Сын полка — отец волейбола

24 марта следующего года Василию Князеву исполнится 80 лет. Он давно пенсионер, но при этом сохраняет завидную бодрость и интерес к жизни. За его плечами — война, разруха и становление мирной жизни, он один из основателей брэндовой школы гродненского волейбола, тренер, судья и функционер. Он и сейчас все еще в деле: возглавляет тренерский совет федерации волейбола, поет в хоре, является главой батальона «Белорусских орлят» — юных участников войны. Их осталось всего около сотни, и каждый год это число сокращает, уносит героические жизни, оставляя лишь память. У него под Радошковичами дачка: газончик, лучок, чесночок, помидорчики и немножко картошки, конечно. Чуть поодаль — возле водокачки, исключительно для домашних нужд. «Дачный кооператив «Физкультурник», там все наши, — говорит Василий Алексеевич и перечисляет заслуженных людей: — Рудских, Василевский, Шунтов... У Жени все по–современному — только газон и никаких грядок...»

Автомобиль, несмотря на возраст, Князев водит сам. Он его выиграл на передаче «Поле чудес», в которой принимали участие такие же, как он, некогда юные фронтовики — последние герои великих сражений. В суперигре Василий Алексеевич назвал слово «стеклышко» и Леонид Якубович зашелся в восторге: «Правильно, он победил!»

— Чуть не погорел, Сережа, понимаешь, — рассказчик из Василия Князева классный, он помнит каждую мелочь своей жизни. 

— Якубович спрашивает: «Как на Западном фронте ласково называли девушек–снайперш?» Я опешил. Называю 4 буквы: «с», «к», «о» и еще какую–то. Он открыл. Тэк–с, думаю, солнышко, что ли? Не подходит... Что–то со стеклом, наверное, все–таки оптический прицел... О, стекляшка! И чуть не брякнул это слово, в последний момент только заметил, что последняя буква здесь «а». Потом напал на «стеклышко». И угадал!

В той памятной программе много было их, сыновей полка, отмерявших своими маленькими ножками суровые версты войны. Рядом с Князевым, например, играл подполковник с уникальной судьбой. Он повторил подвиг Александра Матросова, кинулся грудью на амбразуру и был прошит 12 пулями. Его сочли мертвым, сколотили маленький детский гроб, стали хоронить. Уже закапывали, когда услышали, что кто–то хрипит. Оказалось, ни одна пуля сердце не задела. Его мигом в медсанбат — и выжил парень!

Немало лиха пришлось хлебнуть и маленькому Ваське. Сегодняшнему поколению молодежи такое даже представить страшно — кровь стынет в жилах, а он пережил.

— К родственникам в Витебскую область наша семья переехала в 1940–м. А потом — война. Я помню хорошо. 1942–й. Партизаны сожгли комендатуру. На следующий день по нашей деревне Смоловка ехала машина, с подножки которой полицай кричал, что сейчас они будут резать и бить тех, кто сотрудничает с партизанами. Из нашего дома выгребли всех: маму и ее сестер, а отца застрелили прямо на пороге. Он умер у нас на глазах. Остальных вывели на площадь, повесили таблички на грудь «Я партизан». Долго избивали. Потом вывели к озеру, заставили рыть яму и поставили пулеметы. Я бросился к маме на грудь, она только и успела крикнуть: «Дети, прощайте!» Удар немецкого сапога отбросил меня в крапиву и уже оттуда я услышал залп. Так у меня не стало семьи. День спустя мой друг Толик Журавлев стащил у немцев гранату, длинную такую, с деревянной ручкой. Пришел и говорит: «Давай полицаям отомстим». Подкрались. У полицаев было открыто окно, он подошел, но силенок не хватило, и гранату Толик недобросил, рванула она у самого окна. Застрекотали автоматы, Толик кинулся наутек, но пули догнали — перебило ноги. На себе я, восьмилетний пацан, тащил его в лес, но быстро обессилел. Мы упали, кое–как я перевязал ему раны, но что делать дальше, не знал. На счастье нас нашел партизанский патруль. Так оказался в партизанской деревне.

— А сыном полка как стали?

— Третий Белорусский фронт наступал и нашу деревню освободили. Я сидел на печке и слушал, как в хате разговаривали наши командиры. Смекнул быстро: соорудил себе лычки из березовой коры, слез и бегом к майору. «Товарищ командир, докладывает Васька Князев. Хочу мстить фрицам за родителей. Возьмите меня в отряд». Они посмеялись, но у тетки спросили: «А что, отпустишь пацаненка?» Она была не против: «Забирайте, — говорит, — с вами–то он целее будет!» Оно и правда, в деревне много хлопцев по глупости смерть нашли: оружия бесхозного много было, и мы, ребятишки, с ним каждодневно баловались. Кому живот разорвет, кому ногу–руку оторвет. Так вместе со взрослыми товарищами дошел я до Восточной Пруссии. Штурмовал Кенигсберг. Когда город был взят, нам отдали приказ оставаться в округе и искать мины. Но мне хотелось дойти до Берлина.

— И как?

— В Кенигсберге встретил артиллеристов, у которых на грузовиках было написано: «На Берлин!» Признаюсь, никому в своей части не сказал и тихонько уехал. В результате 1 мая был в Берлине, участвовал в битвах за взятие города. Но на следующий день, прознав про самовольство, за мной приехал гонец из нашей части и забрал обратно. Но не ругал.

— Где вы встретили день победы?

— Под Кенигсбергом и встретил. Наша часть заняла очень красивый замок. Я впервые оказался в таком здании, похожем на дворец. Больше всего был поражен количеством спален! Зашел в одну из них и прямо в одежде рухнул без сил на кровать — в шапке, шинели и сапогах. И вдруг просыпаюсь от стрельбы! Ко мне влетает капитан и кричит: «Васька, ты чего спишь, победа!!!» И как начал меня подбрасывать! Потом мы быстро спустились к остальным ребятам во двор. Вижу: бойцы то плачут, то смеются. Затем меня снова стали подбрасывать в воздух. А спустя год я демобилизовался и приехал в Белоруссию на поиски своего 14–летнего брата. Началась мирная жизнь.

Всех тех, кто жалуется сегодня на жизнь, хорошо бы взять да и перенести хотя бы на недельку в конец 40–х — начало 50–х. Там было другое измерение, другие ценности и другие люди. Они были просто рады тому, что закончилась война, что есть возможность жить и работать. Они не ныли и не скулили, они, эти люди, умели добиваться своего.

— Я был очень упрямый. Война сделала свое дело, с солдатами я был и в окопах, и под обстрелом, пороху понюхал. После — увлекся волейболом. Мой рост 173 сантиметра, для волейболиста — совсем малыш, но я занимался со штангой, тренировал прыгучесть и своего добился: стал в команде лидером, связующим игроком. Уже тогда чувствовал в себе тренерские задатки.

— Современные молодые спортсмены привыкли жаловаться: мол, нет того, нет сего, условия не те, тренироваться негде...

— Это все такие мелочи, о которых даже говорить смешно. Знаете, что главное? Желание должно быть! И цель к максимуму. Только победа и только первое место. Иначе — никак. Я любил волейбол страшно, потому и стал директором гродненской волейбольной школы, главным тренером сборной Белоруссии, а потом и молодежной сборной СССР. Гродно воспитал таких мастеров, как братья Александр и Юрий Сапеги, чемпион Олимпиады в Лондоне в составе сборной России Саша Бутько и многих, многих других.

— Вы ведь в свое время и Владимира Алекно заприметили, когда он еще в спартакиаде школьников выступал за сборную Витебской области. Это теперь Владимир Романович большой человек — один из лучших тренеров России, олимпийский чемпион и победитель Мировой лиги, а тогда был просто перспективным парнишкой.

— Игроком он был заметным, но не гениальным. Володя — продукт хорошо поставленной системы воспитания спортсменов и тренеров советского образца. Он впитал в себя все лучшее из той школы, которую, увы, мы сохранить не сумели. Та система работала как часы. Сборные команды юношеских возрастов формировались на протяжении трех лет, все лучшие в Белоруссии волейболисты собирались под крышей училища олимпийского резерва. Здесь были база, правильное питание, медицинское обеспечение на высочайшем уровне. И работали, что очень важно, потрясающие тренеры — настоящие фанаты и профессионалы с большой буквы. Отсюда и результат. Не люблю хвастать, но скажу, что основные успехи белорусского юношеского волейбола были достигнуты при моем непосредственном участии. Сборная Беларуси дважды становилась чемпионом Всесоюзной школьной спартакиады. А ведь там были собраны все сильнейшие команды СССР. Мы обыгрывали и Россию, и Украину, и Азербайджан. Всех! Вот всю эту школу Алекно в себя и впитал. Плюс собственный богатый опыт. У него хорошая голова, здорово соображает. Ну и, конечно, человеческий ресурс — в России есть из кого выбирать. Нужно только суметь удержать дисциплину, что очень непросто. У каждого свой характер, а Алекно сумел привести всех к нужному состоянию, подвести под единый знаменатель. Это, безусловно, талант.

— А где же они у нас, эти молодые и дерзкие тренерские таланты?

— Практически пропали, исчезли как вид. Штучный товар — на вес золота. Сегодня многие тренеры совсем не стремятся к максимуму, мирятся с усредненностью и сами становятся частью серой стаи. В них пропало творчество, тренеры стали ремесленниками. А ведь нельзя только копировать и жить по схемам, необходимо всегда добавлять что–то свое, придумывать, пробовать, экспериментировать, творить. Сейчас этого нет. В каждом упражнении на тренировке должны присутствовать задача и мотивация. Только тогда действия доводятся до автоматизма. Сейчас у нас большей частью готовят не тренеров, а преподавателей общего физического профиля. Даже многие наставники профессиональных команд не обращают внимания на то, что их игроки, готовясь принимать мяч, стоят на прямых ногах. Двухметровые гиганты! Да пока он согнется, мяч уже двадцать раз мимо пролетит! Настоящий тренер — это дар, но его нужно в себе воспитать. Игроки должны тренера уважать. За профессионализм, бойцовские качества, за знания. Любить. За человеческие качества, за мудрость, за доброту, отзывчивость, честность и справедливость. И в–третьих, конечно, бояться. Как это ни парадоксально. За то, что любое нарушение режима будет моментально пресечено и наказано.

— Бояться, как боялись Николая Карполя?

— Хороший пример. Николай Васильевич отличался экспрессивным и нестандартным поведением на площадке, граничащим с недозволенным. Однако большинство подопечных отзывается о нем исключительно в положительных тонах. От волейболисток Карполь получил прозвище Папа. Он, к слову, из наших — пружанский. Что интересно, сам в волейбол на высоком уровне никогда не играл, даже в первенстве республики был совсем незаметен.

— Еще один великий белорусский тренер — Владимир Чернов.

— Чернов был из числа тренеров–авантюристов. Мы с ним вместе начинали. Он — выпускник института физкультуры, я — гродненского педагогического, где окончил физмат. Уже потом получил второе высшее по профилю. Володя был большим тренером. И первым из белорусов, кто понюхал настоящих денег. Шевченко ему говорил просто: бери и распределяй. На команду денег не жалели, и Володя брал: распределял телевизоры, премии, квартиры, машины... А потом на него это все и списали. Жестоким тренером был Володя, за что и поплатился. После одного из матчей минского «Коммунальника», который команда проиграла, он девчонок дюже оскорбил. Хотел завести их, разозлить. Но перегнул палку, и они дружно написали на него жалобу, забрать которую не захотели ни при каких условиях. Пришлось Чернова с должности снимать.

— Белорусский волейбол — это, надо сказать, уникальная вещь. Если в других видах спорта — хоккее, борьбе и прочих — своих воспитанников не хватает и мы вынуждены завозить легионеров из других стран, пытаясь создать хоть какую–то конкуренцию и усилить состав сборной, то в волейболе производство звезд поставлено едва ли не на поток, но поток этот шел и идет на экспорт, а сама сборная остается, извините, с голой пятой точкой. Раньше ЦСКА таланты уводил, сейчас воруют более масштабно: и Россия, и Польша, и Азербайджан...

— Секрет гродненской школы прост: основа, порядок, дисциплина и желание расти, добиваться успехов. Там система работает до сих пор. А насчет того, что таланты у нас воруют? Это настоящее бедствие. И ничего с этим поделать федерация не может. И с родителями разговариваем, и с самими молодыми талантами, но насильно никого не удержишь. Парня замечают, к родителям приезжают купцы с мешком денег, рисуют сказочные перспективы — и рыбка клюнула. Один из последних примеров — классный брестский парень Егор Клюка. Уехал в «Факел» из Уренгоя. У нас таких денег ему никто и близко предложить не может, а руководство «Факела» теперь против участия Клюки в сборе национальной команды, на парня давят, чтобы он менял гражданство.

— Самые выдающиеся белорусские волейболисты — это братья Сапеги?

— Да, это были настоящие уникумы. Мне довелось поработать с обоими — и с Сашкой, и с Юрой. Боевые качества у братьев — просто потрясающие. Расскажу вам такой случай. Юношеская сборная 1963 года рождения. Юрка 1965 года, но уже в составе. И был у нас в команде Витька Лагунович — крепкий, сбитый парень. Задиристый. Вечером накануне финальной игры я совершал свой традиционный обход — смотрел, чтобы все выполнили команду «Отбой!». Вдруг слышу за дверью — грохот, стулья летают, творится там черт знает что. По всему — идет колоссальная драка. Я за ручку — заперто. Стучу: откройте! Влетаю — у Сапеги морда вся разбита, а у Витьки ухо порвано, кровь хлещет. «Вы что, одурели, — говорю, — завтра ж финал!» «Василий Алексеевич, мы сами разберемся». Вы понимаете, Юрка — пацан совсем, а не побоялся против Витьки в драку полезть, один на один! Вот это характер! И Сашка таким же был. Только в трехкратном размере, почти неуправляемый. Обоих потом в ЦСКА забрали. Спастись от этого было невозможно: сперва Саша уехал, а потом и Юрка. Оба молодыми умерли. Сашка при загадочных обстоятельствах погиб. 1990–й — бандитский год. Он ехал с большими деньгами в Москву. Его по трассе вели и где–то под Смоленском остановили. Что было дальше — неизвестно, только нашли Сашу на берегу речки. Раздетым. Машина осталась у дороги. Он парень такой, что сопротивлялся до конца. Вот и убили. Концов, насколько я знаю, так и не нашли. Хотя Юрка за информацию обещал большие деньги. Жаль парня, Саше было всего 32 года. А Юры не стало в 40. Врачи говорили, что он имел склонность к инсульту и инфаркту. А когда его к себе приблизил Николай Патрушев, будучи главой ФСБ и председателем федерации волейбола, начались большие дела и очень большие деньги. Юра стал у Патрушева правой рукой, генеральным менеджером федерации и казначеем. Думаю, что деньги его и сгубили — в сентябре 2005 года его нашли мертвым. Говорят, умер от сердечной недостаточности. Талантливейший парень был. Принимающий от бога, мог в одиночку любую игру вытянуть!

— Ну а сейчас–то, Василий Алексеевич, нам есть на что надеяться?

— Я оптимист и всегда верю в лучшее. У нас подбирается прекрасная мужская команда, с которой можно добиваться высоких результатов. Даже замахнуться на мировой уровень. Ребятам не хватает пока только психологической устойчивости, воли, морально–волевых качеств. Всем вместе и каждому в отдельности. Взять, к примеру, Пашу Авдоченко. Если бы в нем с детства воспитывали бойцовский дух, это был бы игрок номер один в мире: 210 рост, прыгучий, хорошего волейбольного сложения — красавец! Но недостает характера. Таким игрокам нужны подсказки в руку. Крикнешь ему во все горло: «Бей!», он так вложится в удар, что никакой блок не спасет. А иначе — будет мяч гладить и пускать пузыри. В наше время вообще многое было по–другому. Сейчас вот стало модным с игроками общаться после матча, идут игроки и интервью журналистам раздают. Я этого не понимаю. Какое тебе интервью? Ты иди готовься и играй, вот твоя задача. А говорить будешь, когда чего–нибудь в своей жизни добьешься. А пока есть тренер, пусть он говорит...

Василию Алексеевичу, безусловно, есть что сказать, и мы говорили еще очень долго. О войне и волейболе, о солдатских буднях, любви и снова о волейболе. Он все еще рвется на площадку и уверяет, что даст фору всем молодым тренерам, вот только здоровье уже не то, может не выдюжить. Когда солнце спряталось за крышу соседнего дома и наступили сумерки, мы стали прощаться.

— Я уже говорил, что немножко умею петь. Недавно выступал в концерте в клубе Дзержинского. Там звезды кругом, ну и я спел. «Песню о далекой Родине» из кинофильма «Семнадцать мгновений весны». Мне сказали, что Кобзон может отдыхать. Кобзон как Кобзон, а я всю душу и сердце в эту песню вложил. Это то, что мне близко. Жаль только, на парады в День Победы все реже зовут. Мне это странно, не понимаю: неужели не заслужил?..

Василий Алексеевич Князев встал, потянулся, явив не увядшую с годами солдатскую выправку, и зашагал прочь.