В конце рабочего визита в Москву Президент дал интервью журналисту телекомпании Russia Today Александру Гурнову. Вчера в вечернем телеэфире оно транслировалось каналом «Беларусь 1». Публикуем основные моменты этого откровенного разговора. Александр Лукашенко, в частности, говорил...
Об интеграции
— Мы создали Таможенный союз. С января запустили Единое экономическое пространство. Это более высокий уровень интеграции. Встал вопрос: а что делать теперь с ЕврАзЭС? Ведь сообщество свою функцию выполнило. Цель, которая ставилась перед сообществом, реализована. Что дальше? И еще в январе мы сказали: ЕврАзЭС надо преобразовать. Это международная организация. Ее нельзя разрушить. Ее надо преобразовать во что–то... И мы договорились, что в марте встретимся и примем решение, что делать с ЕврАзЭС. Вот мы и встретились.
Российская сторона взяла на себя обязательство подготовить проект решения по этому вопросу. Россияне — молодцы в этом плане. Они подготовили Договор о преобразовании Евразийского экономического сообщества в Евразийский экономический союз. Ранее мы приняли подобное решение и договорились, что с 2015 года мы будем в этом Евразийском экономическом союзе. Россияне предложили ускорить этот процесс. Белорусская сторона их поддержала, обратив внимание на две позиции. Они заключались в том, что наша комиссия экономическая имеет право от имени троих на международной арене заключать договоры. Мы — я дословно сказал — не против. Но если это будет камнем преткновения, то мы согласимся на это. Хотя мы пока сами — и Россия, и Казахстан, и Беларусь — можем заключать, от своего имени, договоры. Это ведь экономическая организация — Евразийский экономический союз, а договоры могут быть и политические, и военно–политические, и прочие.
Но мы договорились о том, что если нам нужно, чтобы наша Единая экономическая комиссия вела переговоры от троих, мы ей дадим такие полномочия. Однако мы действительно не приняли проект договора. Не подписали его. Почему? Казахстан, в этом тоже логика есть, возразил на наши предложения. Они заявили о том, что не надо ускорять этот процесс.
Договорились в 2015 году выйти на уровень союзных отношений...
О разговорах про перенос чемпионата мира по хоккею в 2014 году
— Я слышал эти разговоры... Это чисто политизированный процесс, он ничего не имеет общего со спортом. И если такое произойдет, это будет удар по имиджу федерации хоккея. Как минимум. А может, по всему мировому спорту. Беларусь этот чемпионат мира заслужила, она его выстрадала. Мы очень много сделали к этому чемпионату. И я уверен, если этот чемпионат в Минске состоится, то все скажут журналисты, что такого никогда еще не было и еще долго не будет.
О вере
— Все мы во что–то веруем. Но я сторонник того, чтобы подобные вопросы не выпячивались. Я даже очень плохо воспринимаю тех людей, которые вчера в церковь кого–то не пускали, а сейчас со свечкой там стоят публично.
Но если идентифицировать себя с какой–то верой, то я, конечно, православный человек.
О казни террористов
— Евросоюз никогда не просил меня повременить с казнью этих людей! Евросоюз всегда от нас требовал другого — отменить смертную казнь. А приговор был вынесен осенью прошлого года. Прошло уже несколько месяцев. Мне не предлагали отсрочить смертную казнь, а потом какие–то будут политические уступки... Но даже если бы мне предложили, было бы так, как сегодня есть, потому что это совершенно несопоставимые вопросы. Политические уступки со стороны Запада требуют политических шагов навстречу Западу. А это — чистая уголовщина. Катастрофически крайняя уголовщина, прощения которой нет!
Знаете, я указаний здесь не даю. Я просто не помиловал этих людей. Таких решений за годы президентства я принял не одно. Такая ноша... Такой крест Президента... Для меня это была очередная трагедия в моей жизни. Но больше всего я сопереживал родителям этих людей, которым я помочь, увы, не могу.
Следственный процесс был прозрачный. В нем участвовали, можно сказать, сотрудники российской ФСБ, сотрудники израильского МОССАД, Интерпол. У них ни на одном этапе следствия не возникло никаких подозрений и вопросов. С самого первого допроса все снималось на аудио–видео. Я потребовал этого. С самого первого момента они ни разу не сказали, что не виноваты. Они всё показали, рассказали. Это сопровождалось вещественными доказательствами. И сам процесс судебный был полностью открытый. Зал на четыреста человек. Родители обвиняемых, потерпевших, искалеченных людей — все там. Процесс шел открыто — выходите и говорите. Если у матери были какие–то сомнения или подозрения, я на этом тоже настаивал, любой сигнал должен быть проверен. И так было.
А тут намек некий на фальсификацию, подтасовку... Встает вопрос: зачем? Ответьте мне на вопрос, став на мое место, мне зачем эта фальсификация? Если уж откровенно говорить, когда произошел теракт, я глубоко сомневался, что нам удастся раскрыть его. Потому что такие вещи очень сложно раскрываются.
О принципиальности
Я абсолютно не сомневаюсь в справедливости вынесенного решения. Абсолютно в этом не сомневаюсь. И когда мне говорят: «Ну вот, молодые люди и прочее...» А я через сорок минут был в этом метро... Меня чуть ли не за руки держали. Зачем? Возможен второй взрыв... А у меня не было другого выхода. Я все это пережил. Это мое. Я должен этот крест нести. И я его нести буду. Советуясь или не советуясь с Богом — это мое дело. Как и мое было право — помиловать или не помиловать. А разбросанные куски тел... Они перед глазами у меня и сегодня. Изуродованные вагоны и разбросанные куски тел...
А двести человек искалеченных — это как? Двести человек искалеченных! Приходят с работы мать, отец, сестра, брат... И видят мужа или муж жену искалеченную... Без ноги, без глаз... Кто посочувствует им?
А вообще... Для Беларуси это — чрезвычайный случай. Аномальный. И это будет пресекаться жесточайшим образом! Чего бы ни стоило это мне или кому бы то ни было после меня.
