Спустя 70 лет корреспондент «СБ» прошлась по местам боевой славы

С зимы 1945–го Леонид Пеньевской — командир минометного расчета. К концу апреля у молодого бойца — увечье позвоночника и контузия (они будут напоминать о себе всю жизнь), потом — медали «За отвагу», «За взятие Кенигсберга», «За освобождение Варшавы» и «За взятие Берлина». Берлинская операция началась в день его 19–летия — 16 апреля 1945–го.

«21 апреля 1945 года наша часть с боями вступила в Берлин и захватила первые жилые кварталы. Развернув огневые позиции, вела минометный обстрел жилых кварталов, которые удерживали немецкие войска. И откуда ни возьмись немецкие снайперы, расположившиеся на верхних этажах и чердаках многоэтажных домов, начали обстрел из винтовок и фаустпатронов. Командование поставило задачу уничтожить их любым способом. Мгновенно была создана группа вооруженных разведчиков из семи человек, в которую был включен и я. Немецкие снайперы в количестве семи человек были быстро обнаружены и с боем обезоружены. В плен взяты пять солдат и два офицера, которые пытались переодеться в гражданскую одежду».

...Семьдесят лет спустя мы ходим по Берлину с сыном Леонида Пеньевского Михаилом, всматриваемся в дома и улицы: может быть, это было здесь? Или вот здесь? Берлин — город со множеством шрамов. И даже на самый неискушенный взгляд не кажется хорошо сохранившим свою историю. Отдельные места — да, конечно, хорошая реконструкция — молодцы, но многое, доставшееся в наследство «холодной войне» от «горячей», по–прежнему легко распознать. По новизне и размаху. Как Потсдамер–платц, например, которая до войны была одной из самых оживленных площадей в Европе: электрички, метро, кабаре, рестораны... Практически полностью разрушенная в 1945–м, она снова возродилась лишь в 1990–х: по ней проходила разделяющая город на западный и восточный Берлинская стена, и до ее падения восстанавливать разрушенное, казалось, не было смысла.

Теперь эта площадь — снова символ. Сегодня в ее центре — часть фотоэкспозиции, повествующей о Берлине в 1945–м. Рассказывают об оккупации, разрушениях, Красной Армии и Сталине, о том, как разбирали руины и восстанавливали мирную жизнь. Ни слова о том, почему Красная Армия оказалась в Берлине, или о том, кто начал Вторую мировую войну. Зато есть информация о том, что во всем Берлине после войны осталось всего 18 автобусов (интересно, сколько было тогда в Минске?), а на Потсдамер–платц в первые послевоенные годы был активный «черный рынок», на котором солдаты союзных войск менялись трофеями. Но почему союзные войска здесь оказались? Ни слова.

Недалеко от Потсдамер–платц находится то, что ассоциируется у нас с окончанием войны: рейхстаг и правительственный квартал. Сохранилось немногое, с наименьшими потерями войну пережило здание рейхсминистерства авиации. В первые послевоенные годы здесь располагалась советская военная администрация, потом — парламент и совет министров ГДР (от тех времен на фасаде осталась внушительная мозаика из мейсенского фарфора — образ светлого социалистического будущего). Сейчас комплекс занимает министерство финансов ФРГ.

От бункера фюрера не осталось ничего: его залили бетоном в 1970–е. Чтобы не стал местом поклонения: здесь покончил с собой, женой и собаками Гитлер, здесь его и сожгли. Каждый день на теперешнюю парковку приводят экскурсии: все равно ведь история — протяни руку и дотронешься. Дотронешься до мемориала жертвам Холокоста: огромное поле усеяно серыми плитами. Лес из 2.700 серых блоков. Если они вам напомнили гробы, а сам мемориал — кладбище, вы будете правы. Вы будете правы, если они вам покажутся обезлюдевшей улицей. На самом деле любые ассоциации — даже самые пугающие — уместны. Немцам, по словам известного историка Петера Яна, с которым мы встречались накануне Дня Победы, понадобилось несколько десятилетий, чтобы принять тот факт, что они совершили геноцид — истребляли людей по национальному признаку. С тех пор Холокост для них — центральное событие Второй мировой, а в информационном зале под мемориалом — имена всех известных жертв. Школьников постоянно водят на экскурсии. Говорят, что антивандальное покрытие для плит мемориала поставляла компания, сотрудничавшая в свое время с нацистским режимом. Нужно смотреть правде в глаза: в Германии практически любая крупная компания в свое время сотрудничала с Гитлером — Allianz, ThyssenKrupp и множество других, а знаменитый Фердинанд Порше занимался разработкой танков, что ему до сих пор не могут простить, например, в Чехии (он родился на ее территории). История, однако.

За Бранденбургскими воротами, в парке Тиргартен есть мемориал другим жертвам геноцида — цыганам. Петер Ян ратует за то, чтобы здесь появился еще один — погибшим гражданам СССР и Польши. Лучше всего — напротив мемориала павшим советским солдатам. Здесь много ровесников Леонида Пеньевского — парней 1926 года рождения. Ничего не успевших узнать: ни поцелуя, ни любви. Их единственный след на земле — этот, имя на обелиске. За две апрельские недели в битве за Берлин погибли более 20 тысяч солдат Красной Армии, здесь похоронены две тысячи. 19–летнему Леониду повезло: он остался жив, у него родились двое сыновей, с одним из них мы и стоим сейчас в Тиргартене. Отсюда до рейхстага — несколько шагов, виден его теперь прозрачный купол. А тогда...

«Штурм рейхстага был назначен в ночь на 1 мая. Всем командирам минометных полков пятой минометной бригады был передан приказ командира бригады полковника Брюханова о выделении по два кочующих миномета на штурм рейхстага. Во втором дивизионе 109-го минометного полка выбор пришелся на минометный расчет, которым командовал я. В срочном порядке миномет и ящики с минами погрузили в конную повозку и полным составом минометного расчета вместе с командиром взвода лейтенантом Чернекиным прибыли в распоряжение командира шестой батареи старшего лейтенанта Ф.Г.Прошкина, который находился на командном пункте командира 756–го стрелкового полка полковника Ф.М.Зинченко.

Полковник Зинченко отдал приказ, и мы с бойцами стали кочевать к рейхстагу, ведя стрельбу из миномета. Когда пехотинцы 756–го стрелкового полка ворвались в рейхстаг, нам поступила команда прекратить стрельбу. Я спросил по телефону старшего лейтенанта Ф.Г.Прошкина, что делать дальше. Он ответил: «На штурм рейхстага!» С автоматом ППШ и двумя гранатами РГД вслед за пехотинцами через центральный вход проник внутрь рейхстага и вел автоматную стрельбу по фрицам, действуя по команде капитана Кондрашова, командира роты разведки 756–го стрелкового полка. Вернулся в свою часть утром 1 мая 1945 года, когда был закончен штурм, оставив свою роспись на стене рейхстага с восточной стороны».

В рейхстаге (теперь бундестаге) мы тоже были. Гид объяснила, что «рейхстаг» — название имперское, современной Германии не подобающее, и только русские (т.е. жители бывшего СССР) с редким упорством продолжают его так называть. Надписи, сделанные на стенах тогда еще рейхстага, сохранились. С ними интересная история. После войны было не совсем понятно, что с этим зданием, сильно пострадавшим во время штурма в 1945–м и стоявшим ровно на границе между Западным и Восточным Берлином, делать. Когда в 1960 — 1970–х делали ремонт, стены покрыли белыми панелями. Они закрыли следы боев и надписи, сделанные советскими солдатами. Но, поступив так, архитекторы вольно (или, вполне вероятно, невольно) все надписи сохранили. Германия почувствовала себя объединенной именно здесь: 3 октября 1990 года на флагштоке рейхстага взвился флаг ФРГ (по принятому в 1971 году соглашению союзников Западный Берлин формально частью ФРГ не являлся), а тысячи немцев, стоя на его ступеньках, пели гимн своей практически новой страны. Настало время глобальной реконструкции.

Одним из условий архитектурного конкурса было сохранение следов истории. Британец Норман Фостер конкурс выиграл и исторический фасад сохранил. Но внутри ничего от истории не осталось. Заново создан и знаменитый купол, который теперь совсем прозрачный и пройтись по которому изнутри и посмотреть на Берлин с высоты, с которой его видели наши отцы и деды, сегодня может каждый. Бундестаг — самое посещаемое в мире здание действующего парламента. Каждый день проводятся сотни экскурсий на десятке языков мира (включая, конечно, русский). Их проводят даже во время заседаний парламента — вот такая демократия по–немецки, которую символизирует стеклянный купол бывшего рейхстага.

А что с историческими надписями? Есть! После того как те самые белые панели сняли, все надписи сфотографировали и перевели на немецкий язык. Часть оставили, их можно увидеть (мы старательно искали автограф Леонида Пеньевского, но, к сожалению, не нашли), часть убрали под штукатурку, но не стерли — законсервировали. С надписями работали кропотливо, даже приглашали сотрудников посольства России, чтобы прояснить кое–что, в частности (только не смейтесь!), нецензурную лексику. Российские дипломаты дали добро на удаление таких надписей. Правда, как смеясь рассказывал историк Петер Ян, удалили не все, некоторые потом все же попали в фотоальбом и поставили в тупик переводчиков.

...Берлин сдался 2 мая. Минометная бригада, в которой воевал Леонид Пеньевской, была срочно отправлена в Прагу, где 5 мая разгорелось Пражское восстание: сдался ведь Берлин, но не нацистская Германия. Потом было два Акта о капитуляции: один подписан 7 мая во французском Реймсе, другой — 8 мая в берлинском Карлсхорсте (на втором подписании настоял лично Сталин, желавший, чтобы война закончилась в столице, ее породившей), в бывшем здании казино военно–инженерного училища вермахта.

Сегодня Карлсхорст — тихий и уютный район Берлина, в апреле аккуратные частные дома утопают в цвету деревьев. От одноименной станции к бывшему «Музею безоговорочной капитуляции» (теперь Германо–российский музей Берлин–Карлсхорст) по указателям доходим за 15 минут. Музей бесплатный, но посетителей немного: здесь не окажешься случайно, сюда приходят целенаправленно. Чтобы увидеть исторический зал (документальный фильм о подписании демонстрируется в режиме нон–стоп, в витринах — тексты Акта о капитуляции на русском, английском и немецком), побывать в кабинете Г.К.Жукова (в апреле 1945–го здесь располагался штаб 5-й ударной армии 1–го Белорусского фронта, а потом резиденция советской военной администрации) и увидеть экспозицию, посвященную Великой Отечественной войне (именно Великой Отечественной, а не всей Второй мировой). Вместе с нами на метро приехала группа немецких восьмиклассников с двумя учительницами — немецкой и русской. Живущая 23 года в Германии Алиса, с которой мы разговорились, сетовала, что на уроках истории в школе мало говорят о войне, о советских жертвах, больше делая акцент на том, что «Сталин был тоже плох». Но многие учителя упорно приводят своих учеников в музей в Карлсхорсте — здесь самая полная экспозиция. «Они должны знать, что натворили, и уважать нас за то, что мы вытерпели», — считает Алиса. Вокруг тихо, красиво и малолюдно, поливающий магнолию пожилой немец смотрит на нас с удивлением.

Почти с таким же удивлением смотрят рабочие, приводящие в порядок знаменитый мемориал в Трептов–парке (несколько остановок на метро от Карлсхорста). Для нас образ солдата–освободителя — символ нашей Победы (символично и то, что для создания мемориала использовались гранитные плиты гитлеровской рейхсканцелярии), а для немцев... А что он для немцев? Результаты социологических опросов говорят, что почти 70% немцев хотели бы перевернуть эту страницу истории как давно пройденную, 89% считают 8 мая днем освобождения своей страны от нацизма, 9% называют поражением. И эта цифра вселяет оптимизм: 10 лет назад таких людей было 35%.

В Трептов–парке, как всегда, многолюдно — это один из старейших (создан в 1876 — 1888 гг.) парков Берлина. Но у нашего мемориала — тишина и безлюдность, тех, кто пришел поклониться советским солдата, — четверо: мы с Михаилом Пеньевским, да еще одна пара, тоже говорящая по–русски. Молодые немцы загорают, расположившись под траурно склоненными знаменами с красной звездой, вышедшая на пробежку немка бегает вверх–вниз по ступеням, ведущим к основанию памятника: для нее это отличный тренажер. Конечно, 8 и 9 мая все будет по–другому: много людей, сирень, имена погибших и «Никогда не забудем». Памятники нашим погибшим (кроме Тиргартена и Трептова, в Берлине есть еще Панков, там захоронены почти 13 тысяч человек) никогда не были, да и не могли стать частью немецкой души, хотя и являются неотъемлемой частью пейзажа Германии.

Статус всех советских военных кладбищ закреплен в договоре, который в свое время подписали ФРГ, ГДР и державы–победительницы. Мемориалу в Трептов–парке (как и всем остальным) гарантирован вечный статус, а немецкие власти обязаны финансировать его содержание и обеспечивать сохранность. Они говорят, что это дорого, но свои обязанности выполняют. Когда после объединения Германии некоторые немецкие политики потребовали убрать с саркофагов цитаты Сталина, их идея не нашла поддержки, и Трептов–парк остается сегодня одним из немногих мест в мире, где слова генералиссимуса вылиты золотом. Кому–то не нравится и то, что надписи победителей можно видеть в интерьерах бундестага. Но они там останутся.

«...Воевал, как все, не щадя своей жизни. В трудных боях не трусил и не прятался от смерти, честно и добросовестно выполнял любые военные задания командиров, героического подвига не совершил, к сожалению. Воевал не ради наград, а ради чести и независимости своей любимой Родины, разгрома фашизма, достижения полной победы над врагом, ради жизни, свободы, счастья и мира всех народов», — написал когда–то своим детям Леонид Пеньевской. Он умер в 2001–м, через 60 лет после того, как так трагически повзрослел. «Он наш герой», — заверил его сына Михаила немецкий историк Петер Ян.

Таких героев у Беларуси — миллионы. Каждый, кто ушел на войну. Каждый, кто не вернулся. Каждый, кто пришел домой. Каждый, кто выжил в оккупации, концлагере, плену и тылу. Наша жизнь — лучший им памятник. Спасибо, что мы есть.

Берлин.

Советская Белоруссия № 85 (24715). Пятница, 8 мая 2015