все, кто работает в этой спецпсихбольнице, называют ее просто "больницей". Для особых пациентов. К которым порой спиной лишний раз обернуться и то нужно поостеречься. И в больничную палату, лязгая стальными затворами, всегда первыми заходят широкоплечие мужики-санитары, а после уж доктора и сестрички. Воздух здесь спертый, больничный, но ничуть не напоминает дух тюремных камер. Только больных сюда не направляют и не госпитализируют "по скорой". Их сюда этапируют. По решению суда.

Корреспонденты "СБ" провели один день - от рассвета до заката - в закрытой больнице для душевнобольных преступников.

6.00. Здесь действительно встают с первыми солнечными лучами. Такой ранний подъем связан с маленькими "мощностями" умывальной комнаты и курилки. Все три отделения - больше 300 человек - не приведешь сюда одновременно. Вот и выходят палатами: почти все пациенты жадно бросаются курить: перекуры - обязательный пункт режима дня. Только после утоления никотинового голода начинаются привычные утренние процедуры.

История умалчивает, каким образом в доме-крепости XVII века появилась больница для душевнобольных. В свое время, в 50-х годах, "психушка" сменила здесь школу механизаторов. Еще до войны замок принадлежал последним хозяевам - Римшам. Когда-то имение Гайтюнишки было построено для отрады. Правда, в оборонительном стиле - по-другому тогда не строили. Голландский архитектор Петр Нонхарт этот лакомый кусочек земли недалеко от Вильно получил как раз за строительство, а потом и восстановление после пожара Виленского замка. И заповедь "мой дом - моя крепость" воплотил в камне. Во всяком случае, ни время, ни войны, ни интенсивная эксплуатация не смогли разрушить полутораметровые стены дома-крепости.

10.00. Поднимаясь по нешироким больничным лестничкам, понимаешь, что 400 лет назад люди были намного тщедушнее. В покоях, знававших лучшие времена, длинными рядами стоят кровати. Прежде, наверное, господские комнаты считались небольшими. Нынче же - для больничных палат общей психиатрии слишком громоздкими. Как в казарме, получается - около двух десятков коек. У замка толстые стены и мистическая судьба. Им владело несколько десятков хозяев, среди которых несколько лет - собрание Августинского Виленского костела. Есть версия, что замок использовали не только как "подсобку", хозяйственное строение, - его башни вполне подходили в качестве надежной темницы для отступников. Ведь в своей борьбе с неверными кальвинисты когда-то ничуть не уступали католической инквизиции.

Основное количество пациентов - с алкогольными психозами. На посетителей реагируют болезненно. Молча отворачиваются. Те, кто на койках, - ныряют под покрывало. А не тревожить пациента, забравшегося под одеяло теплым днем, просит сама завотделением Ольга Татарова

: - Человек переведен к нам на долечивание после строгого режима за убийство. Не надо его трогать. Реакция может быть непредсказуемой...

В отделениях все окна - и бойнички, и широкие фрамуги - настежь. Только тяжелый дух не выветривается. На первом этаже замка к нему, несмотря на то, что сделан аккуратный косметический ремонт, примешивается еще и запах вековой сырости.

11.20. Выйдя на крыльцо, не можешь надышаться. Впереди - стражные отделения. За забором и витками колючей проволоки. Из уважения к сопровождающей нас администрации больницы милиционеры журналистов не досматривают. Просто забирают документы и пропуска. И, сверив фотографии, открывают скрипучую железную калитку. Одноэтажные, стоящие кругом, здания. Внутри - дворик для прогулок.

Отделение строгого режима N 1. На излечении здесь 113 человек. В различных КПЗ ожидают, пока в Гайтюнишках освободится место, еще 36 человек. Срок пребывания здесь не ограничен. Доктора припоминают "долгожителей", пробывших здесь по 12 лет. Средний же срок - 4 - 5 лет. Неудивительно, что желающих "закосить" и вместо "зоны" попасть сюда - немало. Но подобные варианты практически исключены - слишком тщательную и серьезную судебно-медицинскую экспертизу проходят преступники, прежде чем суд признает их невменяемыми.

Конечно, это не "зона". Это все-таки больница. Нет здесь типичного для пенитенциарной системы противостояния между контингентом и администрацией. Врачей, как это ни странно, пациенты не боятся - можно сказать, даже любят. Ибо видят доктора в них только больные заблудшие души, а не серийных убийц и насильников. Совсем другое дело - милиционеры. Если видят человека в форме - напрягаются все. Не без основания: для милиции-то они уже не столько больные, сколько преступники под стражей. Потому, если заварушка какая - милиционеров в крайнем случае зовут. Стараются своими силами обходиться - санитарами. Смирительных рубах, без которых ни одна история про "психушку" не обходится, здесь нет. Да и не было никогда. В случае чего больной "фиксируется" к койке мягкими ремнями. Дальше - дело медицины. Для буйных есть своего рода "карцер": палата открытого наблюдения. Обычная, с десятком коек, только без двери. Вместо нее стальная решетка. За ее обитателями круглосуточно наблюдают санитары. Во всех отделениях палаты наблюдения полны. Вакансий здесь нет. Есть только ротация. Один стабилизировался, другой начал буянить. Громких "бунтов" история Гайтюнишек помнит не много - один или два. И зачинщиками были пациенты, успевшие в палате свои правила, как на "зоне", установить.

- Раньше - до 1989 года подобные больные находились в системе МВД, - рассказывает главврач больницы Маргарита Кудян. - Представляете: душевнобольные - в тюрьме, с преступниками. Впрочем, и сегодня есть такие идеи - запереть их снова в камеры. Мне будет очень жаль, если такой закон примут... Мой предшественник прессу сюда не подпускал. А я не отказываю. Считаю, что у общества не должно быть предубеждения в отношении таких тяжелобольных людей. И если человек сохранный, мы стараемся поддерживать его контакты с внешним миром, с родственниками.

12.30. Свидания здесь разрешены всем. Так же, как и передачи в неограниченном количестве. В маленькую проходную комнатку для свиданий с одной стороны, с улицы, входят родственники, с другой, из отделения, - пациент в сопровождении санитара и милиционера. И никаких пластиковых перегородок и телефонных трубок, как в "зоне". Свидания разрешают в зависимости от состояния пациента. В отделениях стоят большие новые холодильники. Но их не всегда хватает: родственники посещают часто и щедро. Заведующий первым "строгим" отделением Игорь Кудян признается, что из всех 113 его пациентов социально заброшены (те, к кому никогда не приезжают и не передают передачи) от силы 5 человек.

12.45. В отличие от общей психиатрии, где люди прятали лица, пациенты стражных отделений с любопытством рассматривают журналистов сквозь стальную решетку. Абсолютно не смущаются собственных эмоций: щурятся, скалятся, разинув рот, долго глядят на нас. С удовольствием, отталкивая друг дружку, позируют. Иные даже пытаются отпускать скабрезности по поводу прибывшей журналистки.

- Оставайтесь здесь, - кричит кто-то из них. - Скучать не будете.

Из-за решетки доносится смех. Кто-то из санитаров грозит бузотеру.

"Обезьянник", наоборот: то ли мы за ними наблюдаем, то ли они за нами...

...Говорят, эмоции у страдающих шизофренией острые, яркие. Не такие, как у здоровых людей. Их картины всегда "буянят" сочными красками - примерно так, не по возрасту, они и жизнь порой ощущают яркой, словно в детстве. Так, во всяком случае, высказываются некоторые психиатры. И глядя на этих простодушных людей, в правду их прошлого как-то отказываешься верить.

Константин познакомился с девушкой по переписке. Девчонка из деревни, не слишком образованная, зато работящая. А что еще нужно простому парню. Приехал в гости. Родные понравились. Стали уже всерьез о свадьбе вести разговоры. Как вдруг однажды ночью Костя сорвался и куда-то убежал. Нашли его на следующее утро в доме, что на окраине села стоял. Среди моря крови и расчлененного на мелкие куски человеческого тела, абсолютно безумного. Ночью Костя услышал голоса: дескать, колдунья, что живет в крайней избе, наводит на него с будущей женой порчу. Он решил "отвести беду", пока не поздно...

Одни из них очень любят говорить о своих преступлениях, не со смаком, как психопаты-искусники в голливудских триллерах, а застенчиво как-то, словно ища оправдания и поддержки у собеседника. Но обязательно - проговаривать в деталях. Другие же, напротив, не говорят об этом никогда. Будто и не помнят. Впрочем, многие действительно не помнят. Не помнят ничего.

Все доктора, работающие в больнице - сейчас их 8 человек, историю каждого пациента помнят в деталях. И не только историю болезни. Еще и историю преступления. А ведь в "анамнезе" у здешних пациентов не только банальная "бытовуха". Встречаются и расчлененные трупы, и... жареная печень жертвы.

- Все это у нас как-то отходит на второй план. Ведь психиатры, как никто другой, знают, что они - больные люди. И мы понимаем, насколько тяжела эта болезнь, - наш гид, заведующий 4-м отделением Владимир Урбанович, говорит об этом легко, не раздумывая, - видно, что глубоко в душе ответы на такие вопросы определены были давно: однажды и навсегда.

С одной стороны, не виноваты они, ибо не ведают, что творят. С другой - выписывают их с диагнозом "особой опасности для общества в настоящий момент не представляет". На сочетании "особой опасности" главврач больницы Маргарита Кудян делает особое смысловое ударение. Никто - ни одна медицина в мире, даже помноженная на всю пенитенциарную систему государства, не даст гарантии, что через несколько недель - месяцев - лет, как повезет, пациент не станет вновь особо опасным для общества. Неожиданно, вдруг. Конечно, при условии постоянного наблюдения районного психиатра, при регулярной медикаментозной коррекции состояние может быть стабильным почти гарантированно. Но беда в том, что многие из здешних пациентов - из неблагополучной социальной среды.

- Выписываем мы человека относительно стабильного, - рассказывает доктор Урбанович, - а он попадает в привычную, нередко асоциальную среду. Лекарства не принимает, психиатру не показывается, бывает, и родственники страдают душевным расстройством. И беспробудное пьянство. На таком фоне не стоит ждать стабильного состояния. Среда ведь очень много значит. Здесь многие ведут себя по-другому. Книги читают с удовольствием. У нас ведь отличная библиотека, да и в райцентр, если надо, за книгами посылаем.

Наш разговор с исполняющим обязанности главврача Владимиром Урбановичем (Маргарита Георгиевна официально в отпуске, но вербально всегда присутствует на работе) без конца прерывают телефонные звонки.

- Ну скажите, что за два часа, пока вы не звонили, могло измениться в состоянии вашего сына? - терпеливо объясняет кому-то доктор. - Его заболевание лечится долго! Через несколько дней его будет осматривать врачебный консилиум - тогда и звоните.

Врач еще долго говорит что-то собеседнику на том конце провода. Нечеловеческая выдержка.

- Общаться с родственниками, - признается он, - еще тяжелее, чем с пациентами. Что греха таить: шизофрения - заболевание, передающееся по наследству. "Вы обязаны мне давать справку о его состоянии по первому требованию", - говорит эта женщина. И звонит каждые два часа. И ничего не сделаешь - действительно ведь обязан... Монолог доктора заканчивается мучительным вздохом.

Но даже в таких обстоятельствах люди здесь работают душевные, большие жизнелюбы.

14.30. Прогулка. Безжизненная квадратная площадка, огражденная сеткой и закатанная асфальтом. Сейчас гуляет 4-е отделение усиленного режима. Здесь уже не убийцы - воровство, мелкие правонарушения.

Больные на площадке снуют, будто бактерии в чашке Петри. Выхватываю взглядом одного - он ходит от одного края сетки к другому. Люди, лишенные движения в палатах, проходят дневную норму - от стенки к стенке, от стенки к стенке. Одни при этом нервно курят, другие что-то бормочут себе под нос. Фотоаппарат сильно их взволновал.

- Ну как, Петр Иванович, скажи, сколько у тебя денег? - кричит кому-то Владимир Урбанович. - Это наша достопримечательность - больничный миллионер. У них ведь почти у всех - пенсии по инвалидности. Больные могут купить все, что пожелают. У нас есть медсестра, ответственная за "отоварку": любые "капризы" из города привозит. В соседнем отделении, например, больные скинулись и купили мяч. Теперь в баскетбол на прогулке играют. А Петр Иванович - он давно у нас. И ни копейки не истратил - только на счет. И все время просит сообщать, сколько процентов набежало.

18.00. Больные прилежно просят добавки за ужином (каша, хлеб-масло, чай), потом приносят свое печенье - разговаривают, балагурят: обычная больница, обычные люди в казенных клетчатых рубашках. Это если не вспоминать их уголовный "анамнез".

...Стальная калитка стражных отделений с лязгом захлопывается за нами. Опять мне кажется, что здесь, за забором, даже воздух другой. По ту сторону готовятся ко сну - читают газеты, умываются, выходят на последний перекур. Говорить совсем не хочется. Молча садимся в машину. Включаем "Русское радио" - здесь оно "ловится" из Литвы, с рекламой на литовском языке. Из тяжелых раздумий вытягивает песня Олега Митяева. Прислушиваюсь. И не верю в совпадение.

...Старый клен на больничном дворе сквозь пургу

Все маячит в проеме окна.

А душевнобольных не сажают в тюрьму,

Им везде в этой жизни тюрьма...

P.S. Имена всех упоминаемых больных изменены по этическим соображениям.