В мире весь прошлый месяц говорили о неравнодушии к проблеме насилия над детьми. Традиция появилась 26 лет назад, когда американка Бонни Финей узнала, что ее четырехлетний внук погиб из–за жестокого обращения в семье. Скажете: одна из многих историй, страничка в гигантской летописи преступлений против самых беззащитных. Точку в ней человечеству никак не удается поставить, несмотря на весь его хваленый гуманизм. Увы, и сегодня, когда читаешь наши сводки новостей, просто кровь стынет от того, как часто дети становятся свидетелями или жертвами насилия. Причем со стороны самых близких. Ежегодно выявляется несколько сотен таких преступлений. И за каждым — слезы, боль, душевная рана на долгие годы. А сколько еще тех, кто боится и молчит?
Еще в 2004 — 2006 годах белорусские специалисты провели исследование в интернатах, изучая проблему. Опытные психологи опросили более 300 подростков. Оказалось, около 4 процентов из них становились жертвами преступлений сексуального характера, а каждый третий подвергался физическому насилию. Типичная ситуация, о которой мне не раз доводилось слышать и от психологов, и от учителей: пьяный отец, придя домой, решает заняться «воспитанием». Требует показать домашние задания, а заканчивается все рукоприкладством. Тайное становится явным, лишь если педагог заметил синяк, воспитатель в продленке обратил внимание на изменившееся поведение малыша... А вот свежие цифры: только эпизодов преступлений против половой неприкосновенности детей — более 400 за прошлый год. Цифра, согласитесь, шокирующая. Хуже того, уверяют специалисты, проблема одинаково остро стоит для всех стран, независимо от исповедуемой религии, уровня культуры или развития экономики.
Самому маленькому пострадавшему от сексуального насилия, с которым довелось разговаривать психологам, всего 4 года. Лично меня особенно впечатляет еще один момент: в списке насильников одинаково часто фигурируют и родные отцы, и отчимы, и люди, вхожие в семьи. Причем, замечает Людмила Мун, начальник отдела психолого–физиологических исследований главного управления судебно–психиатрических экспертиз Государственного комитета судебных экспертиз, лишь у каждого десятого из них — педофилия. Остальных за грань добра и зла завели разные механизмы поведения. Дела такие очень сложные, ведь обычно есть лишь слово взрослого против показаний ребенка, которым доверяют меньше. Еще больше усугубляет и без того отчаянное положение малыша, когда сторону насильника принимают другие родственники, не желающие лишаться единственного кормильца или ведомые еще какими–либо личными причинами. И, по статистике, в среднем такой ад в отдельно взятой семье может продолжаться до пяти лет...
Психологи подчеркивают: ребенок всегда хочет рассказать о пережитом, но зачастую не может найти того, кому готов довериться. Ведь предали самые близкие люди. К слову, именно отсутствие доверия — главная болевая точка проблемы. Как журналист я, конечно, слышала много реальных историй на эту тему, казалось, уже должна бы перестать удивляться. Но вот очередная не укладывается в голове: школьница стала жертвой уличного насилия, а придя домой, не придумала ничего лучшего, как постирать свою одежду и сесть за уроки... Побоялась открыться? Нет контакта с родителями? Знает, что все бесполезно? Это, наверное, и к родителям большие вопросы.
Думаю, двух мнений быть не может: единственно верное противоядие — грамотная помощь. И хорошие наработки здесь, к слову, уже есть. Скажем, единую модель по защите детей, где в одной связке оперативно работают линия помощи, дружественные комнаты опроса и центры реабилитации, придумали представители МОО «Понимание». Но хорошая идея реализуется со скрипом. Сервисы вроде как работают, но у каждого — свой адрес. Так, общенациональная детская линия помощи прописалась в РНПЦ психического здоровья. Специалисты теоретически должны принимать звонки 24 часа в сутки семь дней в неделю. Но поскольку телефон поставлен в холле, то, бывает, обращение остается без ответа, потому что у врачей свои дела, заботы, а это своего рода лишь дополнительная нагрузка. В дружественных комнатах опроса психологи разговаривают по душам с детьми с подачи милиции и Следственного комитета. Но таких мест у нас пока всего 17, а не 50, как требовалось бы минимально. Спросите: зачем же это нужно? Разговор специально обученных психологов с ребенком здесь записывают на камеру, а позже следователь может просматривать видео, не вызывая малыша на повторные, мучительные для него допросы. Правда, такой подход — пока из разряда рекомендательных, им, говорят эксперты, нередко пренебрегают. Но уже к концу года, надеются общественники, рекомендация может стать законом.
Еще одна составляющая помощи — реабилитация. Ее схема разрабатывается на базе 4–й минской детской больницы. Здесь есть отделение для переживших психотравму детей. Идеальный вариант на будущее — чтобы здесь был полный комплекс услуг. Чтобы каждый ребенок, узнавший взрослую жестокость, смог стряхнуть с себя всю эту грязь, подлость, лицемерие. И чтобы ужас, пережитый в детстве, не смог омрачить жизнь, которая только начинается и так много хорошего обещает.
pasiyak@sb.by
Советская Белоруссия № 89 (24719). Четверг, 14 мая 2015
