Дом

Вокал

Дочь Ядя в консерватории берет уроки вокального мастерства. Преподавательница еще после экзамена безапелляционно вынесла приговор: голоса нет, но есть желание, смелость и слух, и потому она будет заниматься с Ядей. Не однажды и на моих художественных и поэтических способностях ставили крест. Но в каждом крестике можно увидеть плюсик. Если захотеть, если иметь характер. Сколько того характера нужно было, чтобы заставить дочку окончить музыкальную школу! И слезы, и капризы, и ссоры с оскорблениями — все прошло. Школу музыкальную Ядя окончила отлично. Теперь несущественны ни ссоры те, ни «пятерки». Существенно — для кого она будет петь. Потому что стихи и песни только отчасти принадлежат автору, в большей степени они собственность тех, для кого пишутся. Как ей это объяснить? И можно ли объяснить любовь? Наверное, нет. А без этого останутся только «пятерки» и деньги, и мне будет грустно.

Танцы

Жена любит танцевать. Очень. Она может утром танцевать одна. Встать и станцевать, готовя завтрак. Наверное, из–за любви к танцам Лена влюблена в современную музыку. А я? Тоже люблю танцы. И познакомились мы на танцах. И вечером, после ужина с вином и виски мы любим танцевать, для себя, для радости, для полноты жизни. «День без танца прожит зря!» — Лена повторяет слова Ницше тысячи раз, но мне совсем не надоедает этот повтор. И смерть в танце мне кажется одной из лучших. Танец, жест, движение тела — самое выразительное из искусств, самое нужное из искусств, самая востребованная и требовательная из игр, предваряющая любовь и секс. Потому и танцую с женой, потому и останавливаться не собираюсь.

Тарелка

Мы едим из одной тарелки... У нас все тарелки общие, и не только тарелки. Если бы не одно замечание писателя, которого я неосмотрительно приглашаю зайти в гости, не стал бы и задумываться над тарелкой. Мы с ним выпиваем в баре, и я предлагаю поужинать у меня. Жена, как обычно, накрывает на стол. Перед тем как выпить, гость спрашивает: «Вы так каждый день ужинаете?» Нам с женой неприятно, словно мы оскорбили человека, обидели своим накрытым в большой комнате столом. И тогда мне становится жаль тарелки, из которой начинает есть гость. Я решаю завести отдельные приборы для гостей и для себя. Не заводятся. Ограничиваюсь своей чашкой для утреннего кофе и ножом для путешествий. У жены тоже есть отдельная чашка. Тарелка у нас все еще общая. И утром мне приятно есть из тарелки, с которой вечером будет есть она. Почему–то именно утром у меня скверное настроение, а тарелка немного успокаивает.

Акварель

На Невском проспекте мама купила мне акварельные краски. Они назывались «Ленинградские». Приобрели ладную коробочку и еще с десяток цветов, что продавались в маленьких ванночках вроссыпь. Всю дорогу домой, в Минск, я думал про акварельные рисунки. Сколько разных сюжетов и композиций появлялось в моих мечтах!.. Множество! Эрмитаж меня поразил. А больше всего удивил Шарден. «На конце кисти у него не краска, а сама жизнь», — перед натюрмортом Шардена сказала мамина подруга Кира, искусствовед из Эрмитажа. «Сама жизнь...» Лучшими красками я должен нарисовать «жизнь». После Зимнего дворца, Исаакиевского собора, улицы Росси, сфинксов возле академии искусств, бронзовых всадников я нарисовал своего деда Володю на велосипеде. Нарисовал большое, крытое соломой гумно и высоченные серебристо–хрупкие тополя под реденько–серым небом. Дед был в кепке и клетчатой сине–белой рубахе. Акварель делалась долго и старательно, но разочаровала меня так, что была разорвана на мелкие куски и выкинута в мусоропровод.

Кепка

Дед любил кепку. От морозов до морозов он ходил в светлой в серую полоску кепке с большим козырьком. В избе для дедовой кепки был забит в стену специальный гвоздь. Папа, как и дед, всю жизнь проходил в кепке, а меня все тянет менять уборы: то я в берете, то в шляпе, то в кожаной кепочке, то в полотняной, то в вязаной шапочке. Такой вот я переменчивый, вообще не воспринимаю головные уборы как свое; мне и волосы чем короче подстрижены, тем лучше себя чувствую. Только всегда хотелось иметь в своем доме специально забитый в стену гвоздь для моей кепки. Пойду и вобью.

Адам ГЛОБУС.

Перевод с белорусского языка Алексея Андреева.

(Начало в №№ [link=http://www.sb.by/article.php?articleID=60300]154[/link],[link=http://www.sb.by/article.php?articleID=60441]159[/link].)