Известный спортсмен и любимчик публики рассказал о борьбе на трассе

В 90–е годы француз Жан Алези считался одним из самых талантливых гонщиков «Формулы–1». Но в противовес таланту у него была постоянная невезучесть, из–за которой Жан смог за всю карьеру выиграть всего лишь одну гонку. И все–таки Жан всегда был любимчиком публики — за свою манеру пилотирования, постоянную борьбу на трассе независимо от того, на какой позиции он находился в тот или иной момент.


— Жан, мы с тобой знакомы давно, и, скажу прямо, меня всегда поражала твоя способность быть любимчиком публики и твоего окружения. Причем, даже покинув гонки, при каждом твоем посещении паддока ты всегда оказываешься в центре внимания. В чем секрет этого обаяния?

— Нет никакого секрета. Мне просто повезло в жизни с родителями. Мой отец и моя мама уважительно относились ко всем людям независимо от их уровня и положения в обществе. У меня никогда не было случая видеть плохое отношение моих родителей к людям, будь то президент, король или просто человек, живущий на улице. Для нас людские взаимоотношения, людское уважение — это самое важное в жизни. И если мне в жизни выпал шанс уметь неплохо управлять болидом, то почему должно было измениться мое уважительное отношение к людям?

— Учитывая твои итальянские корни и французское гражданство, кем ты себя больше ощущаешь: французом, итальянцем или просто европейцем?

— Это не сложно. Мои отец и мать — итальянцы. Значит, я вырос в итальянской семье. Конечно, у меня есть французский акцент в моем итальянском, и я говорю по–французски лучше, чем по–итальянски, потому что родился во Франции. Но я тем не менее ощущаю себя по происхождению итальянцем.


— Но у тебя всегда была гоночная лицензия Французской Республики..?

— Да, все время французская лицензия. И это тоже то, чему меня учили мои родители: нужно всегда уважать страну, которая тебя приютила. Мой отец в свое время приехал из Италии во Францию в поисках работы. И потом он так и остался в этой стране. Что касается меня, то я кавалер Ордена французского легиона. Не считая того, что у меня французский паспорт и французская лицензия. И я это уважаю на все 100%. И при этом я знаю и помню, что у меня итальянские корни.

— Жан, я не думаю, что открываю тебе секрет, но тебя считали и до сих пор считают одним из самых симпатичных гонщиков «Формулы–1». Так сказать, красавец мужчина. Как ты с таким «грузом» живешь?

— Приятно такое, конечно, слышать, но... Когда вы принадлежите такому узкому кругу людей, коим является «Формула–1», болельщики и фанаты вас воспринимают как бога. Вы окружены фанатами, красивыми машинами. У вас все есть. Но не забывайте, что это очень узкий круг людей, и надо сохранять спокойствие.


— Жизнь пилотов после гоночной карьеры... Что она собой представляет?

— В любом случае невозможно просто так перевернуть страницу и все забыть. Тебя узнали благодаря твоему таланту гонщика, ты принадлежал и продолжаешь принадлежать автомобильному миру. Поэтому я считаю, что надо находить потом себе место работы именно в тех кругах, которые связаны с автомобилями. Вот я, к примеру, работаю с французским и итальянским телевидением. Французское — Canal Plus, итальянское — SKY. Я делаю передачи после гонок и интервью с известными персонами.

— Но, чтобы работать на телевидении, надо уметь говорить, то есть быть хорошим рассказчиком. А среди бывших гонщиков не все обладают этим талантом...

— Во время карьеры гонщикам часто приходится общаться с прессой, и мало–помалу они учатся говорить. Но главное даже не это. Поклонники «Больших Призов», которые смотрят этот чемпионат давно, весьма положительно относятся к тому, чтобы в комментариях и передачах участвовали бывшие гонщики, которых они видели раньше, которых они уже знают. Поэтому неудивительно, что практически каждое национальное телевидение привлекает к освещению «Формулы» бывших пилотов: Дэвид Култхард, Джонни Херберт, Дэймон Хилл, Жак Вильнев и т.д. Фанаты нуждаются в этом.


— После сложной и полной риска карьеры гонщика многие пилоты не хотят, чтобы их дети шли по их стопам и тоже занимались автоспортом на профессиональном уровне. Но насколько я знаю, твой сын уже участвует в соревнованиях в качестве гонщика, и не безуспешно. Как ты к этому относишься?

— Я по–другому смотрю на это. Страсть — это нечто такое, что очень сложно контролировать. Меня самого никто не толкал к этой профессии, но я очень хотел стать гонщиком. И мои родители меня всегда поддерживали в этом. Теперь настал черед моего сына. И когда он сказал, что хочет быть пилотом, я не могу сказать, что это мне доставило большое удовольствие. Но если бы он занимался танцами, то я ничем бы ему не смог помочь. Я не люблю танцы. А вот когда он сказал мне про автоспорт, я сказал: «отлично, по крайней мере, я могу тебе в чем–то помочь». И сегодня он доволен своим выбором.

— Когда он впервые сел за руль, было видно, что ему это нравится?

— Конечно. Не будем забывать такую вещь: когда ты — сын гонщика, то надо понимать, что твое окружение связано с автоспортом. Друзья твоего отца — пилоты, если не пилоты, то менеджеры или руководители команд. И главное, что вокруг тебя все время машины. Поэтому очень трудно не любить автомобили. И вот настал момент, когда мой ребенок сказал мне, что хочет заняться гонками. И я тогда ответил: хорошо, я тебе помогу. Главное, чтобы он это делал с удовольствием, чтобы не было желания заниматься какими–нибудь глупостями.


— Сколько ему сейчас лет?

— Пятнадцать. А все началось не так и давно. Два года назад. Конечно, по сравнению с другими мальчишками он занялся этим поздновато. Но это не страшно. Ведь если подростки слишком рано начинают заниматься автоспортом, участвовать в соревнованиях, то это называется «прощай, детство!». На детские забавы им просто не остается времени. И я не хотел, чтобы у моего сына не было детства. Если у парня есть талант, то он пробьется. И мой сын сел в картинг в 13 лет. Он выиграл свои первые две гонки. Причем, он дважды завоевывал и поул–позишн.

— Жан, тебя всегда считали смелым, талантливым, быстрым пилотом, но все же какая–то полоса неудач все время присутствовала в твоей карьере. Ты выиграл всего одну гонку, хотя с тобой на трассе всегда считались, и ты был близок ко множеству побед. Сегодня, по прошествии столько времени, как ты думаешь: что тебе мешало выступать более результативно?

— Моя карьера гонщика пришлась на ту пору, когда моторам очень не хватало надежности. И это мне сильно мешало. Но главнее даже не это, а то, что мне всегда не везло с выбором команды. Когда я пришел в «Ферарри», они были чемпионами, но именно с моим приходом произошли кадровые изменения инженерного состава, и машина была далеко не чемпионской. Затем я перешел в «Бенеттон», но в это время Росс Браун переходит в «Феррари». И я опять оказываюсь не в то время и не в том месте. Если проводить параллель с сегодняшним днем, то яркий пример, схожий с моим, это биография Фернандо Алонсо. Он пришел в «Феррари» и никак не мог выиграть с ними чемпионский титул, хотя и был все время рядом с победой. А теперь он перешел в «Макларен», надеясь, что с двигателем «Хонды» он завоюет себе третий титул, но сегодня Фернандо еще дальше от титула, чем это было с «Феррари». С другой стороны, скажу честно, я до сих пор отчетливо помню тот трагический уик–энд 1994 года в Имоле, когда мир автоспорта потерял Роланда Ратценбергера и Айртона Сенну... И я понимаю, что мне повезло остаться в живых. Вот в этом настоящее везение, а не в том, что я мог бы стать чемпионом.


— Со времени твоей карьеры Европа уже «потеряла» несколько Гран–при. Создается впечатление, что скоро у европейцев будет не более двух–трех этапов, а Большие Призы переберутся в другие страны и даже на другие материки. Что, на твой взгляд, нужно делать, что спасти от этой опасной ситуации?

— Возможно, кому–то покажутся странными мои выводы, но я убежден в следующем. Чтобы Гран–при продолжали быть в Европе, «Формулу–1» нужно любить. Но, к сожалению, есть страны, где она перестала нравиться людям. И сегодня задача ФИА и национальных автомобильных федераций — это понять, почему так происходит. Потому что дорогие билеты? Или потому что автомобили уже больше не возбуждают публику? Я не знаю. Есть места, где «Формула–1» по–прежнему пользуется огромным спросом — Великобритания или Италия — но вот для других европейских стран есть много вопросов.