В Бресте студентка одного из местных университетов выпала из окна общежития, полагают, что речь идет о суициде, и компетентные органы ведут расследование. На месте падения цветы, в глазах ребят, спешащих по своим делам, боль и недоумение, а в комнатах и по этажам говорят о причинах трагедии. Вне сомнений, скоро мы узнаем официальную точку зрения по этому поводу, причем утверждают, что оставлена многостраничная предсмертная записка. Но сам факт сознательного ухода из жизни молодого цветущего человека, спортсменки, кандидата в мастера спорта столь трагичен, что имеет смысл обратиться к этой теме, тем более что факт–то не единичен.
Что вообще–то можно поставить в качестве альтернативы мысли о возможном суициде? Как сказал бы Ф.Ницше, известный циник, а не надо ничего противопоставлять. Более того, мысль о самоубийстве позволяет неплохо (в смысле — с любовью и жалостью к себе) провести несколько бессонных ночей. Но это — кредо философа, для которого жизнь и смерть — понятия неразделимые, и грань между ними весьма условна. А если без философии? Противопоставить суициду можно только жизнь. Но в том–то и дело, что сегодня критерии собственно жизни, понимания ее сути, перспектив оказались размытыми, подверглись критическому переосмыслению, и никого уже не удивляют фантазмы относительно малоценности жизни, ее условности и о том, что ее, жизнь, можно легко репродуцировать, изменить и без основоположников бытия. Скажем, конкретные проявления, воплощение жизни легко заменить, например, с помощью клонов. Не будет лично тебя — создадим похожее, равное оригиналу. То есть ты не уникален. Кроме того, жизнь легко репродуцировать без собственно производителей. Вот на днях объявили об изобретении искусственной спермы.
Далее, размывание ясных и понятных критериев жизни во многом восходит к идее прав человека, а именно их абсолютизации, отсутствию ясных и понятных границ этих прав. Права человека, ставшие альфой и омегой современного западного мышления, при всем своем позитивном контексте несут и огромную разрушительную мощь. Ведь если они абсолютны, то все позволено? Почему, к примеру, не убить и себя. Эта идея вполне укладывается в такого рода логику.
Замечательно полемизировал с подобными мыслями Михаил Булгаков. В известном разговоре Понтия Пилата с бродячим мудрецом Иешуа в «Мастере и Маргарите» римский наместник заявил: твоя жизнь, философ, висит на тоненькой ниточке, и я могу эту нить перерезать. На что Иешуа ответствовал: ты не сможешь этого сделать. Почему? Да потому, что перерезать эту нить может лишь тот, кто ее подвесил. Здесь совсем иная логика, речь идет не о твоем праве убить кого–то или уничтожить самого себя, а о вечной тайне жизни, связанной с нашим происхождением, нашим появлением на свет. А ведь права и возможности Понтия Пилата абсолютны, и к чему приводит реализация этого абсолютного права? К смерти человека, у которого Пилат пытался и все же вымолил прощение.
Вот чему мы только не учим молодых людей, какие предметы, дисциплины и курсы не изобретаем. А искусство жить остается за пределами новаторов из образовательной и культурной сфер. Скажут: сама жизнь и научит. Более того, слабые уйдут, сильные останутся. Или нет разницы между жизнью и смертью и правы пессимисты вроде Артура Шопенгауэра, воспевающие этот самый пессимизм. Но не слишком ли велики потери на этом марше, который и называется жизнь?
Исторически мы можем вспомнить две попытки ответа на этот вопрос. Первый — это пиетет перед догмами религии, уважение ее формальных принципов, запрещающих суицид. Убивать себя нельзя постольку, поскольку дар жизни именно дар, а не твой персональный выбор. И второй, советский, где замещение религиозных ценностей произошло в аспекте ценностей идеологических, мировоззренческих. Жизнь можно отдать, но за Родину. Ею можно пожертвовать, но во имя высших начал бытия. «Жила бы страна родная и нету иных забот» — здесь своя философия, в которой суицид запрещен до тех пор, пока политико–идеологические цели не вытеснят инстинкт самосохранения.
А сегодня, сейчас? Психологи могут разобрать по косточкам любую трагедию и докажут как дважды два, что в одном случае кто–то не перетерпел, не подождал, пока пройдет кризис. Что у кого–то рядом не оказалось надежного плеча, жилетки, в которую можно поплакать. Что кого–то обидели и оттолкнули близкие, родные люди, и в этом вся суть и соль. Все это и иные мотивы известны и воспроизводились не раз. Но вот как быть с самой жизнью, ее ценностью, ее уникальностью? Может, надо поменьше изобретать клонов, где–то «затормозить» человеческое измерение прогресса, чтобы не сломать то, что нам дано как дар и что надо воспринимать как дар. Жизнь можно воспринимать как гадость и проклятие, но это еще не повод расставаться с ней.
Советская Белоруссия № 90 (24720). Пятница, 15 мая 2015
