К СИНЕМУ обелиску с красной звездой ведет тернистая тропинка — как иглы, торчат из земли острые камни. Одни говорят, это не что иное, как символ пути, по которому прошли миряне в ноябре 1941 года. Другие утверждают, что каждый камешек — это человек. Всего их здесь больше полутора тысяч — тех, кого расстреляли каратели… А могло быть еще больше, если бы…
В НЕСКОЛЬКИХ метрах от Мирского государственного художественного профессионально-технического колледжа, в овраге, замечаю обелиск. К нему мы идем вместе с ребятами из волонтерского отряда «Наследники» (создан на базе этого учебного заведения). Они из года в год подкрашивают монумент, следят за порядком близлежащей территории, несут сюда цветы… А что знают об истории, которую сегодня хранит камень? Третьекурсница Карина Вальтер о событиях кровавого ноября 1941 года рассказывает:
— Это был один из первых расстрелов. Всем сказали собрать вещи и выйти на площадь — миряне думали, что их перевезут на другое место жительства. Но их ждала другая участь...
Заместитель директора по учебно-воспитательной работе колледжа Константин Петриман знакомит с символикой мемориала:
— Разваленные желтые блоки — символ разрушенного дома. Черная дорога — тернистый путь от родного очага к могиле. Бесчисленные камни — каждый из тех, кто покоится в этом овраге…
МИР, который до 1956 года имел статус города, до Великой Отечественной был настоящим коммерческим центром: несколько торговых путей сходились в этом населенном пункте, проводились две крупные ярмарки, работали около 180 магазинчиков. Сюда приезжали поляки, семьи из мусульманских стран, обосновались евреи, создавшие самое многочисленное поселение. В Мире работали четыре синагоги, высшая раввинская школа, которая была известна не только в Европе, но даже в Египте и Алжире. Всего в горпоселке до войны проживало около 3,5 тысячи евреев…
Фашисты захватили городок 27 июня 1941 года — за считаные дни несколько улиц Мира превратились в гетто, куда согнали не только мирян, но и беженцев из других районов. Первый расстрел провели уже через месяц, один из самых массовых — в ноябре… Константин Леонардович повествует о событиях того страшного дня, словно был им свидетелем:
— В овраге, в котором сейчас установлен памятник, творилось настоящее зверство. Захватчики разделили людей на группы по шесть человек, подзывали по очереди: шестерых расстреливали, следующие шестеро — закапывали. И так пока не убили более полутора тысяч человек... Местные жители рассказывали, что земля здесь шевелилась еще три дня, но никого не подпускали, чтобы помочь заживо погребенным.
ТЕХ, КОМУ удалось уцелеть во время этой расправы, согнали в замок. Бывшая княжеская резиденция превратилась в тюрьму более чем для 800 мирян. Помещения в буквальном смысле были забиты людьми — на одного человека отводилось около одного квадратного метра… Выжить в таких условиях было крайне сложно. К тому же немцы людей не кормили, в гетто был лишь один колодец, воды в котором катастрофически не хватало. Да и каждый день приходилось выполнять тяжелую работу. Заключенные сами добывали себе пропитание, помогали местные жители, которым хоть изредка, но удавалось доставить передачу. Так прошло несколько месяцев… А потом было решено уничтожить всех узников гетто.
Одним из первых об этом узнал немецкий переводчик Даниэль Штайн, он и предложил совершить побег. Константин Петриман рассказывает, что заключенных пришлось уговаривать решиться на такой поступок:
— Конечно, многие в таком предложении видели подвох. Может, это провокация? И те, кто решится убежать, лишь обозлят карателей. Если же остаться в гетто, то есть хоть какой-то шанс выжить. Все же в замке были так называемые ценные работники, с образованием. Те же врачи... Многие надеялись, что расстрел — всего лишь слухи.
Да и сам Даниэль вызывал подозрение у заключенных. Настоящее имя немецкого переводчика — Освальд Руфайзен. Еврей, родом из-под Варшавы, в начале войны сменил имя и назвался фолксдойчем (немец по национальности, который родился и живет в другой стране). Превосходное знание нескольких языков позволило ему поступить на службу к немцам в чине унтер-офицера. Кто знал, куда он отведет заключенных: на свободу или прямо в могилу? Но Даниэль «работал» под прикрытием — приносил в гетто оружие, продукты, доносил ценные сведения о деятельности захватчиков… В конце концов был составлен детальный план побега. Ночью 9 августа 1942 года около 300 евреев сбежали из замка. Через урочище Яблоновщина Штайн вывел спасенных в Налибокскую пущу, а там они примкнули к партизанскому отряду братьев Бельских. Все те, кто остался в замке, через два дня были расстреляны в том самом урочище, через которое убегали заключенные…
НА ДАНИЭЛЯ каратели объявят настоящую охоту — скрываться ему придется в монастыре, где он крестился. Уже после войны вернет свое имя, переедет в Польшу, где выучится на священника и станет монахом-кармелитом. Через несколько десятков лет Руфайзен получит израильское гражданство. До конца своих дней он будет жить в монастыре в Хайфе… Большинству же из тех, кого спас переводчик, удалось выжить. И сейчас, спустя 70 лет после Великой Победы, родственники спасенных приезжали в Мир.
На войне бывало всякое. Приведу еще один пример. Мой дед мальчишкой войну застал в Хотиново Любанского района. На закате войны в их деревню пришли каратели, собрали всех местных в сарай и оставили одного солдата привести приказ в исполнение, то есть «всех сжечь». А тот… открыл дверь сарая и указал людям на лес. Так спас моего деда, его троих детей, восьмерых внуков, правнуков. Возможно, история Руфайзена, как и того немца, который уберег жителей Хотиново, никогда не будет увековечена в киноленте и в их честь не поставят памятники. Но ведь это не главное. Не обязательно становиться героем, достаточно просто оставаться человеком…
borisovez@sb.by
