Пишите письма

Льюис Кэрролл, автор «Алисы», вел обширную переписку с детьми. В одном из писем маленькой девочке, которая болела, и родители увезли ее на море, он рассказал сказку. И сделал такую приписку: «Знаешь, почему поросенок, который пытается разглядеть свой хвостик, напоминает маленькую девочку на берегу моря, которая слушает сказку? Потому что поросенок тоже говорит: «Интересно, что там дальше?» В этом же письме он сокрушается по поводу того, что девочка передает ему приветы, которых становится все больше и больше, и почтальон сердится, принося писателю тяжелеющие на глазах конверты. «Почта Англии потребовала с меня два фунта стерлингов, — жалуется Кэрролл, — за четыре тысячи пятьсот двадцать два привета, которые ты передала мне. Но когда я сказал почтальону, что приветов всего четыре тысячи пятьсот двадцать два, он смягчился и разрешил передавать приветы дальше».

Но пишут не только взрослые детям. Пишут и дети взрослым. Франц Кафка всю жизнь писал письма своему собственному отцу. Он хотел, чтобы отец его понял, ждал доверия и понимания, его письма полны отчаяния и стремления достучаться до человека, который, как он полагал, ближе всех ему на свете. А отец большинство писем не читал. Трагедия родной души осталась где–то далеко, и стена непонимания вырастала не из–за равнодушия, а оттого, что людям просто нечего сказать друг другу. Они живут в разных измерениях.

Эту тему замечательно показали в одном из советских фильмов, «Экипаж». Один из героев, добрый и честный человек, все время ругается со своей женой, наверное, тоже хорошей женщиной. Дело доходит до развода, и возле его бывшей подруги оказывается другой мужчина, который отличается только одним от героя фильма: он не философ, не погруженный в себя ипохондрик, а активный мужик, который все делает громко: смеется, пьет, любит, работает. И нервическая женщина вдруг расцвела рядом с ним и стала заботливой матерью и женой.

Почему Л.Кэрролл писал письма многим детям? Конечно, главным образом потому, что дети писали ему, особенно после публикации «Алисы». Он не мог не отвечать тем, кто нуждался в его слове. Кому пишут наши дети сегодня? Разве что Деду Морозу, и эти письма иногда прагматичны, иногда великодушны, почти всегда — трогательны. Но это показательная вещь: писать тому, кого нет. Показательная прежде всего для взрослых. Ладно, эпистолярный жанр ушел в прошлое, и у нас учат разве что написать деловое письмо, а вот так, чтобы написать письмо личное? И не надо нравоучений, потребность всегда есть не в нравоучениях, а в теплоте. Как пишет тот же Кэрролл: «Я обратился к доктору и попросил лекарство от усталости. — Ложитесь спать, — сказал доктор. — Но у меня устало лицо — это писатель. — Да, у вас неважно выглядит нос, у вас явно устал нос. — Может, устали волосы, нос у меня в порядке. Я играл на фортепиано и волосы у меня встали дыбом, вот они и устали». Этот шутливый диалог можно продолжать, но суть понятна: разговор ведется на одном языке, мы можем его назвать языком парадоксов, более того, все ждут продолжения такого разговора.

Девятнадцатый век, отчасти двадцатый: издаются тома писем, люди бережно собирают письма, и не только из–за того, что считают их бесценным сокровищем. Письмо — след живой души, ее дыхания и ее сопереживания тебе, вот ты и хранишь эти пожелтевшие страницы. На письмах рисунки, вспомним точеные профили на письмах Пушкина. В письмах авторы разрешали себе то, чего не допускали в публичных текстах: предельную искренность, небывалую откровенность, шутки и даже стихи. Сколько таких неизвестных обществу стихотворцев прозябает, снедаемые честолюбием! А в письме — вроде как в шутку — взял и опубликовал что–то про снег, собачку у окна и ёлку в сугробе.

И вот век двадцать первый. От эпохи Кэрролла нас отделяет уже не одно столетие, и письма приобрели вид офисных резюме: изложите сжато, без «воды», суть дела. А если именно «воды» и хочется? Вот чтобы кто–то взял и написал тебе про житье–бытье, про то, как тяжело сводить концы с концами, что чего–то грустно и водка не помогает. Что на работе достали, начальника убить мало и вообще уехать бы куда–нибудь. Но никто не пишет, и ты сам не пишешь. Некому и незачем. Все это сопливая интеллигентщина, решают прагматики, креативные люди. Креатив в принципе не предполагает писем. Так дети и понимают характер сегодняшней жизни: никто не пишет писателям. Общение сводится к междометиям и птичьему языку эсэмэсок. А Кэрролл однажды вспомнил, как он сидел на берегу речки и мимо бежала девочка. Он спросил ее: «Не дашь ли ты мне кусочек водоросли?» Девочка фыркнула и убежала, а затем прибежала с ножницами, отрезала кусочек водоросли и отдала незнакомому человеку. Все, больше ничего. Но они говорили, и они понимали друг друга. Интересно, а вот если выйти к реке сегодня и попросить: «Не дадите ли вы мне кусочек водоросли?» Печальным будет ответ, не так ли.

Борис ЛЕПЕШКО, профессор.