История белорусской литературы прошлого века состоит из судеб невероятно разных. Одни трагически оборваны репрессиями или войной, другие — обозначены томами, должностями и наградами. И не обусловлено это разделение, по большому счету, ни уровнем таланта, ни принадлежностью к поколению. Поскольку в то время как одни доживали в ссылках, их ровесники заседали в президиумах...
Петро Глебка никогда не был арестован, ему не довелось изведать горечь ссылки. Он был благополучен и небездарен... Во всяком случае, об этом можно судить из того немногого, что остается в голове от школьной программы по литературе. Это и строки «Ноч. Халодная зямлянка. Перастрэлка. Цiшыня. Неба, чыстае, як шклянка. Тупат быстрага каня...» из стихотворения «Посылка» Петра Глебки, занимавшего должности директора Института языкознания и директора Института искусствоведения, этнографии и фольклора Академии наук, академика и депутата, награжденного орденами и медалями.
Как и Петрусь Бровка, Глебка представляется этаким бронзовым постаментом, с народным эпитетом «Глебка пiша крэпка», с резюме литературоведов «iмкненне да лозунгаў i заклiкаў даволi часта зводзiла паэзiю да транслявання агульных пропiсаў i штампаў, тым самым ператвараючы яе ў схематызм i эпiгонства. Сумна ўсведамляць, што маладыя таленавiтыя аўтары, якiя ўжо амаль знайшлi сваё ўласнае, адметнае месца ў лiтаратуры, падмянялi творчасць масавасцю» (из статьи Т.Муравьевой о ранней лирике Петра Глебки).
Эпоха переделывала на свой лад всех. Но каким же был человек Петро Глебка, какие трагедии и радости были в его жизни? Воспоминания о нем противоречивы... Кузьма Чорный, например, когда во время войны они с Глебкой оказались вместе в эвакуации в Москве, писал в своем дневнике: «Яго губiць не гарэлка, а тое, што ён менш за ўсё Пятро Глебка, а найбольш «Нонiк», цi, як яго звала цешча, «Нёнiк». Пястунчык. Пасля таго як Купала ўпаў з дзесятага паверху гасцiнiцы «Масква» i сканаў, Глебка сказаў быў мне: «Ён жыў як паэт, i памёр як паэт». У гэтай фразе ўвесь Глебка–Нонiк. Ён хоча жыць, як «паэт», гэта значыцца, як матыль у бляску дня. Гэта i вечны кавалерчык i п’янiца. «Суждены нам благие порывы, но свершить нам ничего не дано». Ён самы асвечаны i культурны з усiх сённяшнiх жывых беларускiх пiсьменнiкаў i самы большы абладальнiк яснай думкi. Вышэйшая асвета дала яму вялiкую карысць. Яго талент узбагачан думкаю, ясным розумам. Кафедра беларускага унiверсiтэта была б ашчаслiўлена такiм прафесарам. Але ж, бачыце, i «жыць як паэт». Нёнiк!»
Даже в одном отрывке — противоречивые характеристики. Нужно сказать, Глебке многие завидовали. В том числе и его семейному счастью. Простой деревенский паренек из деревни Великая Уса Узденского района, он в 1924 г. поступил в педтехникум — кузницу национальных творческих кадров. А 26.09.1927 года народному комиссару просвещения товарищу Балицкому поступает заявление от «Сябра лiтаратурна–мастацкага згуртаваньня «Узвышша» Глебка Пятра Тодарава».
«Шаноўны дз(ядзька) Балiцкi, не адкажыце, калi ласка, у маёй просьбе пахадатайнiчаць перад праўленьнем унiвэрсiтэту аб залiчэньнi мяне студэнтам першага курсу пэдфаку. Абставiны, што склалiся на працы двох мiнулых гадоў, адарвалi мяне ад вучобы, а зараз я зноў маю магчымасьць працягваць адукацыю, але ўладзiцца ва унiвэрсiтэт на агульных асновах я ня мог, таму што летам за адсутнасьцю часу ня здолеў аднавiць веды. Усё ж належную падрыхтоўку, каб займацца ва унiвэрсiтэце, маю.
Спадзяюся, што Вы зробiце ўсё магчымае, каб дапамагчы мне набыць асвету i агульнае развiццё».
Подумайте только, как относились к молодым белорусским поэтам в молодой советской республике: Глебка, которому было в то время 22 года, обращается к народному комиссару (то есть фактически министру) «дзядзька», впрочем, это было распространенное тогда обращение, и просит, чтобы его приняли в университет вне конкурса (экзамены–то он, как выходит из письма, завалил). И все на том основании, что — поэт.
И, представьте себе, просьба была уважена. Резолюция гласила: «Секрэтна. Т.Слонiм! Прошу залiчыць на першы курс педфаку як пiсьм. (зачеркнуто — маладнякоўца. — Авт.) узвыўшаўца. Балiцкi. 30.9.27».
Зачеркнутое определение «маладняковец» — очень характерная правка. Дело в том, что на время написания письма Глебка уже вышел из состава «Маладняка» и стал одним из организаторов «Узвышша». А в правлении «Узвышша» собрались люди сугубо авторитетные — Кузьма Чорный, Адам Бабареко, Змитрок Бядуля, Владимир Дубовка, Язэп Пуща, Сергей Дорожный, Кондрат Крапива, Максим Лужанин...
Был там и Петро Глебка.
Без сомнения, Глебка пользовался авторитетом у своих товарищей. Его отшлифовало не только образование, но и семья жены, Нины Белькевич. Не зря Кузьма Чорный в своих (очень субъективных) дневниках раздраженно вспоминает о теще и жене Глебки, мол, занянчили, «запесцiлi», омещанили... Нина Илларионовна, жена Петра Глебки, действительно создала для мужа все условия для работы. Их связывало большое искреннее чувство...
Нина Илларионовна вспоминает, как они познакомились. Глебка учился на втором курсе педтехникума, она — на первом. На литературном вечере Нина Белькевич услышала, как молодой поэт читает свои стихи. А потом он сам подошел к ней. Проводил...
Вот только мать Нины поначалу не слишком благосклонно приняла «несамавiтага кавалера». «Сярэдняга росту, хударлявы, звычайны вясковы хлопец. Ды i апранены зусiм не па–гарадскому: галiфэ з саматканага сукна, боты, кепка–«блiнок». Ну а так званая «талстоўка», хоць i была з вельвету, а кашуля з паркалю ды гальштук, — не рабiлi яго нi больш прыкметным, нi больш прывабным. Нi выгляду, нi грошай... Ведама, студэнт. А хiба на адну стыпендыю можна пражыць удваiх, — разважала мацi. Ну а пiсьменнiк у яе ўяўленнi — гэта проста распусны чалавек, i ён не прынясе шчасця яе дачцы».
Тем не менее молодые были настроены твердо. И 7 января 1928 года расписались. А вскоре родители Нины полюбили зятя, как родного. Поэту выделили для работы отдельный кабинет. Теща и тесть подарили ему даже двухметровый письменный стол. Если кто–нибудь в доме начинал громко говорить в то время как Петро Глебка творил, теща тут же «сыкала на яго: «Цiшэй ты, там Пятро працуе». По воспоминаниям Нины Илларионовны, друзья нередко заставали Петра в кровати. И Кузьма Чорный подшучивал: «I дзе гэта ваш соня–ноня?» Так с легкой руки Чорного и появилось второе имя Глебки — Ноник. Которое Чорный потом в своих дневниках упоминает с таким сарказмом.
В доме Белькевичей была настоящая творческая атмосфера. Литературные чтения, задушевные беседы... Часто бывали там Янка Купала, Якуб Колас, Петрусь Бровка, Кузьма Чорный, Кондрат Крапива. Нина Илларионовна, кстати, как сотрудница Института литературы и искусства Академии наук БССР готовила академическое издание произведений Купалы. Сохранилось шутливое стихотворение, которое Купала послал Глебкам из Кисловодска:
Белая сняжынка
Коцiцца па гонце.
Любiць Нонця Нiнку,
Нiнка любiць Нонцю.
***
Далей болей, далей
Сыпiцца сняжынка.
Нiнка Нонцю хвалiць,
Хвалiць Нонця Нiнку.
***
Сыпiцца па гонце
Снежная парошка,
А пад Нiнкай з Нонцем
Скрыпiць смачна ложка.
***
Далёкi ж знаёмы
Чуе ўсё здалёку...
З голаю... саломай
Спiць ён адзiнока.
Под стихотворением стоит дата: 5.12.1937 г.
Для тех, кто хоть немного знаком с отечественной историей, этот год говорит много... Разгар репрессий. Расстреляны, замучены, сосланы лучшие представители отечественной интеллигенции. Не придет больше в дом Янки Купалы его любимый ученик Валерий Моряков — расстрелян вместе с десятками своих товарищей... Кузьму Чорного арестуют в следующем, 1938–м, и будут зверски пытать. Нет больше «Узвышша» и «Полымя»... Замученные, не понимающие, в чем их вина, люди дают показания друг на друга.
Глебку, Бровку, Крапиву не арестовывали ни разу. Правда, и им не удалось остаться совсем «чистенькими» перед советской властью. Вот, скажем, Бровка женился на Елене Рыдзевской, подруге Нины Глебки. Глебки же и познакомили Бровку с его будущей женой. Отец Елены, директор педтехникума Михаил Рыдзевский, был расстрелян в ночь на 29 октября 1937 года с сотнями других «врагов народа». В ноябре арестовали тещу Бровки и вместе с сыном Олегом осудили на лагеря.
Нечто подобное, только позже, довелось пережить и Петру Глебке.
Началась Великая Отечественная война. К ее началу в результате репрессий от Союза писателей остались считанные «творческие единицы». Петро Глебка был консультантом кабинета молодого автора при Союзе писателей, сотрудничал в редакциях литературных журналов, занимался научной работой, много ездил с выступлениями по стране...
С начала войны Глебка вел дневник. В нем нет героизации и пафоса. Поэт описывает, как поначалу они, оставшиеся в Минске, к которому подходили оккупанты, надеялись получить оружие и защищаться. Но секретарь райкома сказал: «Пакiдайце горад i iдзiце, куды хто хоча i можа».
Вначале пошли в Пуховичи, где был Дом творчества. Как пишет в своем дневнике Петро Глебка, он надеялся застать там семьи Кучера и Бровки. Но оказалось, что приблизительно за час до прихода туда Глебки с товарищами Кучер и Бровка приехали за своими семьями на грузовике и всех забрали.
Пришлось идти на восток самим, пешком.
Глебка описывает бесконечные ряды беженцев, жертвы бомбежек, жестокие, апокалиптические сцены. «I не ведаю, што страшней: цi стаяць пад кулямётным агнём фашысцкiх самалётаў на шасэ цi ляжаць поруч з гэтымi трупамi, масянжовымi ад сонца, чорнымi ад зямлi i зямлiстымi ад смерцi. А iх сустрэнеш на кожным кроку, як толькi ступiш з дарогi». Поэту пришлось идти в лаптях — другую обувь на сбитые, распухшие ноги надеть было невозможно. А поскольку остальная одежда была вполне интеллигентской, его принимали за неумело переодетого диверсанта.
Глебке удалось добраться до Смоленска, и началась жизнь в эвакуации. Поэт работает в редакциях фронтовых газет, возглавляет Государственное издательство БССР в Москве... Но душевное его состояние ужасно. Дело в том, что Нина Илларионовна осталась в оккупированном Минске. Более того, пришла весть, что она стала работать на немецком радио. У поэта настолько угнетенное состояние, что это видят все. Кузьма Чорный безжалостно записывает в своем дневнике: «Яму трэба парваць усе сувязi з бялькевiчаўскiм мяшчанствам у Менску i вытруцiць з душы (не з душы, а з думак) памяць аб Нiне».
20 июня 1942 года, незадолго до трагический гибели Янки Купалы, Петро Глебка отправил народному поэту письмо:
«Як далёка цяпер усё гэта прывычнае жыццё i як далёка мы самi ад нашых родных i да болю любых нам мясцiн. Толькi час ад часу даходзяць да нас па радыё i праз газеты весткi аб нашай радзiме, аб нашым Мiнску. Колькi гора i сардэчнай мукi прыносяць гэтыя весткi. Там у мяне засталася Нина... Я страшна баюся, каб яе не ўцягнулi ў якую–небудзь брудную справу, i хоць мы знаходзiмся не так далёка ад роднай зямлi, я не маю нiякай магчымасцi наказаць маёй беднай дзяўчынцы, каб яна чакала нас i верыла, што мы вернемся, напэўна, хутка. Ад крыўды, ад жалю часамi хочацца плакаць, як хлапчуку. А людзi нашы, з якiмi мне даводзiцца сустракацца i перапiсвацца, ачарсцвелi нейк за вайну. Не чуваць нi слова i ад Вас, любы Iван Дамiнiкавiч...»
В том же письме Глебка говорит о том, что в газете «За свободную Беларусь», где он работает секретарем, планируется отметить 60–летний юбилей Купалы, просит прислать какой–нибудь материал. И добавляет по–дружески:
«Для большай вагi на гэтай пасадзе — я запусцiў сабе вялiзныя рыжыя вусы i выглядаю, хлопцы кажуць, як добры стары фельдфебель. Калi захочаце ўзглянуць на мяне вусатага, напiшыце лiст, i я вышлю картку».
Исследователи считают, что вряд ли Купала успел получить и прочитать письмо Глебки, которое служит ценным источником информации для тех, кто исследует тайну гибели Ивана Доминиковича.
Глебка сам нашел народного поэта, так что тот успел полюбоваться его «фельдфебельскими усами». Виделся с ним Глебка в гостинице «Москва» в тот роковой день, когда Купала погиб в лестничном пролете. Было ли Глебке известно, как тот погиб, остается только гадать.
После освобождения Белоруссии Нина Глебка оказалась в Кенигсберге. Мужу удалось забрать ее оттуда. К счастью, остались живы свидетели сотрудничества Нины Глебки с подпольщиками. Вот что пишет в воспоминаниях известный партизанский разведчик Алесь Матусевич: «Я ў тыя днi дзейнiчаў у варожым тыле.
Аднойчы мяне выклiкаў камандзiр спецгрупы Цэнтральнага штаба партызанскага руху С.I.Казанцаў.
— Пятра Глебку ведаеш?
— Ведаю. Толькi дзе ён цяпер?
— Ну, гэта мiж iншым. Галоўнае вось што: трэба ўстанавiць сувязь з яго жонкай... I даць ёй заданне... Якое — скажу потым...
Нiну Iларыёнаўну я ведаў яшчэ з гадоў яе вучобы ў Белпедтэхнiкуме i сустракаў яе ў першыя месяцы акупацыi Мiнска.
Сустрэча з Нiнай Iларыёнаўнай адбылася пад Мiнскам у вёсцы Забалоцце ў яе дзядзькi Мiрона Бялькевiча. Пасля кароткiх прывiтанняў у невялiчкай дзядзькавай варыўнi яна спытала ў нас:
— Як там Пятро? Жывы?
Мы перадалi прывiтанне ад Пятра з Калiнiнскага фронту i паведамiлi, што ён ваюе з фашыстамi, як належыць савецкаму патрыёту».
Наконец эпоха подозрений кончилась. Реабилитанс... Можно только догадываться, с какими чувствами выжившие встречали своих реабилитированных товарищей...
В мемуарах «Роздум на апошнiм перагоне» Иван Шамякин описывает этот период. Говорит, как «сваiх даўнiх калег, што адсутнiчалi па 18 — 20 гадоў», встречали уважительно, пытаясь как бы загладить вину поддержкой. Когда из ссылки вернулся Микола Хведорович, он был первым, кого восстановили не только в Союзе писателей, но и в партии. И Хведорович сразу же подал заявление в партбюро, что на него писала доносы известная поэтесса. Тогда секретарем бюро был молодой Андрей Макаенок. Он загорелся жаждой справедливости — захотел изобличить всех, кто был причастен к несправедливым арестам и гибели невиновных людей. Когда вернулся председатель Союза писателей Бровка, ему доложили о действиях секретаря. Шамякин пишет: «Прыгадваю, як Броўка змянiўся з твару — не пазнаць. Але не выдаў свайго спалоху. Ды тут жа паехаў некуды. Пазней я даведаўся — у акадэмiю, да Глебкi i Крапiвы».
С трудом Макаенка убедили, что не стоит ворошить старые обиды и начинать новый «виток враждебности». «Дабрак Глебка, гаварун, асаблiва настойлiва пераконваў. Усе мы — ганебна ўспомнiць — аказалiся дабрачкамi».
Всю жизнь Нина Илларионовна посвятила мужу. Воспитывали приемную дочь, внуков. И после смерти мужа она была озабочена тем, чтобы сохранить его наследие.
Дело в том, что Глебка оставил богатейшую библиотеку и архивы. Нина Илларионовна вспоминала, что «кнiгу, як сведчаць блiзкiя сваякi, Пятро любiў яшчэ з дзяцiнства. Гэтую любоў да яе ён захаваў на ўсё жыццё. I ў маладосцi, бывала, аддаваў апошнiя грошы, каб набыць тое цi iншае выданне». Имелось в его библиотеке много книг с автографами, в том числе погибших, репрессированных товарищей. Глебка хранил даже крамольную книжку Франтишка Алехновича «У кiпцюрох ГПУ», изданную в 1937 году за границей. Насколько уникальны архивы Глебки, свидетельствует хотя бы его публикация в 1951 году в газете «Звязда»: он обнародовал неизвестные строки Янки Купалы — сокращения из известного «Письма белорусского народа великому Сталину».
В 1972 году Нина Глебка обратилась с письмом к Петру Машерову, прося о создании мемориальной квартиры Петра Глебки на правах филиала или отдела Литературного музея Янки Купалы. «Захавалася лiтаральна ўсё, пачынаючы ад першых радкоў (рукапiсы твораў, лiсты сяброў–пiсьменнiкаў, багацейшая бiблiятэка з унiкальнымi выданнямi, фотаархiў), у тым лiку дзённiкi, успамiны, лiсты ваенных гадоў i iнш.»
Но мемориальная квартира так и не была создана. Архив и книжное собрание Глебки сегодня хранятся в отделе редких книг и рукописей академической библиотеки Беларуси, где создан и мемориальный кабинет.
Время переоценивает все. Но стихотворения Петра Глебки, особенно написанные во время войны, до сих пор включаются в хрестоматии и антологии. До сих пор его с благодарностью вспоминают сотрудники Института искусствоведения, этнографии и фольклора. О нем говорят как о человеке деликатном, веселом, умном, исключительно трудолюбивом и эрудированном. Иван Шамякин писал: «Пятро Глебка быў чалавек шырокай (падкрэслiваю гэтае слова) эрудыцыi, адзiн з самых адукаваных людзей у нашым рэспублiканскiм Саюзе пiсьменнiкаў... У Душанбэ ў Дзяржаўнай бiблiятэцы нам паказвалi старажытныя рукапiсы. Глебка задаваў такiя пытаннi пра эпас «Авеста», пра эпоху, жыццё i творчасць Рудакi, Дакiкi, Хаяма, Фiрдаусi, Джамi, што наш экскурсавод, ахоўнiк фондаў, доктар навук, спытаў у яго:
— Вы вывучалi ўсходнюю паэзiю?
Глебка адказваў:
— Кожны паэт павiнен ведаць усходнюю паэзiю. Без гэтага — якi ён паэт?»
И Шамякин же вспоминает, как Глебка на пару с Прокофьевым имел «прозорливость» выступить против выдвижения повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича» на Ленинскую премию, утверждая, что автор очень далек от социалистического реализма.
Петро Глебка умер в 1969 году, в Москве, в лечебнице. На его рабочем столе нашли брошюру «Целебные свойства пчелиного меда». Во многих местах текст был подчеркнут.
В 1976 год вышла книга воспоминаний о Глебке «Пясняр мужнасцi». В 2005 году состоялась научная конференция, посвященная 100–летию со дня его рождения...
Фото и документы из Национального архива Республики Беларусь.
