Мало кто из наших писателей, особенно прежних, соцреалистических лет, имеет столь романтический имидж и столь привлекателен для сегодняшних молодых, как Михась Стрельцов. В его творческом наследии нет проходного пафоса, «дрындушек», зато есть культовые рассказы «Смаленне вепрука» и «Сена на асфальце». Причем даже если кто–то не знает содержания, то названия помнит, поскольку они ассоциируются с поколением шестидесятников, тех, кто после голодного военного детства переехал из деревни в город, на учебу, да так и остался «на асфальте», мучительно ностальгируя по оставленным пажитям и росным лугам.
Когда рассказ «Смоление вепря» был напечатан в журнале «Дружба народов» — это стало событием и московской литературной жизни.
Друг
Первый сборник прозы Стрельцова «Блакiтны вецер», за который его в 1962 году приняли в союз писателей, оформил художник Борис Заборов, которого «выжили» из страны именно за нетипичность творчества, сделавшую его «легендой авангарда». Не случайно выглядит, и что Стрельцов написал повесть «Загадка Максима Богдановича», связав себя с еще одним «неформальным», романтическим именем... Стрельцов задавал читателю вопрос: как создатель «Вянка» мог проникнуться любовью к родине, на которой был только в младенчестве? Что помогло ему овладеть белорусским языком, создавать произведения, в которых звучит душа народа? За этими вопросами невольно вставали другие, непроизнесенные: а что мешает нам, живущим в этой, столь страстно любимой Богдановичем Беларуси, проникнуться той же любовью к своему певучему языку, знать свои историю и культуру и гордиться ими?
Лирик
Рассказ «Смаленне вепрука» — многослойный, поэтично–философский, называемый первым постмодернистским рассказом белорусской литературы — стал итоговым для «прозаической части» творчества Стрельцова. Тот перешел на язык поэзии и — нечастое явление — в этом жанре тоже блистал. Стихотворения его входят во всевозможные топы лучшей поэзии и популярны у молодежи:
Прыснiўся верш — не верш, а два радкi.
Абломак лодкi ўсплыў са дна ракi,
I кружыць вiр счарнелую траву.
З абломкам лодкi к берагу плыву.
Прачнуўся. Дзень трывогаю прапах,
I два радкi гаркотай на губах.
Интеллигент
Все отмечали «недеревенскую внешность» Михася Стрельцова. Впрочем, хотя вырос он не на асфальте, но все же в семье сельского интеллигента — отец был директором школы. Писатель Алесь Асташонок вспоминал о Стрельцове так: «Мала каго Бог надзяляе гэткiм тонкiм пяром, гэткай глыбока ўнутранай, прыроднай (не нажытай–паказной–падманнай) iнтэлiгентнасцю, якую не запэцкаць нiчым, бо яна iскрыцца шчодра з скупой — закрытай–адкрытай душы. Тут няма нiякай блытанiны. Гэта быў дужа нестандартны чалавек. Вельмi ўжо НЕПРАНУМАРАВАНЫ».
Конечно, многие впоследствии вспоминали, как дружили с Михасем Стрельцовым, какие откровения звучали в разговорах... А сам Стрельцов предпочитал общество... мертвых поэтов. О нем не зря говорили, что имел врожденный абсолютный литературный слух. Он выбирал собеседников безошибочно. Поэтому ходил на Военное кладбище Минска «да Паўлюка» — на могилу поэта Павлюка Труса, умершего в 1929 году от брюшного тифа в возрасте 25 лет. Тогда еще эта могила была неухоженной, заросшей травой, с неприметным памятником — Стрельцов называл его «Паўлючок», рассказывал о своей жизни. Иногда приводил к нему друзей.
Символично и то, что день рождения Михася Стрельцова приходится на праздник, который при его жизни, собственно, и не был у нас известен — День святого Валентина, день всех влюбленных. Самый романтичный праздник в году.
Философ
Сегодня многие уже и не знают зловещей аббревиатуры ЛТП, а в 1980–е она не требовала расшифровки. Лечебно–трудовой профилакторий... Туда посылали на добровольное либо принудительное лечение от алкоголизма. Побывал там в 1981 — 1982 годах и «непронумерованный» Михась Стрельцов. Разумеется, этот период жизни был далеко не романтичным. Стрельцов пишет, что ЛТП — подходящее место для того, чтобы впасть в «экзистенциальную веру», как философию прожитого и пережитого мгновения в его самоценности. Жалуется, что жизнь течет «не в мной назначенном русле», что не пишутся стихи. В одном из писем он с обидой и в явной депрессии замечает: «Нет, аборигенные «браткi–беларусы» просто чудо: я про себя называю их «скiгiтлiвымi парсючкамi, што рохкаюць ля карытка з бацвiнкай, скiгiчуць–скiгiчуць, а потым каторы, натапырыўшы хiбок, i барсане лычам, барсане свайго братку–свiнчо i за карак яго ўхопiць — i заенчыць, i заякоча зноў сам. I памкнецца хламкаць першы». Что–то в этом роде. Впрочем, ну их всех на сухой лес!»
Что ж, сам Михась Стрельцов никогда не стремился занять должность литературного чиновника, нахапать званий и премий, красоваться в президиумах. Долгое время вообще нигде не работал, ведя довольно богемный образ жизни. Когда здоровье было окончательно подорвано, поэт попал в Боровляны... Еще одна необходимая составляющая биографии архетипического поэта — относительно ранняя смерть, в 50 лет.
Писатель
Михась Стрельцов умер 23 августа 1987 года, успев вычитать корректуру своего «Избранного». Последний прижизненный сборник — «Мой свеце ясны» — стал жемчужиной поэзии, хотя сам автор, готовя его, был страшно собой недоволен.
На международном поэтическом фестивале «Вершы на асфальце», который прошел в честь юбилея Михася Стрельцова, его стихи и отрывки прозы читались вперемежку со стихами ныне здравствующих молодых и дерзких. Литературовед Александр Станюта в своей статье о Михасе Стрельцове рассуждал, что бы поэт делал, доживи до сегодняшнего времени. И приходил к выводу, что «Стральцоў сёння нi ў якiм разе не жалiўся б на людзях, у газетах на мiзэрныя ганарары за свае кнiгi, называючы лiчбы i для большага ўражання пералiчваючы сотнi тысяч няшчасных «зайцоў» на дзясяткi долараў. Не, ён бы не трос рыззём i трантамi, стоячы пасярод рынка ў позе жабрака–паэта i дакараючы сваiм гiбеннем урад цi дэмакратаў...
Для Стральцова сёння ўсё было б як i раней. Ну сапраўды, што б ён такое ўжо страцiў? Званне, пасаду, прэмii, лаўрэацтва, месца ў прэзiдыуме цi замежную вандроўку? Не меў i не атрымлiваў. Не сядзеў i не ездзiў. Ён быў пiсьменнiкам — не болей. Але ж i не меней».
