Жизнь все-таки самый лучший драматург. Сколько неожиданных поворотов она предложила в громком скандале с новосибирской постановкой оперы Рихарда Вагнера “Тангейзер” в трактовке режиссера Тимофея Кулябина. Просто драматический пинг-понг какой-то. Уволен директор Новосибирского театра оперы и балета Борис Мездрич, снят с репертуара сам премьерный спектакль, хотя суд Новосибирска вынес решение в пользу директора и режиссера. Назначен новый руководитель — некогда крупный коммерсант по торговле бананами Владимир Кехман, намеревающийся переименовать новосибирскую труппу в “Большой театр Сибири”. И сразу два неожиданных удара от коллег по цеху: директор Владимир Урин намекнул, что бренд “Большой театр” не отдаст, а художественный руководитель Мариинского театра Валерий Гергиев заявил, что давно подумывает и о собственной постановке “Тангейзера” на питерской сцене, но “без провокаций”...
За происходящим вокруг “Тангейзера” можно было наблюдать, как за очередным сериалом, — с ленцой и пренебрежением: мол, переигрывают ребята. Или, наоборот, — мало страсти! Но происходящее — не сериал, а история вполне себе пугающая своей лапидарностью и апломбом.
Мне думается, дело тут не в конкретной опере Вагнера, не в режиссерской трактовке Кулябина, не в личности новоиспеченного директора Кехмана, за которым тянется даже некий криминальный шлейф (то ли он шубу украл, то ли у него ее украли). Вместо Кехмана под руку руководителям российской культуры мог подвернуться кто угодно. Теперь любой постановщик сто раз подумает, прежде чем воплотит на сцене какой-нибудь экспериментальный кульбит. В голове его назойливо будет свербеть: не оскорбляю ли я чьи-нибудь чувства? Например, слесарей, собаководов, вегетарианцев, адвентистов седьмого дня? Не слишком ли крут замысел? А может, ну их к бесам все эти театральные эксперименты, поиски ответов на вечные вопросы, метания и ошибки?! Будем, как говорят актеры на своем сленге, “ежиков лепить”. Ставить что-нибудь в духе пьесы Виктора Мережко “Мужчины по выходным” или какую-нибудь бесконечную французскую кадриль с адюльтером и непременно счастливым финалом. Надежно и безопасно, как секс с презервативом.
А уж когда речь зайдет о таком хрупком и трудно осязаемом понятии, как “чувства верующих”, художник метнется прочь, как Мопассан от Эйфелевой башни. Даже в чисто эволюционном смысле этот страх и произошедшее в Новосибирске отбрасывают театр во времена инквизиции.
В театре “Красный факел” Тимофей Кулябин собирается выпустить премьеру “Три сестры”.
Увы, многое свидетельствует о том, что в России зарождается новая цензура. Вместо изощренного Главлита из прошлого явились цензоры-любители, некоторые духовного звания. Но как же быть с известным “Богу — Богово, а кесарю — кесарево”? А как хотите! Несомненно, новосибирский митрополит Тихон может считать “Тангейзер” сомнительной, пошлой, даже бездарной и вредной для него и других постановкой, на которую зря потрачены бюджетные деньги. Но считать так он вправе лишь как зритель. Зачем давить на власть, губернатора, произносить гневные речи, организовывать странные митинги с участием тех, кто и в театр-то, поди, не ходит, и не то что “Тангейзера”, даже “Красную Шапочку” не смотрел? Мне лично тем более досадно, что эта волна негатива исходит от иерархов православной церкви, трагически пострадавшей в свое время от гонений и сполна познавшей, что значат идеологические преследования, которые заканчивались для священников Секиркой на Соловках...
РПЦ вроде бы по-прежнему отделена от государства и существует по своим законам и уложениям вероучения. Но сегодня некоторые иерархи чувствуют свою витальную силу, степень влияния и, похоже, что в душе думают о каком-то реванше. Действуют они, порой, по тем же старым схемам своих гонителей. Что, не так? Но о чем говорят факты? Вот, например, РПЦ смело спонсирует театральные и кинопостановки, следит, чтобы религиозная тематика выглядела в них наиболее выигрышно. РПЦ, как сообщалось в СМИ, имеет отношение к созданию фильмов “Поп” Владимира Хотиненко, “Живой” Александра Велединского, “Орда” Андрея Прошкина. Это не худшие ленты в новейшем российском кинематографе. И было бы понятно, если бы церковные продюсеры начали “наезжать” на режиссеров, если бы те развели антихристианскую самодеятельность за церковные деньги. Но в “Тангейзер” не вкладывались деньги из кубышки РПЦ. Так почему же “крестовый поход”?
Впрочем, это далеко не первый конфликт церковной и “светской” моралей. Когда-то через всю эту анафему прошли западные деятели культуры и искусства. Чем закончились религиозные наезды на рок-оперу Эндрю Ллойда Уэббера и Тима Райса “Иисус Христос — суперзвезда” или на фильм Мартина Скорсезе “Последнее искушение Христа”? Ничем. Наоборот, большинство из тех, кто видел эти замечательные произведения, единодушно признают, что в них много художественных находок, изящества, в конце концов, боли за человека и его душу. Сегодня это уже воспринимается как классика.
Не все верующие приняли и фильм Мела Гибсона “Страсти Христовы”, сочтя его чересчур натуралистичным и жестоким. Режиссер снял его, не оглядываясь ни на кого и ни на что.
Это его взгляд как христианина на события, изложенные в Библии. Однако фильм произвел фурор, собрал фантастическую кассу и однозначно вошел в историю американского кино. Гибсон рассказал свою историю без излишнего мелодраматизма и пустословия, презрев любую политкорректность, которая для него в искусстве означает лишь одно — дурной вкус.
А какими последовательными критиками пуританской морали и церковных догм являются изобретательные английские кинематографисты Кен Рассел и Алан Паркер. Если бы по каждому их фильму разгорались скандалы, не хватило бы ни газетных полос, ни времени в телеэфире. Однако и Рассел, уже ушедший из жизни, и Паркер, еще работающий, не скрывали, что тема богоискательства для них очень личная. Советчиков и наставников им в ней не нужно.
Еще философ Освальд Шпенглер подметил: “Когда какая-нибудь культура умирает, она посылает за священником”. Российская театральная культура вроде бы сигналов SOS не подавала, но некоторые особо нетерпимые к иному мнению священники пришли за ней сами. Причем, довольно грубо... Конечно, одно дело — панк-молебен Pussy Riot в храме Христа Спасителя, куда ворвались девушки без царя в голове и, видимо, не наигравшиеся в куклы. Это оскорбляет и верующих, и неверующих! И совсем другое — театральный “эквилибр” на его же — театра — территории. Тем более что мировой суд Новосибирска никакого “богохульства”, “оскорбления чувств верующих” и прочих наказуемых законом вольностей в этой постановке не узрел. Однако митрополит Тихон, видимо, считает, что именно он и его окружение и есть сегодня тот самый высший — Божий — суд.
С неожиданным соло выступил министр культуры России Владимир Мединский. Вместо того чтобы призвать стороны к компромиссу, напомнить о праве художника на самовыражение, он уволил директора новосибирской труппы Бориса Мездрича. Тот повел себя достойно, сказав, что протестовать против воли министра не будет, но очень рад, что премьерный “Тангейзер” прошел столько раз, сколько и планировали на ближайшее время. Пресс-секретарь Владимира Путина Дмитрий Песков пояснил, что Мездрича уволили не из цензурных соображений, а за “нарушение субординации”. И попросил не рассматривать решение об отставке как попытку вернуть цензуру. Но как прикажете это еще рассматривать, г-н Песков? Разъясните, пожалуйста, наивным людям.
Решение о назначении Кехмана и изъятие из репертуара скандальной оперы, мягко говоря, вызывает шок. Разве можно таким образом ратовать за нравственность, отстаивать высокие религиозные чувства? Есть ли предел цинизму администраторов, которые хотят быть святее Папы? И вся эта театральная шумиха маскируется под “православный” взгляд на репертуар театров. А что в итоге? Деморализованный театр. Подавленные настроения у театральной общественности. В Новосибирске перед театром собираются тысячи горожан, полагающих, что так топорно руководить искусством нельзя. Это уже проходили. Они протестуют против произвола власти. Разве это не раскол общества? И вообще, при чем тут гуманное православие? Не способствуют ли клерикалы общественному согласию, действуя столь брутально?
Кстати, Тимофей Кулябин выпускает премьерный спектакль “Три сестры” в Новосибирском государственном академическом театре “Красный факел”, главным режиссером которого он является. А свою новую постановку предусмотрительно сопроводил цензом “18+”. Но где гарантия, что это от чего-то обезопасит? Вдруг опять найдется какой-нибудь бдительный батюшка и вновь вспыхнет пламя “борьбы” за древнее благочестие?
“Чувства верующих” — удобная ширма для различных маневров. Многие считают, что нынешние факты из культурной жизни лежат в плоскости ублажения агрессивных наклонностей части населения и попутном тихом удовлетворении бизнес-интересов приближенных к власти.
— Православие — мудрая религия, в ней много идей сострадания и любви, — прокомментировал новосибирский скандал режиссер Кирилл Серебренников. — Я знаю и уважаю многих православных людей — они смиренные, чуткие и прекрасно понимают, что все творящееся сейчас не имеет никакого отношения к истинной вере. Это игры доморощенных мракобесов и номенклатурных людей. Я не располагаю фактами, но уверен, что когда подробности инцидента с оперой “Тангейзер” раскроются, выяснится, что за всем этим стоят какие-нибудь элементарные экономические разборки. Раньше они шли на территории промышленности, бизнеса, сейчас — в театре. Нет, люди, которые в Новосибирске вышли с хоругвями к театру, никогда прежде в театре не бывавшие, это — не большинство российского народа.
Говоря языком театра, это — марионетки.
Мыслимо ли что-то подобное у нас в Беларуси? Вряд ли. При всем житейском прагматизме белорусов, несмотря на не прошедшие бесследно десятилетия воинствующего атеизма, в общественном сознании и нашей внутренней культуре на генетическом уровне сформировались границы, не позволяющие посягнуть на святое святых. Согласитесь, не ради красного словца белорусский народ называют толерантным. Уже невозможны никакие бесовские пляски в храмах, но возможно и навязывание одной из конфессий своей этики и эстетики государству.
Да и наши художники, если и “эпатируют” публику, знают меру. Кто-то назовет такой консенсус между художником и зрителями слишком пресным, но ведь можно привлечь внимание к постановке и без очевидного попрания чьих-то чувств. Особенно это касается религии. За примерами далеко ходить не надо, достаточно вспомнить, чем закончились насмешки над пророком Мухаммедом для редактора одной минской газеты? Тогда очень остро вмешалось государство!
Так было и так есть. Беларусь с уважением относится к Вере. Но театрами у нас ведают не епископы, а специально на то обученные и поставленные компетентные госслужащие, а критерии искусства вырабатывают общественность и знающие предмет критики, а также рецензенты. Это — правильно!
pepel@sb.by
