Столичные аэропорты, вокзалы больших городов и маленькие автостанции в райцентрах похожи... Масштаб иной, но внутренний смысл, предназначение, чувства, которые вызывает маленькая автостанция, во многом схожи с теми, что я испытывал в знаменитых аэропортах, на прославленных железнодорожных вокзалах европейских столиц.
Пятница, в райцентре Ушачи базарный день. Это значит, что местный люд из окрестностей приехал за товаром. Кому–то крышки на банки нужны, кто–то к резиновым сапогам приценивается, кто–то бензопилу решил купить. Как без такого нужного инструмента дом строить, дрова заготавливать? Лето не бывает бесконечным. Придет осень, нужно, чтобы в доме тепло было...
Старуха у краснолицего продавца спрашивает, а хорошо ли мухи к его липучкам приклеиваются. Продавец с видом знатока бабульку убеждает, что намертво мухи липнут, как гвозди, не отодрать. Сядет — и капут. Старуха целых семь липучек для истребления мух берет, просит в пакет сложить...
Молодой мужчина тащит под мышкой огромный арбуз, за ним следом жена с полными пакетами, а замыкает шествие мальчик с мороженым в руке.
Много покупателей у прилавков с канцелярскими товарами. Тут преимущественно женщины с детьми–школьниками. Пока мамы тетрадки, обложки и ручки для своих чад подбирают, мальчишки на витрины с рыболовными принадлежностями косятся, а девочки на пестрые баночки и коробочки с косметикой посматривают.
Деревенские девчонки, те, которые постарше, накрашены и разодеты так, словно не на базар, а на дискотеку прибыли.
Вдруг я услышал слаженное и тягучее пение. Такое, словно липкая патока льется. Оказалось, это хор баптистов из соседнего райцентра прибыл с миссионерским концертом. Подошел к певцам. Жарко, душно, солнце палит, а певцы в костюмах строгих, певицы в платках и платьях. Поют, листы с текстами в руках подрагивают.
«...Господь — свет мой и спасенье мое. Кого мне бояться?..» — монотонно выводят певцы, пытаясь продавцов и покупателей к себе привлечь. Но и псалмы царя Давида в базарный день пронять местный люд не могут. Только мальчик с шоколадным мороженым остановился, да и то недолго слушал.
До моего автобуса оставалось полчаса, а я уже устал. Меня начали раздражать пьяные, курящие, назойливые продавцы, пытающиеся «втюхать» свой лежалый товар. Деревенские парни и мужчины, матерящиеся без видимой причины, скупающие дешевую ерунду, которая скоро придет в негодность. И так далее и тому подобное...
Я ушел на автостанцию. Сел на синюю скамейку под бетонным навесом и стал смотреть на белых голубей, а потом зажмурился...
И вдруг я ощутил себя частью этого разношерстного базарного коллектива. Не лучшим, не худшим, а таким же, как любой из этих людей, довольных своими незатейливыми покупками и ожидающих автобус домой.
Маленький автобусик заполнился быстро — деревенские редко опаздывают. Водитель глянул и убедился, что под навесом не осталось никого и ничего, и громко крикнул: «Едем!» Потянул рычаг, закрыл двери и беззлобно засмеялся. То чувство, что появилось несколько минут назад, окрепло. Оно примирило меня с пьяным дядькой, который щипал за бок женщину в цветастом платье. Та отмахивалась от старого кавалера, как от назойливой мухи, и улыбалась, абсолютно не стесняясь своего золотого зуба. И громко, чтобы все слышали, говорила: «Яшчэ раз ушчыпнеш — заб’ю!» А дядька понимал, что ей приятно его внимание. Рядом с ним сидела плаксивая девочка, готовая только по одной ей ведомой причине разреветься на весь автобус. Дядька глянул на ребенка, покопался в карманах пиджака. Извлек на свет божий горсть болтов и гаек, ключ, розовую зажигалку, помятую пачку сигарет, чертыхнулся и вытащил из нагрудного кармана вместе с расческой в металлическом футляре конфету. Подал готовой расплакаться девочке и сказал: «Вот это тебе от Деда Мороза». Девочка заморгала, но конфету взяла.
Почему–то не раздражали меня и парни с пластиковыми бутылками пива на заднем сиденье. Они пили прямо из горлышка и разговаривали по мобильникам. Это они по просьбе Даниловны и Павловны открыли неподатливое окошко. В салон ворвался августовский ветер, пахучий и густой, хоть ножом на куски режь и в пергаментную бумагу заворачивай.
В автобусе почти все друг друга знали. Кто не успел на автостанции — здоровался теперь, перекрикиваясь через весь автобус.
Когда водитель остановился на моем перекрестке, я сказал спасибо и пожелал счастливой дороги. Несколько голосов в ответ пожелали и мне счастливой дороги.
Я остался один, закинул рюкзак и вспомнил три строчки японца Исса:
Чужих меж нами нет!
Мы все друг другу братья.
Под вишнями в цвету.
Цветущих вишен не было, но была автостанция с бетонным навесом, были сытые провинциальные голуби, достойные кисти Пикассо. Белые–белые, с одним черным мазком, словно их кто–то специально пометил...
