Папа пришел домой раньше обычного. В окно еще видно запутавшееся в ветках нашего сада расплывчато–багряное яблоко закатного солнца. А мама не вынула из печи огромный черный чугун, в котором варится картошка для свинки. Папа берет меня под мышки и подбрасывает к потолку. Едва не достав до него макушкой, я лечу вниз и падаю в большие прохладные ладони. Они пахнут бодрящей уличной свежестью, папиросами «Беломор» и папиной фельдшерской работой — летучим медицинским эфиром.
На мне стеганый «салоп» с тютюрюком (капюшоном. — Авт.), перешитый из старого маминого пальто. Шапка–ушанка. Связанный мамой шерстяной шарфик. Зимние штаны. Жесткие и неуклюжие фабричные черные валенки с галошами. Папа мчит меня в легких, выкрашенных в бежевый цвет санках с ажурной спинкой и блестящими полозьями. Серебристыми змейками вьется из–под полозьев снежная пыль. В ушах посвистывает ветер.
Пышные деревца на опушке леса все в снегу. Словно кто–то забросал их свежим творогом. Папа долго выбирает самое красивое. Стучит по стволам обушком маленького топорика. Творог осыпается. Мохнатые лапки расправляются. Домой на санках вместо меня едет густая, кудрявая, с сочно–зелеными иголками елочка. В близкой, но уже почти невидимой серо–белесой пелене деревне тусклыми красноватыми свечечками теплятся окна домов, погруженных в вязкое оцепенение морозного вечера.
Елочку долго «оттаивают» в сенях. Потом, еще влажную, закрепляют в тяжелой деревянной крестовине и ставят на круглый стол в большой комнате нашего просторного дома. С чердака папа приносит несколько картонных ящичков с елочными игрушками. Игрушки в основном самодельные. По вечерам папа вырезал из плотной бумаги снежинки, звезды, гирлянды. Раскрашивал их акварелью. Сушил на швейной нитке, протянутой между двумя фикусами в больших, схваченных железными обручами кадках. Но есть и магазинные. Стеклянные сосулька–верхушка, шары, Черномор, Снегурочка, зайчата, белые мишки... Сейчас, сейчас я буду развешивать их на елочке! Но глаза предательски слипаются. И я позорно засыпаю на пружинном диване с коричневой в зеленые разводы матерчатой обивкой.
Утром дом до краев наполнен хвойным ароматом. Пахучее чудо на столе блестит, сверкает, переливается и цветет всеми цветами веселой радуги. Приходят мои друзья. Папа поздравляет их с Новым годом. Каждый по очереди поет, пляшет или читает стишок. В елочной прелести на ниточках висят конфеты. После исполнения номера артист получает право ножницами срезать 3 — 4, которые ему нравятся. В придачу получает горсть орехов. Осенью мы с папой собирали их с трех больших кустов, растущих в саду. Складывали в полотняный мешочек и просушивали на печке. Орехи маленьким молоточком колют тут же — в одной из половиц есть ямка от выщербленного сучка. Я выступаю последним. Декламирую разученное с мамой: «Ветер, ветер! Ты могуч, ты гоняешь стаи туч...» Занятые конфетами и орехами слушатели хлопают вяло. Но я не успеваю огорчиться. Зажигаются бенгальские огни. Летят холодные искры. Все в неописуемом восторге. Мама вносит в комнату лукошко с желто–зелеными антоновками и огромными, в два папиных кулака, розовыми яблоками редкого сорта гранштейн.
Продолжаются гулянья на горке. Она прямо за забором — проулок, круто спускающийся к главной деревенской улице. Катаемся на санках по одному, парой, паровозиком. Папа курит возле калитки. Он в «праздничной форме». Китель, перехваченный широким кожаным ремнем с портупеей. Брюки–галифе. Хромовые сапоги. Сдвинутая чуть набок папаха. На плечах внакидку — длинное коричневое пальто. Вылитый Чапай! Только без револьвера и шашки.
Стремглав летят санки. Клубится взвихренный снег. Отражаясь от хрустальных сугробов, дробятся о заиндевелый забор ослепительные солнечные лучи. Все в серебряном снегу, все в золотом солнце.
Расходимся по домам уже в густых лиловых сумерках. Первый день нового, 1961 года заканчивается.
В наступившем году произойдет несколько важных событий. Наша свинка принесет аж 13 поросят — забавных визгливых шустриков с потешными хвостиками–закорючками и влажными пятачками. В космос полетит Юрий Гагарин. Я пойду в первый класс. В следующий предновогодний вечер буду размышлять: какое же из этих событий было самым важным. И не смогу определиться.
Но все это в будущем. А пока я засыпаю в одежде на пружинном диване с коричневой в зеленые разводы матерчатой обивкой. Разлепляю глаза лишь на мгновение, когда мама стаскивает с моей ноги задубелый валенок. И снова проваливаюсь в уютно–теплую глубину обволакивающей дремы. Абсолютно счастливый и абсолютно уверенный в том, что Новый год — самый веселый, самый радостный и самый лучший праздник на Земле.
Для меня он остается таким до сих пор.
С Новым годом, с новым счастьем!
Советская Белоруссия №244 (24380). Пятница, 27 декабря 2013 года.
