В студенческую аудиторию Борис Васильевич входил не степенно, как подобало бы заведующему главной кафедрой факультета журналистики, а быстрыми, спешными шагами. Так обычно спешат на встречу с друзьями. Положив на кафедру совсем необъемную папку, которая редко когда раскрывалась, он минуту–другую, думая о чем–то своем, обводил глазами аудиторию. Как будто искал только ему одному известные ориентиры. И, видимо, найдя их, начинал лекцию: «Сёння гаворка будзе пра нарыс...» Голос его набирал силу. В нем оживали краски. Преобладали не ровные, спокойные интонации, а взволнованность, полемичность, иногда легкая ирония. Магия слов творила свое волшебное дело: мы слушали любимого преподавателя, затаив дыхание.
Лекции Стрельцова — это живой срез подлинной жизни. Они не поучали вообще, а учили профессионализму. И наука эта черпалась не из академических учебников, а из личного двадцатилетнего опыта газетчика. Да еще какого! «Савецкая Радзiма» — областная газета. «Чырвоная змена» и «Звязда» — республиканские. И должности были не рядовые...
Обычно на лекциях Бориса Васильевича я садился как можно ближе к лектору. Хотелось не только слышать его голос, но и видеть выражение лица. Вдохновенного, открытого, искреннего. И, честное слово, порой мне казалось, что глаза Бориса Васильевича из всех студентов выбирали меня. И как будто мне одному была адресована лекция. Но когда такое же ощущение высказал один мой однокурсник, а потом другой и третий, я понял, что Борис Васильевич обладает счастливым даром: в одно и то же время читать лекцию для всех и персонально для каждого...
Помню, как на втором курсе меня избрали секретарем комитета комсомола факультета. А Борис Васильевич был нашим куратором от партийного бюро. Заседал наш комитет нечасто, но довольно долго. Бывало, и час, и два. Борис Васильевич терпеливо переносил эти заседания. А нам даже не приходило в голову, что мы транжирили его бесценное время. Отвлекали от работы над очередным учебником или докторской диссертацией...
В дела комсомольского комитета Стрельцов не вмешивался. Но если, советуясь с ним, мы слышали: «Не варта», то предложение рубилось на корню. Высок был авторитет Бориса Васильевича среди студенчества. И как преподавателя, и как человека. И многое значило его слово. Тем более — просьба.
Чаще других преподавателей бывал Борис Васильевич и в нашем общежитии на Парковой магистрали (теперь — проспект Победителей). Особенно в предновогодний вечер, когда в каждой комнате сооружался праздничный стол. Угощения на тех столах были скромные, но в достатке.
Борис Васильевич поздравлял нас с Новым годом, а прощаясь, напоминал праздновать пристойно. «А то самi ведаеце...» Подставить любимого преподавателя было бы святотатством. Как и дурным тоном считалось пропустить его лекцию...
Какой же потрясающей способностью обладал этот негромкий человек! Он брал высоту за высотой спокойно, без барабанного боя. Словно иначе и быть не могло...
Работа в областной газете и одновременно — учеба в 10–м классе вечерней школы Бобруйска. Получил аттестат зрелости и серебряную медаль — поступил заочно на филфак Белгосуниверситета. Но вскоре убедился, что заочная учеба равносильна заочной любви. Настоящих знаний она не дает. Перевелся на дневное. Через месяц приглашают в редакцию «Чырвонай змены». Старые сотрудники вспоминают, что стал Борис Стрельцов двухсменным трудягой. В одну смену он — студент филфака. В другую — литературный работник молодежной газеты. Пожалуй, он был единственным студентом, кто, не получая ни копейки материальной помощи, дважды в месяц переводил часть зарплаты в Бобруйск. Там остались его жена и дочь.
Старые «звездовцы» помнят до сих пор, как Борис Васильевич, заведующий отделом литературы и искусства «Звязды», писал по ночам кандидатскую диссертацию. «Газета и мораль» — ее тема. По сути, это первое в белорусской журналистике научное осмысление нравственного аспекта газетных публикаций.
Но вот что любопытно. Профессию журналиста Борис Стрельцов не выбирал. Она его выбрала. А выбрав, сотворила... нет, не кумира, а блестящего публициста и писателя.
Никогда не было у Бориса Васильевича намерения идти в науку. А ведь защитил он кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию. Стал профессором факультета журналистики. Создал десятки монографий и учебных пособий, по которым учатся и будут учиться поколения и поколения студентов.
Так где же здесь случайное, а где закономерное? А, может, так угодно было судьбе? Может быть... Но я думаю так: если Бог наградил талантом, то этот дар многогранный. И у каждой грани — свой лик, свое сияние...
Меня всегда удивляло: откуда, из каких родников Борис Васильевич черпал столько сил? На все у него хватало и времени, и желания, и возможностей. Много лет подряд он был секретарем Белорусского союза журналистов и одновременно — председателем комитета по профессиональной этике и журналистским премиям. Ему приходилось разбирать запутанные и сложные дела, поступившие в комитет по этике из судов. И суды считались с его оценкой и выводами. А сколько работ надо было перелопатить, чтобы отобрать лучшие из лучших (было время, когда премии вручались каждый месяц, а не раз в году). Но вот попала в его руки публикация высокой пробы — и он весь светился от радости. Так может радоваться отец успехам своих детей. Впрочем, чему тут удивляться. Борис Васильевич как–то признался сам: «Ведь почитай все сегодняшние профессионалы — мои ученики. Родные, я не лукавлю, для меня люди...»
И, конечно, боль и тревога за то, что происходит в прессе за последние годы, никогда не отпускали его. Мы много об этом говорили. Кое–что со слов Бориса Васильевича я записал в своем дневнике.
* * *
Слово — великая сила. Убить оно не убьет, но рану может нанести глубокую. Слово способно как одухотворить, так и обездушить. Информационный поток, постоянно омывающий нас, в большей степени эксплуатирует вторую возможность. Мелководье мыслей и чувств грозит неизбежным обмельчанием души. Человек по сути своей «глубоководное существо». Он не может бесконечно без ущерба для своей духовной природы скользить по поверхности бытия. Тем не менее создаются все возможности для такого скольжения. И увеличивается опасность того, что человек так и не встретится с собственной глубиной.
* * *
Все, что выходит в свет на страницах газет и журналов, заполняет эфир, принято считать информационным продуктом. Но каковы свежесть и качество этого продукта? Похоже, что это мало кого беспокоит. А возьмем информационную безопасность. Что под ней следует понимать? Сохранение тайн государственных, военных, политических — само собой разумеется, но это и запрет на манипулирование общественным мнением. Это невозможность навязать чью–то точку зрения всему обществу, чтобы сделать его послушным. Однако об этом как–то не принято говорить. А ведь манипулирование сознанием разрушает государственность.
* * *
Технология власти, какой бы изощренной она ни была, не заменит ее этики и моральности. Ее должна направлять духовность, а не интернет и современные технологии. В журналистике всегда было и будет человеческое начало. Потому что ее главное предназначение — исследовать жизнь человека. Его отношение к окружающему миру. Да, журналистика должна информировать. Она может развлекать. Но и обязательно — воспитывать. Это — три кита, на которых держится журналистика. Но, похоже, последний из трех пошел ко дну...
* * *
Объем правды каждый журналист волен выбирать по своим силам. Есть у него право и на свою собственную позицию. Если он исходит из своего «я», которое живет и действует в согласии с совестью. В убеждении, что он защищает правое дело. Но у него нет и не может быть права сегодня говорить одно, а завтра с таким же энтузиазмом утверждать совершенно обратное. Как такому журналисту можно верить? Но они, к сожалению, есть. И их немало... Именно они могут открывать, а потом забывать, наконец — воскрешать. Сперва хоронить, потом эксгумировать. И объявить, что начинается новая жизнь. Не дай Бог такой новой жизни!
...Вот уже год нет среди нас Бориса Васильевича Стрельцова. А голос его звучит. Чуточку глуховато. Будто приглушенный расстоянием и временем. Но звучит...
Перечитал еще раз чудесные новеллки Бориса Стрельцова «Чарадзейны туман». Изумительная лирика! И вновь перед глазами встали строчки:
«Не обязательно каждому полнолуние (обязательно полнолуние!) будет посылать тонкий запах ночной фиалки. У всех это будет по–разному. Вон сколько природа подарила нам цветов. У каждого свой запах, свой аромат. Нужно только быть хоть немножечко влюбленным, в соответственном настроении души — и тогда лунный свет подарит вам чудо».
