Тревога и надежда — этими, казалось бы, взаимоисключающими понятиями можно описать те тенденции, которые онкологи наблюдают последние 10 лет.
Тревожно, потому что заболеваемость раком выросла у нас на 20 процентов (причем по некоторым позициям очень существенно: раком почки — в 1,5 раза, раком кожи — в 2). И это, увы, совсем не предел: следующее десятилетие, по прогнозам, тоже пройдет с видимым нарастающим итогом. Представьте себе перспективу: в итоге более 430 тысяч онкобольных, за плечами или впереди у которых лечение долгое, трудное, дорогостоящее. Скорее всего, картина, как и сейчас, будет весьма неоднозначная, с разительными «перекосами» по регионам. У онкологов тем не менее от этого руки не опускаются. Но время бросает вызов — и работать придется засучив рукава.
О надежде, которая соседствует с тревогой, — это не для красного словца, не для «психотерапевтического эффекта». На самом деле есть, что обнадеживает. Чуть–чуть, но все же качнулась вниз смертность. Эффективнее стало лечение. Реже — отказы от него. Лучше технические возможности. Или возьмем такой принципиальный момент: если в 2000–м на 1 — 2–й стадии, когда успех практически гарантирован, рак выявлялся в 48 случаях из 100, то в 2009–м — уже в 58. Прогресс? Налицо. Но все равно главный онколог Минздрава доктор медицинских наук Сергей Красный называет ситуацию с ранней диагностикой «совсем не радужной»: «Почему рак предстательной железы диагностируется на первых стадиях только в 36 процентах случаев? В Европе этот показатель в 2,5 раза выше, в США — превышает 80 процентов!» Почему вообще от этого вида рака в течение первого же года после постановки диагноза погибает столько — каждый восьмой? Притом внедряется тест на ПСА (онкомаркер при поражении предстательной железы, который подсказывает врачам: а вот здесь надо бить тревогу!), и достаточно широко. Скажем, в Витебской области его можно сделать уже в 10 районах. А с другой стороны, сомневаются врачи, побежит ли сельчанин «проверяться на рак», если это стоит сейчас около 20 тысяч? В 6 районах онколога просто нет, во многих специалист работает по совместительству, по принципу «кого уговорили», костяк кадрового состава — «пенсионеры и пионеры». Зато какой с них спрос! Проморгали где–то что–то, запоздали с диагностикой — виноват онколог. Не терапевт, не врач общей практики, которые видят пациента куда чаще, а значит, имеют больше шансов засомневаться вовремя. Поэтому, по словам главного врача Витебского онкодиспансера Анжелики Томчиной, престиж районного онколога низок чрезвычайно. А раз на этот, передний рубеж люди не горят желанием идти, то чего же ждать от статистики?
На самом деле первая линия в борьбе с раком еще ближе и еще шире. И это не секрет, что проходит она на уровне поликлиники. Допустим, в России, где у 6 больных из 10 онкологию находят поздно либо слишком поздно, в конце прошлого года запустили пилотный проект в 11 регионах. Теперь любому врачу поликлиники быть подозрительным, настороженным, бдительным и должно, и выгодно. В Челябинской области, например, за каждый случай «пойманного» рака полагается доплата — в полторы тысячи рублей. Причем главный онколог России Валерий Чиссов считает, что здесь больше, чем суперсовременная аппаратура, больше, чем томограф и эндоскоп, нужны глаз и внимание врача. А он ведь все последние десятилетия был занят другим. В основном — диспетчерскими функциями. Бесконечный поток на приеме. Бесконечные визиты. Бесконечная бумажная работа. Иногда голову лишний раз поднять некогда. В руках же — тонометр и фонендоскоп...
У нас акцент тоже собираются переносить на первичное звено медицины. Уже вслух обсуждается запуск скрининговых (читай — массовых, нацеленных на раннее выявление «плохих» клеток) программ. Уже говорят, что бдительность врачей надо стимулировать рублем. Уже просят специалистов: помогите коллегам, научите, как быть всегда настороже. Потому что уже ясно: одним онкологам, при всех их успехах и наработках, регалиях и ноу–хау, борьбу с раком по всем линиям обороны потянуть будет трудно. Если не невозможно.
