Именно этот метод разрешения национального вопроса в Западной Белоруссии польские власти считали единственно приемлемым
Эта фраза не плод авторского вымысла, а практически прямая цитата из польской газетенки «Слово» за 1926 год. И очень хорошая, лучше не надо, иллюстрация того, какую политику проводили польские власти на территории Западной Белоруссии, так нежданно-негаданно свалившейся им в руки в результате Рижского мирного договора. «Если в течение нескольких лет не будет перемен, то мы будем иметь там, на восточных кресах, всеобщее вооруженное восстание. Если мы не утопим его в крови, оно оторвет от нас несколько провинций… На все тамошнее, то есть белорусское, население сверху донизу должен упасть ужас, от которого в его жилах застынет кровь» — еще один образчик того, что готовили оккупанты для наших с вами дедов и прадедов. И если Черчилль в своих мемуарах много позже отмечал: «С жадностью гиены Польша приняла участие в разграблении и уничтожении Чехословацкого государства», — то гиена эта впервые попробовала крови, матерела и оттачивала свои повадки именно на землях Западной Белоруссии и ее населении. И давайте скажем прямо: идеи расового превосходства поляков, по сути своей, мало в чем отличались от преступных прагматических взглядов национал-социалистов. Все, что будет сказано ниже, — прямое тому подтверждение.
Белорусские крестьяне приветствуют воинов Красной армииОдна из первых нот Наркоминдела Белорусской ССР уже 25 августа 1921 года зафиксировала нарушение условий Рижского мирного договора и фактически показала реальные условия жизни белорусского народа. В ней отмечалось, что «местные власти «запрещают культурно-просветительскую работу» (осталось 2 белорусских школы из существовавших 150), жандармы арестовывают и избивают крестьян за составленные ими заявления об открытии белорусских школ. Так случилось, к примеру, в Малой Берестовице, где избили половину местных крестьян, а 16 из них арестовали».
Школьная, если можно так выразиться, статистика вообще выглядит удручающе. Например, если в 1920-м на этих территориях работало 800 белорусских школ, то к 1928 году существовало всего 25 белорусских и 49 польско-белорусских. А еще через несколько лет, по отчету школьного инспектора Гродненского повета, 5834 школьника в возрасте до 13 лет (21,2 процента) в школу не ходили вовсе. А еще позже — в 1938/1939 учебном году — в школу не ходили уже 100 тысяч детей.
После того как маршал Пилсудский во главе преданных армейских офицеров 12 мая 1926-го совершил военный (профашистский) переворот, политика крепкой руки в отношении восточных кресов усилилась, белорусы чуть ли не официально объявлялись людьми второго сорта. В июне 1926-го очередной «карманный президент» И. Мостицкий вместе с «куклой-премьером» К. Бартелем подписали «Августовскую новеллу» — манифест победившей хунты. Тот в числе прочего содержал разработанную «для внутреннего употребления» национальную программу «ассимиляции белорусского народа» — чудовищное шовинистическое пошаговое методическое руководство власть предержащим. Новая инструкция ужесточала характер политических, экономических, социальных, религиозных, уголовных репрессий в отношении белорусского народа. Официально узаконенным становился государственный и военно-полицейский терроризм в любых проявлениях и формах — с его помощью и осуществлялось «умиротворение» белорусского меньшинства. В те же годы законодатели приняли и соответствующий акт — закон «Об изоляции общественно небезопасных элементов». Именно по нему позже, в 1934 году, был открыт для «местного применения» в Березе-Картузской лагерь устрашения белорусских политзаключенных. Напомним, там в небольшие камеры с цементным полом загоняли до 40 человек. Пол постоянно смачивали водой. По приказу администрации узникам установили режим молчания. Любые поступки (даже сон) совершались по полицейскому свистку. Бессмысленная жестокость цепных псов превзошла самые мрачные ожидания. Местные заключенные по любому поводу подвергались не только физическому насилию, но и психологическим истязаниям. Комендант лагеря Ю. Камаль-Курганский постоянно повторял: «Чем больше их, заключенных, здесь перемрет, тем лучше будет жить в моей Польше».
А жилось им на новых землях и впрямь неплохо. На территории Гродненского района, например, в 1925-м насчитывалось более 120 хозяйств земельных магнатов, площадь каждого из них превышала 100 гектаров. Вместе они едва ли составили 0,8 процента общей численности земледельческих хозяйств. Панские наделы составляли 51 процент всех сельскохозяйственных угодий, 16 процентов крестьянских хозяйств владели только одними процентом земли, на каждое из них по кругу приходилось 0,9 гектара. Количество «самых популярных» наделов (от 2 до 5 гектаров) достигло 33,6 процента. Экономическая политика марионеточных правительств тех лет поддерживала крепкие и уничтожала мелкие хозяйства: налог малоземельного крестьянина за гектар земли в два раза превышал панский. Таким же образом распределялись налоги на домашний скот, на имущество, дорожный и так далее.
Постоянной опорой оккупационных властей стали районные жандармская и полицейская комендатуры в Гродно и участки (постарунки) полиции в Вертелишках, Гоже, Горнице, Житомле, Индуре, Озерах, Поречье, Скиделе, Сапоцкино, другие «заплечные» структуры. Действовали Гродненский окружной и мировые суды, которые карали крестьян за задолженность в оплате по налогам, за посевы табака, невыплату дорожных сборов, за кремень в кармане… Мировые же суды назначали штрафы за «незаконный» выпас скотины, высечку леса, сбор ягод и грибов в бывших общинных сервитутах и нынешних панских угодьях.
Против этого открытого беззакония и произвола за право «людзьмі звацца» белорусы массово поднялись на вооруженную национально-освободительную борьбу с панским режимом. В Гродненском районе, например, крестьяне-партизаны громили полицейские участки, панские имения, поселения военных колонистов-осадников. Появились и первые подпольные организации, в 1924 году возник подпольный Гродненский партийный комитет. В его первом отчете отмечалось: районная подпольная коммунистическая организация насчитывала 256 человек, крестьяне района активно сопротивлялись налогам, участвовали в политических митингах, саботировали или срывали правительственные мероприятия.
Во второй половине 1925-го полиция произвела первые аресты. Только за одну ночь, с 12 на 13 сентября, их жертвами стали 140 жителей района. Дела 103 из них переданы в окружной суд. Аресты крестьян продолжились следующими днями месяца.
В 1925 году возникли и сразу же стали активными кружки революционно-демократической Белорусской крестьянско-рабочей Грамады в Скиделе, деревнях Стрельцы, Конюхи, Поречье, Индуре. А в следующем году в Гродно состоялся ее районный съезд, в котором участвовали 288 делегатов. В конце 1926-го Грамада стала самой массовой легальной организацией белорусских крестьян. В Гродненском районе ее 220 действующих кружков объединили более 10 тысяч человек.
Однако с января 1927-го началось ее уничтожение. Были преданы суду руководители — депутаты сейма. Официальные воззвания уведомили: кружки Грамады — антиправительственные политические организации, их члены подлежат политическим репрессиям. В окружном суде стали повседневными политические процессы.
Вспомним самые известные из них. В январе 1926-го состоялся процесс «33-х», в апреле 1927-го — процесс «62-х». Судили гродненских крестьян, вставших на вооруженную борьбу с оккупантами. Назовем их имена: Иосиф Кисель, Антон Семеняко, Петр Чаплюк, Николай Сытый, Антон Качан, Николай Коршаковский, Владимир Полудень, Иван Гнитко, Федор Семеняко, Даниил Рапецкий и другие. Белорусов обвиняли в подготовке государственного переворота, свержении правительства. Тогда только по Гродненскому повету по таким делам окружной суд вынес около 50 обвинительных приговоров. Однако крестьяне не покорились. Целыми деревнями в Индурской, Житомлянской, Горницкой, Лашанской гминах отказывались платить налоги, срывали проведение официальных аграрных новаций.
В 1932 году газета «Борьба» признавала: «Оккупанты довели крестьян к последней развалине. За долги и налоги за бесценок распродается последнее сельское имущество. Дошло до того, что, когда появляется судебный исполнитель по налогам, уже нечего описывать». Систематически выступали против налогов крестьяне Завадичей, Бондарей, Индуры, Конюхов. Жители же деревни Бараново Индурской гмины в 1930—1933 годах вели непримиримую борьбу с принудительными грабительскими аграрными реформами в своей деревне. Руководили ею местные жители, коммунисты Константин Барановский и Константин Говор. Чтобы подавить крестьянское сопротивление в деревне, позднее разместился специальный карательный отряд. Не помог и он. Только массовыми арестами непокорных местные оккупационные власти сломили волю крестьян. Ответом на правительственный произвол и терроризм стали повсеместные митинги — демонстрации протеста. Так на деле проявляли сельчане свое отношение к оккупанту-врагу.
В 1935 году очередная конституция государства задним числом открыто признала собственные националистические интересы выше интересов национальных меньшинств. Единым сувереном власти объявила польский народ. Непольские жители окраин полонизировались. В кошмарную явь превратились ассимиляция и пацификация (умиротворение) местного населения с помощью узаконенных репрессивных механизмов физического уничтожения «непокорных белорусов». Но народное сопротивление националистической клике, ее режиму «умиротворения» не ослабевало. Гродненский окружный суд же продолжал выносить приговоры, обвиняя крестьян в принадлежности «к антиправительственной политической организации». Так, 4 мая 1936-го суд расправился с шестью сельчанами деревень Корошево и Конюхи, 24 августа — с жителями Дорошевичей и Дублян, 18 января 1937-го — с крестьянами из Обухово, 1 марта — с непокорными из Бараново. 14 апреля такая же участь постигла жителей деревень Горны и Конюхи, 5 июля на скамье подсудимых оказались земляки из Комотово. Наказание осужденным назначалось в соответствии со статьей 102 Карательного кодекса Речи Посполитой (в его редакции от 1923 года) и чаще всего являлось ссылкой на каторжные работы сроком до десяти лет.
А до 17 сентября 1939 года оставалось еще несколько долгих и мучительно трудных лет.
