Загадки поэмы «Тарас на Парнасе»
Однажды, 150 лет тому назад, одному белорусскому шляхтичу, который баловался сочинительством, вздумалось написать поэму на местном наречии. В ней античные боги и богини говорили по–белорусски и вели себя совсем как «тутэйшыя» Янки и Матруны.
Вот какой, например, предстает красавица–богиня:
Во перад люстрам задам мелiць
I маслам мажыць валасы
Ды нечым белым твар свой белiць
Венера, знаць, дзеля красы.
Имя автора кануло в Лету. Но не навсегда.
Константин Вереницын, уроженец деревни Островляны Витебского уезда, воскресни он, был бы изумлен, узнав, что его скромной персоне посвятил всю свою литературоведческую жизнь исследователь Геннадий Киселев. Поиск имени автора поэмы «Тарас на Парнасе» превратился для ученого в захватывающий детектив.
Автор засмеялся или зарыдал бы от счастья, узнай он о многих поколениях белорусских школьников и студентов, воспитанных на его шедевре. Об ученых, защитивших на поэме свои кандидатские и докторские. О переводчиках М.Лозинском, В.Рич и В.Папковиче, которые заставили «Тараса...» говорить на русском, английском и немецком языках.
Новая белорусская литература восстала из руин, из пепла благодаря шутке, пародии, казусу.
Так случается. И не только с нами.
В советскую эпоху интерпретаторы превратили героя поэмы в работящего, совестливого и простодушного мужика, противопоставленного классу панов–эксплуататоров. В новом прочтении поэма «Тарас на Парнасе» предстает в ореоле недоумения, вопросов, загадок и тайн. Почему переодетые в свитки и андараки боги и богини оставили Олимп и перебрались на Парнас, где по идее должны были разгуливать Аполлон с его девятью музами?
Константин Вереницын разбирался в мифологии. Но ему нужны были боги, упавшие с котурнов, и гора, на которую карабкается пишущая братия.
Вот штурмуют священную гору «боги» российской словесности Булгарин, Греч, Сологуб. Больше всего досталось от автора Фаддею Булгарину:
Гляджу сабе — аж гэта сiвы,
Кароткi, тоўсты, як кабан,
Плюгавы, дужа некрасiвы,
Крычыць, як ашалелы, пан.
Нясе вялiкi мех пан гэты,
Паўным–паўнюсенькiм набiт.
Усё там кнiжкi ды газеты,
Ну, як каробачнiк якi!
Бедный Булгарин! В свое время ему досталось и от А.Пушкина, который наградил литератора язвительной эпиграммой:
Не то беда, Авдей Флюгарин,
Что родом ты не русский барин,
Что на Парнасе ты цыган,
Что в свете ты Видок Фиглярин.
Беда, что скучен твой роман.
На Булгарина, своего соотечественника, автор «Тараса...» имел особый зуб. Припомнилась семейная история: отец Булгарина был участником освободительного движения в Польше и Беларуси, а сын отрекся от отцовского дела, поселился в Санкт–Петербурге, из Тадеуша превратился в Фаддея и стал адептом имперской политики. Впрочем, в своих плохих романах он вспоминал о Беларуси с сентиментами.
Он был славянофилом, а автора «Тараса...» тошнило от сермяги, лаптей и квасного патриотизма. Ему претила славянофильская привычка обожествлять мужиков и омужичивать богов. И он написал поэму–пародию.
Тарас — не пан и не мужик. Он полесовщик, а это значит тот, кто этих самых мужичков ловит в лесу и штрафует за незаконные вырубки леса и браконьерство. Мужики его, естественно, ненавидят. А он, наверное, ненавидит и себя, и тех, кому служит. Служит верой и правдой, потому что все дела делает основательно, на совесть.
Што–ж? Чалавек ён быў рахманы,
Гарэлкi ў губу ён не браў!
Затое–ж ў ласцы быў у пана, —
Яго пан дужа шанаваў.
Любiла тож Тараса й паня...
Интересно, за что? Из вышесказанного следует: Тарас умел ладить с начальством. Наверное, в чем–то и переусердствовал — и возмездие пришло в обличье медведя, который переправил полесовщика на тот свет.
Парнасские небожители — Зевс, Гера, Марс, Нептун, Геркулес и прочие — выставлены в убогом и карикатурном виде не потому, что они такие на самом деле, а потому, что такими увидел их Тарас. Хозяева жизни угодили под проницательный, холодный и насмешливый взгляд полесовщика. Единственный раз — и не в жизни, а за ее порогом — он может поиздеваться над господами, которым уже не служит. Вот они каковы, те, для кого он когда–то кабана к дереву привязывал. И в каждом из них он заметит самое плохое. Не пощадит даже седины Зевса:
Зевес–жа наўзнiч лёг на печы,
Сярмягу ў голавы паклаў...
Ён грэў на печы стары плечы
I нешта ў барадзе шукаў.
Нет, не зря Тарас допущен на Парнас вместе с Пушкиным, Лермонтовым, Жуковским и Гоголем. Умей он писать, стал бы сатириком или памфлетистом.
Он им ничем не обязан. Накормили, напоили — он им за это под дуду сплясал и — прощайте, до новых встреч. Время идет, старые боги уступают место новым, а он, не мужик и не пан, остается при своей лесной службе.
Только он ни о чем не забыл. Таков менталитет полесовщика — держать при себе свои мысли и все помнить — и доброе, и злое. Вернулся на этот свет и продиктовал господину Вереницыну свои мемуары.
Есть у художника Ивана Крамского картина «Полесовщик». Из–под дремучих бровей смотрит на тебя Тарас глазами синими и холодными, как лезвие топора, который он прячет за спиной. И что у него на уме, одному Господу Богу известно. И не каждый отважится встретиться с ним с глазу на глаз на глухой лесной тропинке.
ВАСЮЧЕНКА Петро.
