Бремя попыток пианиста Валерия Шацкого

Мне кажется, быть талантливым автором своей судьбы иногда гораздо труднее, чем автором книги, картины или симфонии. Ведь если творчество - благо, дарованное небом, таинственным озарением, то волю к жизни добываешь собственными усилиями. Поэтому не талант, а именно воля - вот что такое личность. Воля - это и есть сам человек...

Пианист Валерий Шацкий стал лауреатом международного конкурса в Праге, будучи студентом второго курса Московской консерватории. Было это в далеком 1957 году. Международных лауреатов тогда в нашей стране насчитывалось немного, а международные конкурсы в мире - и вовсе по пальцам пересчитаешь. Так что такая награда в 19 лет моментально перевела Шацкого из "юноши, обдумывающего житье" в молодого исполнителя с перспективным будущим. Словом, жизнь бралась им широким захватом и с таким упоением... Взрывной, темпераментный, независимый, смелый, Шацкий приехал к нам в Минск после аспирантуры в 1963 году и стал по очень многим параметрам в белорусской консерватории первым. Первый педагог-пианист - лауреат престижного международного конкурса. Первый педагог-пианист, активно сам концертирующий по Советскому Союзу как солист филармонии. Один из первых в тогдашнем Минске с такой могучей профессиональной "родословной" за плечами, как Московская консерватория и аспирантура с ее известной на весь мир профессурой: Игумновым, Гилельсом, Нейгаузом, Гольденвейзером, Обориным, Флиером. В конце концов, скажи мне, кто твои учителя...

В общем, на Шацком всегда стояла печать столичности, некоей особости, что не столько привлекает, сколько зачастую раздражает окружающих. Тем более что Валерий Владиславович, как пассажир скорого поезда, не хотел оглядываться на окрестный пейзаж. А время "шестидесятников" между тем исчерпало свою энергию и уткнулось в вату 70-х, выморочных годов. Но только не для Шацкого. Вязкая неподвижность жизни, казалось, никогда не затянет его в свой медлительный ритм. "Похоже, что вы, любезный друг, не прочь нам показать нашу малость. Что ж, утешайтесь своей особостью. Мы устали - от нее и от вас". И однажды судьба, словно взыскуя за прежние дары, отняла у Шацкого главное - возможность исполнять и гастролировать. После 500 сольных концертов по всему СССР он потерял сцену и публику, попав в страшную автомобильную катастрофу. Люди довершили начатое судьбой - у Шацкого отобрали класс в консерватории. Безработный, бывший пианист, бывший педагог и вообще бывший...

"Все у нас, Луциллий, чужое, одно лишь время наше", - писал античный стоик Сенека. Казалось, талант, дарованный свыше, иссяк, он не принадлежал больше Валерию Шацкому - правая рука у него после автомобильной травмы атрофировалась, усыхала. Наступило время собственной воли - единственное, чем обладал в то время пианист. И через 7 лет забвения на филармонических афишах города вновь появилась его фамилия. И 3 года назад, когда профессору Шацкому исполнялось 60 лет, он тоже был на сцене... Несомненно, жизнь длиннее, чем любовь. И чем творчество тоже: в конце концов оно всего лишь вспышка, толчок, яркий импульс. Но талантливые авторы своей жизни не могут допустить, чтобы ими распоряжалось одно только небо... И, вмешиваясь в судьбу, как правило, становятся победителями.

Ведущая рубрики "Автограф"

Елена МОЛОЧКО, "СБ".

- Как говорил один литературный герой, юные люди и не догадываются, что спускаться по лестнице много труднее, чем подниматься. Вас, Валерий Владиславович, на лестнице жизни судьба испытывала неоднократно. Но и на спуске вы умудряетесь выглядеть победителем.

- Карьера музыканта - вещь жестокая. Всю жизнь под дамокловым мечом: будешь ли востребован? У нас ведь огромное значение имеет репертуар, которым ты владеешь, - но весь его держать в руках невозможно! То, что в молодости не выучил, в зрелом возрасте зачастую уже не поддастся. Даже великий Артур Рубинштейн не играл, например, 3-й концерт Рахманинова. Отшучивался: "Слишком много нот". Но и спускаясь, как вы изволили выразиться, по лестнице жизни, нужно пересиливать законы тяготения и не упасть. Знаете, когда у меня с некоторого времени все проблемы сконцентрировались на одном-единственном: не играть - значит не быть, тогда-то я и понял кое-что в жизни.

- На вашем юбилейном концерте, помню, кто-то из публики даже обронил: "Шацкий больше, чем пианист. Шацкий - это вызов".

- Большое спасибо дирижеру - народному артисту Михаилу Козинцу, с которым я исполнил тогда очень трудную программу: 3-й концерт Рахманинова и 4-й Бетховена. Удалось-таки одолеть с Божьей помощью.

... Силой духа, а не физикой. Рецидивы мышечной атрофии левой руки лишь недавно перестали давать о себе знать... А в молодости, наоборот, - часто брал энергией. В консерватории, помню, "Игру воды" Равеля - 18 страниц высшей технической сложности - выучил за 3 дня. Очень хотелось попасть на международный конкурс в Рио-де-Жанейро...

- Конец 50-х, Московская консерватория гремит на весь мир. В ней преподают такие титаны, как Нейгауз, Гилельс, Зак, Флиер, ваш непосредственный учитель... Расскажите о том времени, пожалуйста.

- Консерватория была не просто учебным заведением. Как и Большой театр, она считалась символом советской государственности. В ней ковалась интеллектуальная "валюта" СССР: мы ведь уже выезжали на конкурсы за границу и почти всегда побеждали. Поэтому все было очень строго. Учебный процесс - довольно идеологизированный. На первом курсе я не стал сталинским стипендиатом только потому, что на экзамене по истории КПСС забыл один пункт повестки дня XIV партсъезда. Естественно, все - комсомольцы. (Партию, правда, я потом удачно пропустил.) Военная кафедра. Поездки на картошку и целину. Что касается специальности - это уже совершенно другой мир. Если студента отбирали участвовать в международном конкурсе, он полностью переходил на гособеспечение. Его отправляли в дом творчества, поселяли в отдельный коттедж с инструментом - как это было со мной перед Прагой. Словом, готовили к высокой дипломатической миссии - укрепить престиж страны. А теперь, если не получил государственной поддержки, может выручить и спонсор, и все равно поедешь.

- Так, может, и не нужны эти международные конкурсы - стрессы и нервотрепка для юных душ? Хороший пианист может концертировать и без лауреатства, было бы имя. Как у Рихтера, например.

- Для юности, периода бурного роста и становления, конкурсы необходимы. А что про Святослава Рихтера вспомнили... Ну, знаете ли... В одном французском журнале я читал статью, где выдающихся пианистов второй половины XX века характеризовали одним словом. Например, Кэмпф - традиция. Аргерич - огонь. Циммерман - XXI век. Брендель - вымогание. Гилельс - мощь. А Рихтер - единственный. И этим все сказано. Когда-то в Москве я жил со Святославом Теофиловичем в одном доме по улице Неждановой. Наши окна выходили на одну сторону улицы, и я часто слышал, как он занимается. Однажды Рихтер играл страницу из "Мефисто-вальса" Листа полтора часа подряд. Я не мог понять, что же ему не нравится, - каждый раз он исполнял ее идеально. Но это было по-моему, а по его внутренним ощущениям, видимо, недостаточно совершенно. Рихтер был человеком громадной силы. Не только духовной, но и физической. Его рукопожатие было, как тиски. Вообще пианисты - люди, как правило, очень сильные. Вот знаменитый Николай Петров. (Что-то он давненько в Минске не гастролировал...) Колоссальная силища в руках, несмотря на внешнюю неповоротливость. Полную трехлитровую банку держит за донышко громадной своей лапой и наливает сок в стакан. Я тоже всю жизнь занимался спортом - самбо, стрельбой, волейболом, штангой, автогонками на льду. Нужно ли это пианисту? Каждому - свое, мне нравится это: ведь тренируются воля, спокойствие, уверенность в себе.

- А ведь если бы не спорт, ваша судьба, возможно, сложилась бы по-иному.

- Вы имеете в виду аварию во время гонок? Дело было на тренировке на спортивном кольце. На трассе в одном месте не оказалось дежурных, и мне навстречу выехал грузовик, груженный силосом. При столкновении сумма скоростей оказалась 160 километров. Машина - всмятку, я - живой. Но через 3 года я ощутил первую атаку на руку. Из-за сильного удара во время аварии произошло смещение позвонков и рука стала сохнуть. Через 7 лет она отказала вовсе. Консилиум врачей вынес приговор: менять специальность, играть не будешь никогда.

- Трагедия. Ваша филармоническая карьера в конце 70-х была ведь в самом расцвете, не так ли? Судьба подкосила, когда на лестнице жизни вы были близки, пожалуй, к самой вершине, да?

- Похоже... Я гастролировал по всему Союзу, в плане как раз были выступления на фестивале в Украине вместе с такими пианистами, как Оборин, Башкиров - имена! И все полетело... А мне всего под 40... Поддержки - никакой. Средств к существованию тоже. Хотел вернуться в консерваторию преподавать (до этого у меня там было всего полставки), но это мое желание, как говорится, не поддержала администрация консерватории. А бывший директор филармонии упрекал: "Вам не стыдно 3 месяца 75 процентов от зарплаты получать и не выступать?" Ему тогда повезло, что я сдержался...

- Да, в таких ситуациях начинают попивать, водочкой обиду заглушать. Мы же через 7 лет, в 1983-м кажется, снова увидели вашу фамилию на филармонической афише Минска. Что бы ни говорили вы о силе духа, но вернуть руку к жизни одним усилием воли невозможно. Откройте тайну: в каких Гималаях излечивались?

- В Норильске, на Крайнем Севере. Я хитро поступил, что, оборвав все концы, нашел в себе силы туда уехать. Во-первых, лишил себя расслабляющего участия близких. И во-вторых, возможности наблюдать некоторое сладкое удовлетворение в глазах людей, мне когда-то завидовавших. В общем, подался на Север. Но и Норильск принял меня поначалу без объятий. Говорю им: "Я да я..." Они обрывают: "Ты - был. А сейчас кто? Докажи". Дали место в рабочем общежитии и ставку в музыкальной школе. Днем я преподавал, а вечерами и ночами (до 3 утра, бывало) занимался в пустом концертном зале училища. Приходил, включал калорифер, делал температуру плюс 25 (а на улице - минус 40) и тренировал руку на рояле. Еще тяжести поднимал. И так пару лет изо дня в день. Душевная сосредоточенность была колоссальная. Мне было все равно: полярная ночь, холод, бытовые неудобства. Я думал только о руке. Я знал, что жить смогу, будучи только пианистом.

- Ну а обиды? Как вы их перенесли? Ведь такие раны тяжелее физических. После успеха и признания вас, по сути, выставили на улицу в самый тяжкий для вас момент.

- Обида - дорога, которая никуда не ведет. Хочешь быть счастливым - будь. Счастье предопределено твоими собственными поступками. Пытайся и борись. Жизнь - это бремя попыток. Уже через 2 года в Норильске я объявил о своем сольном выступлении, с той же программой, на которой оборвалась моя концертная деятельность. Городская газета потом разразилась статьей "Второе рождение". Правда, силенок поначалу хватило только на одно выступление. Чтобы восстановиться полностью, потратил еще годок. А четвертый год в Норильске провел почему? Да, похоже, стал привыкать к Северу. Вроде бы страшные места для нашего сознания - лагеря, ссылки. Приезжали москвичи на гастроли, ахали: "Каким образом ты здесь?" - "Сам, сам..." - смеялся я. Но там ведь и красиво как: снег, когда солнце начинает всходить, становится фиолетовым, потом розовым... Стаи куропаток на нем... Летом грибов неимоверное количество. Всех, кроме белых. И питались мы с соседом по общежитской комнате хорошо: банка томатного сока, рыбка, картофель. Был у нас "общий котел", деньги кидали в коробку - никаких проблем.

- Подумать только: родились на Арбате, в семье настоящей московской профессуры...

- Да, брат моего деда Станислав Шацкий был ректором Московской консерватории в 30-х. Отец и мать тоже музыканты.

- ...Гастролировали на лучших концертных площадках огромной страны; кроме белых сорочек с бабочкой, ничего не носили...

- Бросьте, я в детстве летом в деревне целое стадо пас. Да и целина - я ж на целину студентом ездил!

- Нет, Валерий Владиславович, не каждый бы перенес такую добровольную ссылку. Далеко не каждый. А как же встретил Минск после возвращения?

- Валентина Леонидовна Рахленко - она тогда заведовала кафедрой в консерватории - во многом была инициатором моего возвращения. Да и ректор уже поменялся. А публику пришлось завоевывать по новой. Подготовил программу и объявил концерт сначала в консерватории. Пришел почти полный зал, устроили овацию, преподнесли море цветов. В последующие годы с новой программой (обязательно новой!) выступал в филармонии - тоже при полных залах. В принципе, с тех пор я форму уже не терял, хотя и постоянно боролся за здоровье. Теперь, занимаясь педагогикой, заведуя кафедрой, готовлюсь к серии концертов, посвященных юбилею Академии музыки.

- Вы - одаренный пианист. Теперь еще и вдохновенный педагог. И, в принципе, жалеть вам, наверное, не о чем. И все-таки, если покопаться, многое бы изменили в жизни, будь такая возможность?

- У каждого, кому за 50 - 60, если спросить: "Прожил бы так же или что-то изменил?" - нашлись бы претензии к самому себе. Энергия била у меня через край, и я слишком разбрасывался. Теперь думаю: поменял бы многое. Но это ведь не факт, что результат был бы лучше, далеко не факт. В том-то и загадка жизни. И, возможно, раз так, а не иначе сложилась моя судьба, то именно этот опыт понадобился в тот момент миру. Ведь, в принципе, человечество на Земле - большой единый организм.