Графа в анкете

Краткий курс социалистического интернационализма в личном прочтении.

"Дети разных народов, мы мечтою о мире живем..." Красивая песня, хоть и изрядно подзабытая.

Помнится, в четвертом классе меня посадили за одну парту с цыганкой. Перспектива оказаться бок о бок с экзотической красавицей (то, что она цыганка, не скрывала ни сама одноклассница, ни школьные учителя) показалась мне весьма прельстительной. Мы тут же заключили договор: за то, что подтяну ее в русском языке, она научит меня своему наречию. Первый урок прошел как по маслу. "Вот видишь бант на голове, - показывала на свои вороные косички приятельница, - по-цыгански он называется "банто". После чего я проверила ей заданное на дом изложение. И даже побывала в гостях.

Наверное, мы бы здорово поладили. Но переросшая меня на три головы соседка (три года сидела в одном классе) просто перестала ходить в школу. Родители решили, что ее ликбез закончен.

А я получила первый прикладной урок интернационализма.

И в некотором роде национальной самоидентификации.

Впрочем, настоящее самоотождествление началось после того, как я стала обзаводиться первыми солидными документами любимой (мы все ведь любили свою родину) страны проживания - вначале красным билетом члена ВЛКСМ, затем болотного цвета паспортом, позже зеленым билетом члена ВЦСПС.

Можно сказать: я взрослела, потому что заполняла анкеты. А можно и так: я заполняла анкеты, потому что взрослела.

Но, аккуратно выводя требующиеся строки, в том числе и в обязательной графе "национальность", я не задумывалась, почему для государства столь важно знать мое происхождение. Мою кровно-географическую - а мы веками были "тутэйшымi" - привязку. Но надо так надо: человеком я была законопослушным, да и повода для стыда за свои корни не имела.

Тайную подоплеку востребования пресловутой анкетной графы (а у нас почти все было тайной) я узнала лишь недавно - из архивов. Может, конечно, кто знал и раньше, но лично мне четко не объяснил ни на университетских лекциях по диалектическому материализму, ни по истории КПСС, ни в паспортном столе. Никто толком не сказал, что инициатором этнического рентгена для меня, как и для миллионов сограждан бывшего СССР, стал "друг и вождь всех народов" по фамилии Джугашвили, более известный как товарищ Сталин.

Именно он хотел знать, что же представляет собой по национальному признаку великая общность - советский народ. Почему он был столь любопытен, я скажу чуть позже.

Благодаря ему 64 года назад впервые в СССР в паспортах графа о национальности не просто появилась, а приобрела особый, знаковый смысл.

2 апреля 1938 года, в самый разгар расстрелов и ссылок, НКВД СССР выпустил секретный циркуляр номер 65, регламентирующий новый порядок указания национальности при выдаче или обмене паспортов.

Если раньше можно было назваться тем, к кому причисляешь себя сам, то отныне каждый законопослушный гражданин претендующей на звание самой свободолюбивой страны должен был в подтверждение своей национальной принадлежности принести паспорта родителей или другие документы, удостоверяющие их личности.

Вот что говорилось в пояснении от 29 апреля 1938 года (правильно оно называлось разъясняющим указанием и имело номер 1486178) к циркуляру, которое без обнародования для широкой общественности было отправлено во все отделы актов гражданского состояния НКВД СССР: "Если родители немцы, поляки и т.д., вне зависимости от их места рождения, давности проживания в СССР или перемены подданства и друг., нельзя записывать регистрирующегося русским, белорусом и т.д. В случаях несоответствия указанной национальности родному языку или фамилии, как например: фамилия регистрируемого Попандопуло, Мюллер, а называет себя русским, белорусом и т.д., и если во время записи не удастся установить действительную национальность регистрирующегося, графа о национальности не заполняется до предоставления заявителями документальных доказательств..."

Так закладывалась мина...

Чуть раньше, в 1937 году, была проведена Всесоюзная перепись населения.

Советский народ стал полностью подучетен. В том числе - и по национальному признаку.

Для завершения идентификации весной 1938 года была введена и еще одна предупредительная мера - наклейка фотографий в паспорта.

Все было бы понятно, если б это делалось с целью заботы о генофонде представляющих СССР наций, в великих демографических целях. В конце концов, нет ничего страшного в четком определении этнического фактора - наоборот, знание его позволяет думать о будущем страны.

Но цель-то великого национального досмотра была другая. И все приведенные в инструкции в качестве канцелярских эталонов фамилии выбраны не случайно. Страна готовилась к великим национальным зачисткам: немецкой, польской, финской, латышской, еврейской...

Выступивший 3 марта 1937 года на пленуме ЦК ВКП(б) Сталин выдвинул далекую от интернационализма идею о существовании в многонациональном СССР пресловутой пятой колонны. Врагов, прокравшихся с враждебного запада, и их единоверцев-единомышленников в СССР. По его мнению, иначе и быть не могло, ведь главная цель соседних государств - заслать "друг к другу в тыл своих шпионов, вредителей, диверсантов, а иногда и убийц" - "чтобы ослабить и подорвать их ( то бишь географических соседей. - Прим. авт.) мощь".

Да уж: каждый меряет других на свой аршин...

Но я-то, дисциплинированно заполняя анкеты, ничего этого не знала. Хотя в принципе должна была знать, потому что к моменту моего взросления дела давно минувших дней стали отечественной историей. Но, к сожалению, закрытой для широкого доступа историей. Мне просто не положено было ее знать и задумываться об этом.

Меньше знаешь, как говорится, лучше спишь.

И потому, благополучно преодолев графу с определением личной национальности (хвала Богу и генам), споткнулась на таком анкетном пункте, как родственные связи с заграницей. То есть практически на интернационализме, в который верила всей душой.

История вышла такая. Во время Великой Отечественной войны в немецком концлагере погиб наш родственник, офицер польской, а затем Красной Армии. Человек, от которого осталось одно военное письмо, польско-русский словарик с пожелтевшей студенческой карточкой и надпись на скромном обелиске, установленном в Вилейском районе.

А в ПНР жил человек, который видел, как он погиб.

И нас, родню, пригласили в Польшу.

Будучи отличницей и общественницей БГУ, я с нетерпением ждала своей первой в жизни поездки за границу. Предварительно заполнив огромную анкету и собрав многочисленные характеристики: комсомольские, профсоюзные, административные. И не сделав при печатании, как и требовалось, ни одной помарки.

Кстати, этот бумажный образчик "советского детектора правды", заставивший поднять чуть ли не кладбищенские записи, поскольку семьи моих дореволюционных дедов имели много детей, я специально сохранила в домашнем архиве.

Оставалось последнее - личное собеседование. Вот на нем-то меня и срезали вопросом о том, какие задачи поставил Леонид Ильич Брежнев в области торговли на XVII съезде комсомола перед советской молодежью.

Поскольку я собиралась решать задачи на ниве журналистики, а не торговли, я этого не знала. В чем и была с позором уличена, как негодная для общения с сознательными польскими сверстниками.

Но если я могла для суровых экзаменаторов БГУ вызубрить, чем отличается газета "Вперед" 1905 года от своей тезки, издаваемой в 1907 году, а также содержание статей Ольминских-Лепешинских и прочих суперпублицистов ленинской школы, то что мне стоило ради великой цели выучить назубок все решения всех комсомольских съездов. А заодно - на всякий случай - партийных.

В общем, со второй попытки я стала выездной.

И поехала-таки в Польшу.

Но ничего, ничего не узнала из того, что хотела.

Мой заочный визави, который видел последние часы моего дяди - офицера, полиглота и семейной гордости, был разбит инсультом и ничего не помнил.

Я увидела беспомощного старика с пустым взором.

Я безнадежно опоздала.

А ведь еще тогда я могла из первых уст услышать о Катыни, где сложили свои головы не только поляки, но и западные белорусы.

Пожалуй, я много тогда могла узнать того, что уже никогда не узнаю.

Может быть, поэтому я так часто прихожу в архивы. И, продираясь сквозь корявый казенный слог, читаю самую печальную повесть на свете.

Может, я просто боюсь опоздать.

Хотя парадокс жизни состоит в том, что все равно я узнаю правду минувшей истории с опозданием.

Например, правду о преданном интернационализме. Оказывается, за тот год, когда в советском паспорте появилась графа о национальности, и за предшествующий ему 1937-й было арестовано, по данным российских исследователей, примерно 1 миллион 600 тысяч жителей многонационального СССР. Примерно 118 - 123 тысячи из них составляли поляки. Как обстояло дело с другими национальностями, мне еще предстоит узнать.