В небольшом актовом зале Детского дома воспитанники дошкольной группы готовили программу к встрече Нового года.
Песни, танцы, игры.
В зал вошли директор детдома и Андрей. Официантка из столовой на большом подносе несла нарезанный на квадратики сотовый мед и салфетки.
— Елизавета Борисовна, — обратился директор к воспитательнице, — сделайте перерыв...
— Перерыв!
— Здравствуйте, дети!..
— Зра–а–авствуйте!.. — хором ответили малыши.
— А скажите–ка мне, кто это к нам скоро в гости придет?
— Де–ед Моро–оз!
— Правильно. А еще кто?
— Снегурочка.
— Тоже правильно. Так вот, Дед Мороз прислал к нам дедушку Андрея... Помните, он нам яблоки осенью от Деда Мороза привозил...
— Да–а...
— Вот и сейчас он его к нам прислал вместе с гостинцами. Давайте спросим у дедушки Андрея, что ему велел передать нам Дед Мороз?
Андрей вышел вперед и сказал:
— Дед Мороз велел передать вам, чтобы вы хорошо учились, не шалили, слушались своих воспитателей, сказал, что на Новый год придет сам и принесет много гостинцев и подарков... А чтобы вы не заболели к Новому году...
— Они уже успели покушать?
— Да, Виктор Иванович, мы после обеда.
Андрей повернулся к подносу:
— ...чтобы были здоровыми и крепкими, Дедушка Мороз прислал вам вку–усное лекарство... И попросил меня, чтобы я проследил, чтобы вы это лекарство обязательно съели... Ну кто самый смелый?
— Дедушка Андрей — я! — улыбнулась воспитательница.
— Не–ет, Дед Мороз сказал, что это лекарство только для детишек... Ну...
Подошел щекастый карапуз с кудряшками.
Андрей подал ему соты на салфетке.
— Держи–и... Тебя как звать?
— Анлей Кузинов...
— Те–езка, — Андрей погладил его по кудряшкам.
Воспитательница тут же провела инструктаж, как есть «лекарство».
Следующим подошел стриженый и худющий мальчик с глазами на пол–лица.
Андрей подал ему мед на салфетке, но не погладил.
Тогда пацан наклонил голову, чтобы посланцу Деда Мороза было удобнее.
Андрей понял свое упущение и провел рукой по стриженой голове...
Остальные детдомовцы тоже подходили к Андрею, брали мед и склоняли голову для ласки.
Андрей правой рукой вручал квадратик сотового меда на салфетке, левой гладил.
Что было в его собственных глазах — это надо было видеть...
* * *
В кабинете Андрей и директор пили чай с медом.
Хорошо о чем–то говорили.
* * *
В этом время одна из воспитательниц старалась изо всех сил разнять дерущихся на коридоре двух мальчишек.
— Денис! Прекрати немедленно! Паша! Ты же старше! Что я вам сказала?!
Мальчишки не слушали, «что она им сказала», и продолжали мутузить друг дружку.
* * *
Через минуту воспитательница привела Дениса в кабинет директора.
— Вот! — тяжело дыша, сказала она. — Полюбуйтесь, Андрей Федорович, на вашего любимца!
У «любимца» была исцарапана рожа, а под левым глазом занимался фингал.
— Что он натворил? — спросил директор.
— Избил Пашу Коровчука из старшей группы...
— Кто начал?
— Он, — сказала воспитательница. — Чуть глаз не выбил!
— Ты начал? — спросил директор.
— Я, — признался Денис.
— Ну что, Андрей Федорович, — вздохнул директор. — Хорошо, что вы зашли. Разбирайтесь...
— Выходи на коридор, — грозно приказал мальчишке Андрей.
* * *
Под лестницей Андрей поставил пацаненка в угол и стал допрашивать:
— Ты чего бандитничаешь?
Денис молчал.
— Я тебя спрашиваю? — повысил голос Андрей.
— Он обзывается.
— Фу ты — ну ты! Обзыва–ается! И за это глаз вышибать?
— За это.
— И кем же он тебя обозвал?
— Не меня. Он мою маму обозвал.
Пауза была. Потом Андрей спросил:
— А что он сказал?
— Я забыл.
— А откуда ты знаешь, что он обозвал?
— А у него глаза были нехорошие. Когда говорил.
— И что, ты всем, у кого глаза нехорошие, морду бить собираешься?
— Собираюсь.
— Ух ты! Дон Кихот мне нашелся.
— Кто?
— Это я тебя тоже обзываю.
Денис посмотрел на Андрея и улыбнулся.
— Короче, вот что, мужик, запомни раз и навсегда: если двое дерутся, то, значит, оба дураки. Но один из них дурак вдвойне!
На этих словах Андрей прикоснулся указательным пальцем ко лбу мальчика.
— Который? — спросил Денис.
— Тот, кто умнее. На первый раз прощаю. А в следующий раз задам трепку.
Дениска засмеялся.
— Ты чего хихикаешь над старшими?
Дениска достал из кармана измятый листок и протянул его Андрею.
— Это я нарисовал.
На листке была изображена юморная сцена. Бородатый старик лупил ремнем лохматого пацана.
У пацана был раскрыт рот, а из глаз до самого неба фонтанировали слезы.
— В нашей стране, старик, мечты всегда сбываются... — Андрей аккуратно сложил детский рисунок и легонько шлепнул мальчика по макушке.
* * *
Русаченко в приемной своего кабинета подписывал бумаги, которые ему подсовывала секретарша Лера, и одновременно разговаривал по мобильнику:
— Да все я понял, дружбан! По–онял! Я просто глупо выгляжу, а так вообще–то соображаю. У меня тоже мама умерла, но я по этой причине в карманы к друзьям не залазил. Понял? Человек человеку друг, товарищ и брат только до той поры, пока один из человеков свиньей не становится! И тогда уж получается: человек человеку скот!
Русаченко подмахнул последнюю бумажку и вошел в свой кабинет.
Дверь осталась приоткрытой.
— Слухай сюды, как говаривал мой батька. Если до... — Русаченко мельком взглянул на календарь. — Не до Нового года, а до католического Рождества на моем счете денег не будет, я на тебя Чайчица натравлю! Знаешь такого? Он по стоимости адвокат даже не золотой, а бриллиантовый! Будет ездить к тебе в международных вагонах, жить в президент–отеле. А оплатишь все ты! Как мои судебные издержки. Понял? Он себе бунгало за городом возводит, так что твои бабки ему будут в кайф! Будь здоров.
Русаченко швырнул мобильник на стол и устало выдохнул:
— Урод...
* * *
В этот момент в приемную с бумагой в руке вошла Галюня.
Секретарша Лера в это время разговаривала по городскому телефону.
Галюня подошла к двери и осторожно прикрыла ее.
Но Русаченко успел рассмотреть девушку.
Он нажал какую–то кнопку.
На мониторе появилось изображение приемной.
Галюня передала бумагу Лере и что–то ей объясняла.
Русаченко смотрел.
Потом девушки весело засмеялись.
Русаченко смотрел.
Галюня махнула рукой и вышла из приемной.
Русаченко нажал следующую кнопку.
На мониторе появился коридор.
По коридору спиной к видеокамере шла Галюня.
Русаченко выключил наблюдение и вызвал секретаршу:
— Лера, зайдите.
Секретарша вошла.
— Слушаю, Сергей Григорьевич.
— Кто сейчас был в приемной?
— Наша сотрудница. Из отдела литографии.
— Давно работает?
— Порядком.
— А почему я ее раньше никогда не видел?
— Не знаю. Она увольняется.
— Пригласите ее.
* * *
Когда секретарша вышла, Русаченко включил видеокамеру в отделе литографии.
Галюня сидела уже за своим столом и говорила с кем–то по телефону.
Русаченко смотрел.
* * *
Она вошла в кабинет руководителя фирмы с заявлением в руках.
— Здравствуйте, Сергей Григорьевич!
— Здравствуйте, Галина Васильевна... Садитесь.
— Спасибо, я постою, — сказала Галюня и протянула шефу лист.
Русаченко взял его, прочитал.
— А что, вас зарплата не устраивает? — спросил он.
— Устраивает.
— Обидел кто–то?
— Нет.
— Тогда в чем дело?
Галюня молча смотрела на Русаченко.
— Из нашей фирмы, Галина Васильевна, по–английски не уходят. Объяснитесь.
— Я думаю, что это наиболее оптимальный выход после того, что произошло вчера.
— Я вчера и в офисе–то не был. Что тут произошло?
Галюня пристально смотрела в глаза шефа и старалась понять: или он в самом деле ничего не помнит, или играет.
Но взгляд Русаченко был чист и светел.
— Так что тут без меня произошло?
— Я опоздала на работу, — соврала Галюня. — И постоянно опаздываю.
— Всего–то. Ну это уж пускай Старовойтов с вами воспитательную работу проводит, выговоры объявляет, премий лишает... — он посмотрел внимательно на Галюню. — Прямо жест гимназистки какой–то... На вас не похоже... А я–то думал...
Русаченко порвал заявление и выбросил его под стол в корзину для мусора.
— Садитесь.
Галюня села.
Русаченко включил селектор:
— Слушаю, — послышался строгий голос.
— Николай Михайлович, ты чего зверствуешь так? Сотрудницу довел, сидит в слезах, увольняться пришла...
Галюня возмущенно встала:
— Сергей Григорьевич!
Русаченко резко махнул рукой.
— Какая сотрудница? — послышалось из селектора.
— Ходас Галина Васильевна.
— А чего это она?
— Да вот жалуется на тебя...
— Я не жалуюсь! — закричала Галюня.
— О, признаться боится. Ты уж как–нибудь с ней поласковей. Ну, подумаешь, опаздывает! В ее возрасте вообще нельзя вовремя приходить. Она что, тебе не нравится?
— Нравится.
— И мне нравится.
Русаченко выключил селектор, широко улыбнулся и сказал:
— Свободны, Галина Васильевна!
* * *
Андрей шел мимо спортплощадки.
Детдомовцы гоняли мяч. Один из них был с двумя кровоподтеками под глазами. Как будто в солнцезащитных очках.
— Коровчук! — позвал Андрей.
Мальчик остановился.
— Иди сюда.
Подошел:
— Че?
— Не че, а здравствуйте, — строго сказал Андрей.
— Здравствуйте.
— Хочешь меда? — Андрей достал из сумки увесистый сверток.
— Спасибо.
— Держи. Я — Денискин дед.
— А чего он... — начал было ершиться Пашка.
— Слушай внимательно. Тебя Пашей зовут?
— Пашей.
— А я дед Андрей. А Дениска — мой внук. Так вот, Пашка, не надо его оскорблять. И про маму его чтоб ничего больше не говорил! Прошу. А если еще раз попробуешь, я разозлюсь и сделаю с тобой то, что когда–то сделали с Павликом Морозовым.
— А чё с ним сделали?
— Спросишь у воспитательницы. Ты все понял?
— А то!
— Будь здоров.
— Будь здоров.
* * *
Мишук вместе с приятелем таким же, как и он сам, только помоложе, доканчивали «пузырек» в подвале недостроенного дома. На разостланной газете лежала щедрая закусь.
Мишук сдержал слово, данное Артему.
Он рассказывал и плакал:
— Чего ты?
— Ты знаешь, кто у меня папаня? Знаешь?
— Ну?
— Командир ракетно–зенитного катера «Отважный». Капитан второго ранга...
— Помер, что ли?
— Не–е, на пенсии, ты что?
— Так чего ты плачешь?
— А маманя — заслуженная артистка... конфедерации. Лауреат.
— Померла?
— Ты что–о–о?
— Так чего ты плачешь?
— Сеструха есть, брательник. У меня куча племянников... Один на «Евровидении» даже выступал... Живут все вместе под одной крышей. Коттедж в три этажа... Представляешь? Озеро рядом, сосновый лес... Грибов немерено. Дятлы на каждой сосне... Меня ждут.
— Так хорошо же! Чего ты плачешь? Поехал бы к ним...
— А я... — Мишук горько всхлипнул. — Я... я адрес забыл.
* * *
Вместе со своими коллегами Артем отрабатывал приемы рукопашного боя в спортзале.
В зал заглянула спортивного вида девушка:
— Артем! Адмирал зовет!
* * *
В кабинете его приветствовал Адмирал:
— Привет, Артем, как жизнь?
— Нормально.
— Когда жениться думаешь?
— Жду благословения.
— Не дают?
— Не дают.
— Ну, ничего... Позже женишься — позже разведешься... Работа есть. С нами связались наши партнеры из Новой Зеландии... В общем, какая–то одинокая ихняя золотая леди летит на личном самолете в Европу... На пару дней задержится у нас. Просят охрану, сопровождение, размещение. Ну и все такое... Справишься один?
— Смотря какая леди.
— Я же сказал, золотая... А вообще–то и золотая, и платиновая, и бриллиантовая... Наследника мужу не родила, и все миллиарды достались ей одной... Зацени, — Адмирал подал Артему фото.
С фото глянула бывшая жена Андрея Ходаса Ирина.
* * *
Вся большая семья старого Ходаса за исключением Васьки и детей сидела за столом на квартире у Васьки. Андрей был за старшего.
— Как там Васька? — спросил он у Маруси, кивнув почему–то на гармошку.
— Ничего вроде... Галюня вчера по телефону с врачом разговаривала... Готовят к операции... К последней...
— Не разговаривает?
— Нет.
— Через столько лет его этот Чернобыль догнал, — вздохнул Сашка. — И на кой черт ему надо было тогда геройствовать? Комсомолец–доброволец...
— Помолчи, умник... — одернул его Андрей. — Не ему, так кому–нибудь другому пришлось бы геройствовать...
— И ради твоей семьи тоже... — добавила Верка.
— Да я что... Я ничего...
— Ну и молчи.
— А что я сказал? Что я сказал? Что вы наезжаете на меня... — стал ершиться Сашка.
— Тихо! — чувствовалось, что Андрей тянет на роль главы рода. — Вот чего я зашел... Тридцать первое скоро...
— Ну, — кивнул Сашка. — Новый год...
— Новый го–од... — передразнил его Андрей. — Сколько бы твоему батьке стукнуло, если бы Бог жизни дал?
— Сто, — после небольшой паузы удивленно сказал Сашка. — Точно сто...
Все с теплыми выражениями на лицах посмотрели на фото возле гармошки, на котором в обнимку стояли Федос с Тимофеем, а у их ног лежал верный Валет.
— И вот чего я подумал... — продолжил Андрей. — Может, соберемся все 31–го у меня на хуторе... Посидим, помянем, поговорим.
— А может, у нас? — предложила Маруся.
— Ага, — съехидничал Андрей. — В ресторан еще пойдем с цыганами. Он в этом каменном мешке и прожил–то без году неделя, так что поминать его тут... — Андрей ухмыльнулся. — Вот судьба у нашей деревни! Снесли, городом сделали, магазин и улицу ею обозвали... Под старость перебрался за город — и тут достали... Коттеджный поселок строят... Опять переселяйся!
— Да пошли ты их! — посоветовал Сашка.
— Послать–то можно, — вздохнул Андрей. — Не пойдут. А знаешь, как этот поселок для крутизны будет называться?
— Ну?
— Белые Россы.
* * *
Галюня на работу на этот раз не опоздала, но все–таки сверила свои часы с офисными и вошла в свой отдел.
У нее на столе перед монитором стояла изящная ваза, в которой пылали алые розы.
— Что это за цветы? — спросила у соседки Галюня.
— Уборщица забыла, — хмуро ответила соседка.
* * *
— Галка, тебя Русаченко вызывает... — заглянула в кабинет секретарь–референт Лера. — Ой, какие ро–озы!
— Прямо сейчас?
— Угу.
Галюня встала из–за компьютера и пошла по длинному коридору офиса фирмы.
* * *
— Здравствуйте, Сергей Григорьевич!
— Здравствуйте, Галина Васильевна. Сегодня не опоздали?..
— Я больше не опаздываю.
— Это обнадеживает. Где собираетесь Новый год встречать?
— Как всегда. В кругу семьи.
— А давайте нарушим традицию. Наши зарубежные партнеры объявили 31–го числа новогодний корпоратив... На Мальдивах... Я вас приглашаю. Встречали когда–нибудь Новый год в купальнике?
Пауза.
— А что, — спросила Галюня, — Лера... не сможет...
Русаченко тяжело посмотрел на сотрудницу:
— Руководители всех фирм нашего холдинга будут на новогоднем корпоративе со своими женами.
Еще большая пауза, после которой Галюня сказала:
— Сергей Григорьевич, а вам не кажется, что в вашем положении делать мне такое предложение, мягко говоря, некорректно?
— В смысле?
— Вы же знаете: я должна нашей фирме деньги.
— Какие деньги?
— Я взяла ссуду на лечение отца за границей...
— А–а–а... Кстати, как он?
— Готовят к операции.
Пауза.
— Но вы же верите, что мое предложение и ваша ссуда никак не взаимосвязаны.
Галюня посмотрела на шефа и сказала с полуулыбкой:
— Верю...
Шеф тоже улыбнулся.
— Галя, вы вынуждаете меня произносить сакраментальные фразы... Как говаривали в прошлом и позапрошлом веках, у меня по отношению к вам серьезные намерения... Вы мне снитесь. Я не шучу. Раньше мне, кроме матери, никто не снился.
— О–о–о, Сергей Григорьевич, это еще хуже...
— Почему?
— Заклятие на нашем роду лежит... Во всяком случае, на его женской части...
— И что за заклятие?
— Женщины в нашем роду могут рожать только от тех, кого любят... Несколькими поколениями проверено. А я очень детей хочу...
Пауза.
— Убедительнее не скажешь... — вымученно улыбнулся шеф.
— Простите, Сергей Григорьевич...
— За что?
— Я пойду?
— Ради Бога...
Галюня подошла к двери, а потом вернулась.
— Сергей Григорьевич, мне в самом деле, наверное, лучше уволиться.
Русаченко зло сверкнул глазами:
— Еще чего! Проехали и забыли. А если уволитесь, поставите меня в положение слабака и слюнтяя. А я им никогда не был. И потом... Неужели вам ничего от этой жизни не надо? Я бы многое мог вам дать.
— Все настоящее, Сергей Григорьевич, человеку дается бесплатно...
— Вы свободны.
Галюня вышла. Русаченко стал механически пить чай.
* * *
В кабинет ворвался исполнител
ьный директор Бодя.
— Шеф, докладываю, — радостно потирая руки, затараторил Бодя. — Исполком прошли... Белые Россы — наши!
— Утвердили?
— Утвердили. Один ветеран–депутат, правда, фордыбачился... Да что так–о–ое! Это историческое название деревни, в городе улица такая есть, магазин, а тут, понимаешь, коттеджный поселок для крутых так называть. А я ему на это: а преемственность? А сохранение традиций? А культурное топонимическое наследие страны? И потом, «росы» это не «россы»! В первом случае — природное явление, типа травка под утро потеет, роса! А во втором — народ! Люди! Не малые и не великие, а белые! Чистые, блин, верные, свои! Он: так назовите свой поселок по названию деревни, которую вы сносите. А я: да деревня–то называется Могильно... Папаша, говорю, чтобы жить в поселке с таким названием, надо быть конченым оптимистом... Шеф, а чего это ты?
— Что?
— Как в казино продул...
— Так...
— Хочешь, анекдот расскажу? Полный отпад... Один мужик запал на бабу... Ну, в отруб! А она ни в какую. Он ей и брюлики–шмулики, торты–курорты, парады–серенады, зебру купил, а ей все фиолетово... У мужика короткое замыкание, крыша едет, яйца кипят вкрутую... Решил внаглянку. Прижал ее как–то в темном углу, а она ему: «Мужик, не парься... Трусы с меня ты все равно не снимешь... Тот: «Почему?..» А она ему... — Бодя захохотал сам: «Потому что я их не ношу!»
Русаченко выплеснул остаток чая в чашке на сотрудника.
— Ты че? — Бодя подавился своим смехом.
— Извини, старик... — ласково и виновато промолвил Русаченко. — Это очень плохой анекдот...
— Ну... виноват...
— Так что там с поселком?
— Название утвердили... Аборигенов...
— Жителей, — поправил шеф.
— Жителей устроили... Кого куда... Один только старикан кочевряжится... В Дом престарелых не хочет... Однокомнатную обещали в городе — ни в какую... Аистов возле хаты пасет на дубе... Цену набивает, наверное... Без аиста он, видите ли, жить не может... Аиста ему подавай!
— Ну, так и купи ему хату! С аистом! И пересели его к чертовой матери!
— А если он опять в полный отказняк?
— Ты не знаешь, как это делается?
— Как?
— Сожги его на хрен вместе с дубом и аистом! А потом благотворительную помощь окажем для приобретения жилья.
* * *
Вытираясь носовым платком, Бодя вышел в приемную и спросил у секретарши:
— Чё это с ним?
Секретарша Лера многозначительно развела руками.
* * *
Артем ждал Галюню у здания офиса в своей машине.
— Привет.
— Привет...
— Поехали обедать?..
— Поехали.
Поехали.
— Ты чего такая смурная?
— Шеф предложение сделал.
— Какое?
— Замуж зовет...
— Так чего же ты в осадке?
— Он хороший человек. И по–настоящему влюбился. Я чувствую.
— Так, может, сходи... Я подожду.
— Тема! Я твоя сестра... Все! — сказала Галюня.
— Галюня! Я тебя люблю. Все! — сказал Артем и перешел на шутливый тон. — Ты же знаешь, вся знать в Европе в Средние века женилась и выходила замуж исключительно за кузенов... От французского — двоюродный...
— Вот поэтому все теперь и вырождаются...
Артем остановил машину.
— Галка...
— Поехали... или я выйду.
Артем молча включил передачу.
— Даже если бы я сошла с ума и... Я же старше тебя!
— Давай выйдем сейчас из машины и у ста человек спросим. И если хоть один из них скажет, что ты старше... Моя бабушка тоже была старше деда Федоса... И тем не менее как он говаривал: «Без малого пятьдесят годов душа в душу! А вы... любовь–любовь... сю–сю... ля–ля и на развод!» Гены пальцем не сотрешь... А самое главное...
— Я ничего не хочу слушать!
— Самое главное я скажу притчей... На руках у праведника умирал великий грешник... И так страдал, так маялся, что праведник в сострадании вознес молитву ко Всевышнему: «Господи, переложи часть его грехов на меня, грешного». Но явился ангел и сказал праведнику: «Отзывай назад свою молитву, дурак! У тебя и своих грехов выше крыши...» Мне продолжать?
— Не надо.
* * *
В деревне, по соседству с деревней Андрея, Бодя покупал хату.
— Документы в порядке? — спросил он у хозяина.
— Только подписать.
— С сельсоветом все решил?
— Абсолютно.
— Нежданок не будет?
— Обижаешь.
Бодя открыл борсетку и выложил на стол несколько пачек.
— Как договаривались... — положив на пачки еще несколько купюр, он добавил: — А это на флору и фауну.
— Не понял.
— Пошли во двор.
Вышли.
Бодя подошел к машине, открыл багажник, достал новое велосипедное колесо и большой черный пакет.
— Оплетешь это колесо ветками, хворостом каким... Короче, гнездо сварганишь.
Мужчина засмеялся:
— Зачем?
— Слушай и не перебивай... Сделаешь большущее гнездо... Усек? Потом... — Бодя задрал голову. — Срежешь верхушку вон на той липе.
— Это тополь.
— Какая разница! Затарабанишь гнездо на верхушку и примастыришь там...
Мужчина продолжал смеяться.
— Ты чё ржешь?! — вскипел Бодя. — Я ему, блин, триста баксов на халяву, а он ржет! Повтори, что я сказал!
— Сделать гнездо, затащить на тополь. А за это триста долларов...
— Во–во... И ничего смешного! Если тебе отстегнуть по крутому, ты и яйцо в этом гнезде снесешь...
Бодя достал из черного мешка большого пластикового аиста и его две ярко–красные тонкие ноги.
Собрал.
— Смонтируешь это чучело в гнезде. Надежно чтоб. Когда заселяться можно?
— Хоть завтра.
— А птица в гнезде когда будет?
— Тоже завтра.
— Заметано.
Бодя захлопнул багажник, сел за руль и укатил.
* * *
Струк кормил Валета. И воспитывал его.
— Повезло тебе, мужик... Вон хибара какая просторная... Вагонкой обшита... На войлоке спишь... О, ряху какую отъел... Гла–адкий... А знаешь, сколько твоего брата в городах по мусоркам шастает? В подворотнях ночуют. Под машины попадают. А ты вон и сыт... и пьян...
Валету надоело выслушивать нотации Струка.
Он облизнулся, потянулся и, гремя цепью, залез в свою в самом деле шикарную конуру, улегся на войлоке и сладко зевнул.
— О! Кум королю... Недоел даже... И это у тебя–то собачья жизнь? А вот тебя бы в здоровенную конуру... Чтобы справа жил старый Барбос, слева старый Бобик... Сучек мно–о–ого... И все старые, дряхлые... Барбос с утра до ночи рассказывает, как хорошо жилось при царе Горохе, а Бобик все про сучек, все про сучек да про сучек... Тебе хочется поваляться, а тебе — на прогулку, тебе жрать не хочется, а тебе — в столовую, тебе выпить хочется, а тебя — на медосмотр... Ты знаешь, что к тебе никто не придет, а жде–ешь, жде–ешь... Вот если бы тебе так... А? Ты бы волком взвыл...
Послышался звук подъезжающей машины.
Струк встревоженно поднял голову.
* * *
К хате подъезжал Бодя.
* * *
— Та–а–ак... — обреченно сказал Струк. — Это, Валет, по мою душу едут... Иди сюда!
Струк вытащил собаку из конуры, торопливо снял с нее ошейник, схватил Валета за загривок и поволок к калитке.
Валет упирался лапами и визжал.
— Лежать! — приказал Струк.
Валет послушно лег возле калитки.
— Лежать и никого не пускать! — приказал Струк. — Понял?
Валет положил голову на лапы.
Струк засеменил за угол хаты.
