Георгий Марчук вспоминает о драматурге Алесе Петрашкевиче

Вот уж действительно кто у нас из драматургов недооценен, так это Александр Леонтьевич Петрашкевич. Он прожил очень интересную, богатую на события жизнь, в которой были ранний писательский успех, взлеты по комсомольско–партийной линии, падения вниз, снова подъемы. Он работал в отделе ЦК КПБ, затем возглавил этот отдел, стал первым ректором института культуры, заместителем главного редактора «Белорусской Энциклопедии», семь лет в издательстве руководил центром издания книг «Память». И на каждом посту, требующем внимания, находил время для творчества, вдохновенно писал пьесы.

Мы познакомились с ним в начале семидесятых прошлого века. Уже гремел славой его фарс, народная антирелигиозная пьеса «Адкуль грэх». Заревновал к его успеху даже А.Макаенок. Еще бы, такой бум! Родился новый комедиограф. Когда мне присуждали премию за одноактную пьесу в 1971 году, все члены жюри считали, что ее написал Петрашкевич. Пьеса была под псевдонимом. Он был старше меня на 15 лет, но это не мешало нашей творческой дружбе.

Как государственный человек Александр Леонтьевич отдавал предпочтение в своих пьесах социально значимым проблемам. Так родилась его «Тревога», которая поднимает вопросы пьянства на селе. О «Тревоге» заговорили сдержанно. Ее напечатал союзный журнал «Театр», в который пробиться было почти невозможно. Иногда при встречах Петрашкевич воодушевленно говорил о том, что часа два хорошо беседовал с первым секретарем ЦК КПБ П.Машеровым о самых разных проблемах. Ходили слухи, узнав, что Петрашкевич идет в ЦК на высокую должность, режиссер и группа артистов национального театра написали письмо главе партии: мол, оградите, он сейчас заставит нас ставить в театре его пьесы. Я в это верю. Недоброжелатели были. А он был плодовит, и это не было похоже на графоманию.

Работая в «Энциклопедии», случалось, он меня приглашал и зачитывал отрывки из новой пьесы. Он вернулся к комедии. Сочинил острую комедию «Украли кодекс». В.Туров решил экранизировать пьесу под названием «Воскресная ночь». Отмечали очень сильный актерский ансамбль и важность темы, но на фестиваль ее почему–то не отправляли. Это мало беспокоило автора сценария. С коллегами они уже сочинили новый — «Время выбрало нас» — о борьбе комсомольцев в Великую Отечественную войну. В это время он передал театру историческую пьесу «Написанное остается» о первопечатнике Ф.Скорине.

Созрела идея создать цикл исторических пьес, в центре которых судьба сильных личностей, их драма и трагедии на исторических изломах Отечества. Пьесу о Скорине все же поставили в театре имени Я.Купалы. После премьеры Петрашкевич признался, что, основываясь на биографии первопечатника, он кое–что добавил от себя. Это была колоритно описанная встреча Лютера и Скорины. Никто не заметил несоответствия. Ведь такая встреча могла быть.

Он еще сочинил сатиру «Интернационал в Пуховичах», но его уже тянуло к истории, хотя снова засел за комедию «Украли кодекс».

Десять пьес повествуют о десяти веках нашей истории. Очень насыщенные историзмом и фактологией пьесы. Петрашкевич даже не предлагал их в репертуары театров. Дорожил временем. Надо было каждый день работать над архивом или разработкой нового эпизода. Побывал он в Японии и привез портативный магнитофон. Ехали мы с ним в автобусе на юбилей театра в Мозыре. Включил Петрашкевич магнитофон и записал живую народную речь попутчицы, сельской жительницы. Дали ей потом послушать ее голос. Что там было! И молилась, и крестилась: «А божачкi, адкуль? Голас з неба! А божачкi, шчо гэта таке у вас?» Повеселились.

Как–то после назначения на высокий пост встретились мы в резиденции высоких чинов ЦК КПБ в дачном поселке Дрозды. Я отвечал в Союзе кинематографистов за проведение закрытых просмотров иностранных фильмов, которые не демонстрировались на широких экранах. Некоторые фильмы из этой программы мы в обязательном порядке с переводчиком везли в Дом культуры дачников в Дрозды. Первому секретарю ЦК КПБ Киселеву показывали отдельно, на отдельной даче. Правда, он не был любителем «клубнички» — в фильмах часто были откровенные эротические сцены. Смотрели фильмы его жена и дочери и лучшая подруга жены зампред Совмина Снежкова.

Так вот. Иду я к клубу, а навстречу — Петрашкевич с супругой. Прогуливаются по асфальтированной дорожке. Он опешил: «Как, Жора, и ты тут?!» — «Фильмы — моя работа». До сеанса было время, и мы решили пройтись немного, поговорить. «Знаешь, что сказал мне мой сын, когда мы заехали сюда на дачу?» Я молча слушал. «Сказал: «Не привыкай, отец, это все временно». И точно, он недолго побыл в высоких начальниках. И не жалел — тянула драматургия.

Леонтьевич воспитывал своих детей. Сын Андрей одно время был пресс–секретарем в Минской епархии. Дочь Татьяна — опытный редактор и стилист.

Возвращаюсь к нашей беседе в Дроздах. «Так все не вечно. А что же, по–вашему, вечно?» — спросил я. — «Народ и «мова». Относительно вечны, если с точки зрения могучего космоса. Живет «мова» — живет народ. Умрет мова, и нет народа...»

Эти идеи возрождения, отношения к родному языку очень его волновали.

Что останавливало режиссеров? Почему они «проспали» его исторические пьесы? Во–первых, очень мало у нас национально ориентированных режиссеров. Во–вторых, его пьесы требовали работы с автором. Они, пьесы, были многословны, с большим количеством действующих лиц. Трагедия драматургов в том, что когда их пьесы не ставят, то и широкая аудитория их не читает.

Когда я стал директором издательства «Мастацкая лiтаратура», издал сборник драматургии Петрашкевича. Он нежно погладил книгу со слезами на глазах.

Сил пробивать пьесы в театры у драматурга уже не было. Умерла неожиданно супруга. Он жил с дочерью. Наши дома по соседству. Иногда встречались у Комаровского рынка, рядом с которым живем. Александр Леонтьевич ходил в белорусской «вышиванке», соломенной шляпе, пробовал носить бородку. Походка была легкая.

Очень редко выступал в прессе как публицист. Жил пьесами. Просились герои Калиновский, Купала.

Его подкосил инсульт. Очевидно, сказалось напряжение. В майский день его 80–летия я позвонил, чтобы поздравить. С разрешения дочери он взял трубку. Поблагодарил за поздравление.

— Я уже, Жора, писать не могу. Еще немного читаю. Ты среди нас — молодец. На всех фронтах пашешь. Не отчаивайся никогда, делай свое дело. Написанное остается...

Через два года он умер. Похоронили тихо. Никто в нашем союзе и не знал о его уходе из жизни. Только после смерти Александра Леонтьевича Петрашкевича мы поняли, какое колоссальное наследие он оставил. Это тома оригинальных, глубоких исторических пьес. Не сомневаюсь — придет их время.

Советская Белоруссия № 231 (24861). Суббота, 28 ноября 2015