Извечный спор, который не разрешили даже классики, напоминает о себе, когда стараешься рассмотреть в чертах современности времена прошедшие. Пушкин вывел следующий девиз: «Дикость, подлость и невежество не уважают прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим». Писарев, поднявшись на ступеньки модного в его пору нигилизма, позволил себе быть судьей иного склада: «В наше время, когда надо смотреть в оба глаза и работать обеими руками, стыдно и предосудительно уходить мыслью в мертвое прошедшее, с которым всем порядочным людям пора разорвать всякие связи...»«Какова же в прошедших временах полезность?» — спрашиваю у своего собеседника Александра Васильевича Ляшенко, который увлеченно знакомит меня с Гродненщиной. Родом из тех краев, там он давно лишь только гость. Но — постоянный, невзирая на погоду и состояние дорог, по гродненским околицам путешественник. Интерес у Александра Васильевича исключительно праздный: просто должен он побывать в родной стороне, немного воды из близких и знакомых колодцев испить. А еще лучше — из родниковых криниц.
В Зельве, городском поселке на берегу Зельвянки, сегодня нет и 10 тысяч жителей. Вырвавшись из столичного водоворота, мы все еще не можем сбавить скорость. Кажется, Александр Васильевич по праву гродненского аборигена и человека годами более старшего устремленность нашу гасит. Призывает осмотреться вокруг неспешно, по улицам зельвенским побродить несуетно. Соглашаюсь. И узнаю из уст своего собеседника, что классическое гродненское местечко некогда собирало на своих «кiрмашах» до 5 тысяч человек.
— Почти что в эту пору гудели здесь купцы из всей Беларуси. И, конечно же, из далекой и близкой Европы. Немцы, итальянцы, австрияки, шведы, соседи из Литвы... Месяц торговали — с 25 июля по 25 августа. Ты знаешь, чего только здесь не продавали! Металл, мануфактуру, стекло, книги, сладости и вина... Жизнь в августе в местечке преображалась, и Зельва, конечно же, за все месяцы праздновала, — у Александра Васильевича глаза горят, так он хочет затянуть меня во времена прошлые.
— Кого сегодня удивишь этакими торгами? — стараюсь поспорить и сам себе добавляю писаревского нигилизма вперемежку с личностным скептицизмом. — Про Анненскую ярмарку и я читал. Знаю, что в XIX веке торговый оборот доходил здесь едва ли не до 1 миллиона рублей. Российский рубль тогда в цене был. Но разве эти россказни кого–то могут сразить? Машин же тогда не было. А сегодня по зельвенским улицам, случается, и «Хаммер» пропылит...
— Мы вроде бы и на «девятке» дискомфорта не почувствовали, пока добирались до Зельвы. Да и потом, что наши «лошадки» из времен недавних... Разве можно к металлу душой прикоснуться!.. Вот на Анненской ярмарке были лошади!.. Один из владельцев Зельвы — Сапега — особенно гордился своими жеребцами неаполитанской породы. А всего магнат содержал на своих конюшнях более тысячи лошадей. И такие красавцы были, что с них картины писали...
Нисколько не сомневаюсь в правдивости слов своего гида, озвучивающего во множественном числе зарисованные художниками, писателями, историками и краеведами исторические памятки. Многие из них — зельвенцы, потому и гордость свою местечком, краем тиражировали неустанно. Зельва и окрестности богаты знаменитыми людьми. Многие из них — и наши современники, люди, которые живут, недавно жили на Гродненщине, по всей Беларуси. Скульптор и архитектор Михаил Иньков, поэт Владимир Мазго, географ Владимир Стецко, поэт и переводчик Елена Тоболич, краевед и журналист Серафим Татарин... Они — первые и главные рассказчики о своем родном крае. Судьба последнего в череде имен, которые можно было бы называть и называть, — вообще уникальный пример стойкости, мужества, самоотверженности в любых обстоятельствах, перед любым насилием. Серафим Лукьянович издавал в Западной Беларуси газету «Наша правда». После новогрудской, слонимской и виленской тюрем поляки бросили зельвенца в Картуз–Березовский концлагерь. В 1939–м ему, правда, довелось испытать и гулаговские передряги. В августе 1941–го выпустили. Ушел на фронт. Ранен, отмечен боевыми наградами. После войны в 50 «с хвостиком» окончил истфак пединститута, преподавал историю в сельской школе, создал историко–краеведческий музей. «Гвозди бы делать из этих людей...»
...Александр Васильевич все не может угомониться и не отпускает меня из веков минувших... Напоминает, что во время ярмарки работала «зала» для танцев и отдыха простого народа. Но и в другие месяцы не закрывались 17 местечковых корчем. Если учесть, что в Зельве тогда, кроме рыночной площади, всего–то 3 улицы было — Межерецкая, Волковысская, Дворная, то и немалое, согласитесь, число увеселительных заведений. Конечно, те темные корчмы — не чета современному ресторану «Зельвянка», но тем не менее слава о самобытных блюдах местных кулинаров далеко разносилась...
Так и гуляем мы по Зельве, стараясь времена объединить. Подолгу разглядываем Троицкую церковь и костел Девы Марии — главные архитектурные памятники сегодняшнего райцентра. Улицам сегодня уже число совсем иное — не то, что 300 — 400 лет назад. Ухоженные, в цветах, клумбах, они рисуют свой, XXI века, зельвенский портрет. Все–таки не менее интересный, чем местечковые картины давних времен. Хотя в разговоре со своим гидом сходимся в пристрастии к приоритету пушкинского толка, к «уважению прошедшего».
