Почему процесс усыновления зачастую превращается в долгую и сложную процедуру? Этот вопрос эксперты обсудили за круглым столом.

Эти и другие вопросы во время круглого стола мы обсудили с директором Национального центра усыновления Министерства образования Натальей ПОСПЕЛОВОЙ, главным врачом Борисовского дома ребенка Светланой ДЯТКО, усыновителем Татьяной ЯЦЕВИЧ и исполнительным директором Международного ОО «Волюнтас» Галиной ШВАРЦ. 

«Р»: Насколько все-таки обоснованы претензии усыновителей? Неужели процедура усыновления отнимает у них столько времени и сил, что это перерастает в настоящую проблему? И правда ли, что в стране уже некого усыновлять? 

Н. ПОСПЕЛОВА: Время сбора документов, необходимых для усыновления, зависит от самого человека. Что касается нехватки детей, то мы должны говорить о том, что не все будущие родители готовы к тому, что средний возраст усыновляемых детей изменился. Что я имею в виду? Еще 10—12 лет назад в стране было более 500 новорожденных, от которых отказались в роддоме, поэтому семьи знакомились с младенцами. Сегодня же детей раннего возраста (до 4—5 лет) для усыновления действительно немного. А люди по-прежнему хотят взять на воспитание совсем кроху. Отсюда, видимо, и недовольство. 

Еще момент. За последние годы резко сократилось число сирот. Это результат социальной политики государства, направленной на сохранение биологической семьи. Если семья попала в беду, то детей из нее изымают на определенное время и усыновить их нельзя. Удается сохранить семью — значит, ребенок не осиротеет и не будет нуждаться в новых родителях. 

Впрочем, говорить о том, что у нас вообще нет детей на усыновление, неверно. Их сегодня 4200 человек. 

Т. ЯЦЕВИЧ: Когда мы решились на усыновление ребенка, думали, что это будет очень сложно. Но нет, на все ушло 9 месяцев. Процедуру начали в ноябре, а в июне дочь была уже дома. Больше всего времени потратили на медицинское обследование и оформление справок о состоянии здоровья. По кабинетам врачей ходили почти 2 месяца. А еще запомнилось, как сдавали психологические тесты: ответили почти на 400 вопросов. Муж нервничал, боялся, что не пройдет. 

С. ДЯТКО: Меня смущает, когда люди скоропалительно решают — увидели ребенка и сразу же: хочу. Это эмоции. Чужого ребенка нужно принять не только разумом, но и сердцем. Наши усыновители говорят, что с момента решения взять ребенка в семью до его появления в ней в среднем проходит почти два года. 

С. ДЯТКО: Бывает и так. Наш Дом ребенка  рассчитан на 120 детей до 3 лет. Каждый год усыновляют до 50. В 2015-м 42 ребенка приобрели новую семью. Хочу сказать о статусе наших малышей. Есть Положение о республиканском банке данных детей, подлежащих усыновлению, есть 120-я статья Кодекса о браке и семье. Там четко расписано, кто может претендовать на усыновление. Это дети, родители которых лишены родительских прав, дети, от которых они отказались и дали согласие на усыновление, дети недееспособных родителей и сироты. Только они попадают в банк данных, на них мы можем оформить карточку ребенка, подлежащего усыновлению,  только этих детей можно усыновить.

Н. ПОСПЕЛОВА: Есть категории людей, которые не могут усыновить ребенка. Например, с судимостью за совершение тяжких и особо тяжких преступлений, с заболеваниями, которые препятствуют воспитанию детей. Откажут в усыновлении семье безработных или с неблагополучной социальной обстановкой, а также той, у которой нет жилья. На этапе сбора документов эти категории отсеиваются сразу. Если человек может стать усыновителем, его отправят на психологическую диагностику и подготовку к выполнению родительских обязанностей. С 2006 года это обязательная процедура. Но ни один тест в мире доподлинно не определит, может человек быть родителем или нет. 

Т. ЯЦЕВИЧ: Мы с мужем ходили на обязательные занятия, на которых нас учили, как справляться с родительскими обязанностями. Посетили, если не изменяет память, 6 занятий. Но это было почти 5 лет назад. 

Н. ПОСПЕЛОВА: Здесь совершенно напрасные ярлыки. Любая семья в мире хочет усыновить своего ребенка, которого они поймут, на которого у них хватит сил и возможностей. 

Г. ШВАРЦ: Наши люди усыновляют детей с ВИЧ-инфекцией, хотя несколько лет назад об этом даже речи не шло. Находят свои семьи и дети с особенностями психофизического развития. Другое дело, что «тяжелых» детей берут не часто, потому что им нужны особые условия для воспитания. Но не каждой семье под силу их создать. У нас есть реабилитационные центры, в которых такому ребенку помогут, но маме этого ребенка нужны дополнительное время, средства. Будет государство поддерживать такие семьи — будут брать детей с серьезными особенностями развития.

С. ДЯТКО: Проблемные дети тоже находят семью. У нас уходил ребенок, у которого был серьезный тик, однако маму это не испугало. Родители девочки с судорожным синдромом до сих пор мне звонят и говорят, что она самая лучшая. Да и потом, что значит больной? Почти все дети из стационаров к нам приходят с определенными диагнозами. С ними начинают работать наши специалисты: врачи, медсестры, воспитатели, логопеды. Мы видим результаты своего труда. Какие-то диагнозы со временем снимаются, с другими надо жить и уметь их контролировать. 

Т. ЯЦЕВИЧ: Когда мы знакомились с детьми, признаюсь, смотрели, чтобы они были без тяжелых патологий. Я понимала, что своих у меня нет, нет опыта работы с ними, я реально понимала, что с больным ребенком не справлюсь ни морально, ни физически. 

Н. ПОСПЕЛОВА: Италии. В 2014 году итальянские семьи усыновили 110 детей (белорусские — 561 ребенка). И конфликта между белорусским и итальянским усыновителем нет. Потому что наш усыновитель сконцентрирован на ребенке дошкольного возраста, итальянский — на подростке. Самому младшему ребенку, которого усыновила итальянская семья, 11 лет. 

Бытует мнение, что детей из других стран любят усыновлять самые не подготовленные к этому семьи. Те, которые не согласны с правилами усыновления в родной стране, недовольны тем, что в высокоразвитых обществах усыновление давно стало открытым. В некоторых странах, пока живы родные родители ребенка, неважно в каком статусе, они обязательно принимают участие в судьбе ребенка в силу своих возможностей.

Н. ПОСПЕЛОВА: Да. И об этом нужно говорить, как бы тяжело ни было. Нельзя ставить ребенка перед выбором: биологические родители или приемные. Мы настраиваем усыновителей с уважением относиться к ситуации ребенка. Сегодня и у нас ширится понимание необходимости открытого усыновления. Процесс этот нельзя назвать массовым, но есть семьи, которые поддерживают отношения с биологическими родителями, есть категория замещающих семей, которые обязаны поддерживать отношения с родителями принятых на воспитание детей. 

Т. ЯЦЕВИЧ: Дочь об усыновлении знает. И спокойно к этому относится, хотя ей всего 5 лет. Сейчас это кажется смешным, но когда с мужем искали ребенка, серьезно думали об имитации беременности. Хотели все скрыть от знакомых и соседей. А потом поговорили с психологом — и все в голове упорядочилось. 

С. ДЯТКО: Наши — часто. Мы ждем, чтобы решение суда вступило в законную силу, смотрим, интересуются ли биологические родители этим ребенком. Если да, то потенциальным усыновителям малыша не показываем. Буквально недавно суд восстановил  в правах родителей: они реабилитировались, устроились на работу, почти год ведут нормальный образ жизни. Хотя биологические родители, лишенные родительских прав, обычно редко вспоминают о своем ребенке, не навещают его. 

Г. ШВАРЦ: Слово в защиту биологической семьи. Наша организация много работает в Гомельской области. И что мы видим? Ребенка забирают у мамы из Гомеля и помещают его в Гомельский дом ребенка. В этой ситуации мама может к нему приходить хоть по несколько раз в день. Еще пример. Ребенка забирают с другого конца области, а это может быть и в 100, и в 150 километрах, и помещают в тот же Гомельский дом ребенка. Как до этого ребенка добраться матери? У нее может не быть денег, ее не отпускают с работы — причины могут быть разные. Получается, что восстанавливать детско-родительские отношения на таком расстоянии невозможно. Восстановить их можно только тогда, когда ребенок рядом с родителем. Нужно работать над тем, чтобы не забирать ребенка из биологической семьи. 

С. ДЯТКО: Мы тоже стараемся эту связь не прерывать. У нас сейчас работает няня, ребенок которой у нас на воспитании. Вместе с ребенком они переходят из группы в группу. Но это исключение — молодая женщина сама сирота. Максимум, на который можно изъять ребенка из семьи, — это 6 месяцев. Каждому ребенку нужна — родная или приемная — семья. 

Н. ПОСПЕЛОВА: Есть замещающие семьи. Но здесь нужно быть готовым к тому, что ребенка в любой момент вернут биологическим родителям. В каждом регионе есть районы, за пределы которых дети вообще не уходят. Это значит, что если в родной семье случилась беда, то мобилизуются все возможности, чтобы ей помочь. Пока биологические родители решают проблемы, их малыш живет в замещающей семье.

misnik@sb.by