От любви до ненависти, говорят, один шаг. Сколько же нужно шагать, чтобы в состоянии ненависти всадить в родную сестру нож 136 раз? Зарубить топором отца? Изнасиловать, а потом задушить четырехлетнего ребенка? Выбросить в мусорный контейнер новорожденного?
«Меня жизнь заставила», — сетовала в колонии одна... даже «кукушкой» назвать ее язык не поворачивается. Всего по стране около 30 тысяч осужденных, из них 22 тысячи находятся в местах лишения свободы. А еще лет десять назад их было вдвое больше. Накануне 93–летия со дня образования уголовно–исполнительной системы МВД ДИН решил открыть двери, которые для законопослушных граждан обычно закрыты.
Машинка иголочку сломала
В лечебно–трудовом профилактории № 3, с которого началась наша «экскурсия» с заместителем начальника департамента исполнения наказаний Сергеем Сандалюком, около 650 «постоялиц». Токсикоманки, наркоманки, но большинство оказалось здесь из–за беспробудного пьянства, говорит начальник ЛТП Александр Якжик. А спроси любую, кто виноват, ответит: кто угодно, только не она. Средний возраст дам (страшно сказать) 30 — 35 лет. Процентов 80 из них воспитывались в семьях, которые принято считать благополучными.
Лена К., 32 года, как раз из такой семьи. Теперь, подперев стену в спальном помещении профилактория после тяжелого трудового дня, она заключила:
— Такой я родилась...
— Какой такой?! С бутылкой в руке ты родилась, что ли?!
Неожиданное резкое высказывание 18–летней Ани П. удивило. Правда, девушка тут же отошла в сторону. Наверное, чтобы не конфликтовать с остальными. Среди 180 человек отряда «невиновных» она, самая младшая, признала, что в профилактории оказалась по собственной глупости:
— Мать умерла, когда мне было два года, отца никогда не видела. Жила с бабушкой, потом оказалась в детдоме. В 18 лет перебралась в трехкомнатную квартиру, доставшуюся от матери. Сняла со счета 30 миллионов, которые мне перечисляли, и стала кутить с друзьями. Пошли протоколы за распитие и по приговору суда меня привезли сюда... Я, кстати, на фотографа училась. Видите, — Аня показала на карточки со снимками элтэпэшниц у кроватей, — теперь здесь фотографирую.
Рассматриваю фото, пытаясь кого–нибудь узнать.
— Видели бы вы, какими страшными они сюда приезжают: опухшие, синие, с гематомами на лицах, глаз открыть не могут.
Аня запнулась. Наверное, вспомнила, что и сама четыре месяца назад была «хороша». Говорит, что обязательно доучится, работать пойдет и не будет дурью маяться.
Поближе подошли три дамы, тоже стали рассказывать свои истории. Они отличались лишь деталями, суть одна: все достало, никто не понимает, так начали пить. Но при этом алкоголичками себя не считают.
Марина А., 34 года, мечтательно протянула:
— Вот бы долг за детей погасить. Только как, если предлагают то дояркой, то разнорабочей, то швеей? А сколько платят? Слезы.
— Сколько бы вы хотели?
— Ну... миллионов 8 — 10. Нам ведь обязаны помогать. Нас обязаны трудоустроить...
— И все вам чем–то обязаны. А что же вы сами?
— Думаете, меня так легко возьмут на нормальную работу? Раз откажут, другой, на третий и сама уже не идешь.
Рассказала собеседницам историю одного бывшего «химика», который, придя на завод рабочим, отучился заочно, пошел на повышение, жилье начал строить. Все три примолкли.
Трудятся здешние обитательницы в 38 подрядных организациях, зарабатывая от полутора до пяти миллионов.
— Самые высокооплачиваемые профессии — доярки, маляры, животноводы, строители, — перечисляет Александр Якжик. — Но на эти должности отправляем тех, в ком уверены. Одна наша доярка, освобождаясь, сняла со счета заработанные за год 27 миллионов. Она сюда вряд ли вернется: у человека цель есть.
Особо прыткие, как 28–летняя Татьяна С., в статусе «невыездных» трудятся в ЛТП разнорабочими. Таня, к примеру, не может выйти за пределы лечебно–трудового профилактория, так как имеет буйный нрав, бежать пыталась. А вот восьми дамам, которые за нарушения теперь заперты в дисциплинарных комнатах, и вовсе не до мирских забот. Как минимум суток на десять. Наказали их за побег, курение в спальном помещении, пьянство на работе.
Кстати, из зарплаты, кроме погашения исков и долгов, удерживают средства на питание, одежду, обувь, коммунальные платежи. Оставшиеся деньги можно приберечь или потратить в местном магазине. Денежные переводы, посылки и бандероли сиделицам шлют родственники, пишут им и письма, звонят, на свидания приезжают. Детей здесь почти никогда не бывает: стыдно мамочкам, они придумали для сыновей и дочек красивые легенды своего годового отсутствия.
Дай воли глоток
Внешне ЛТП и исправительное учреждение открытого типа № 36 больше напоминают пионерские лагеря. Ухоженные цветочные клумбы, здания, выкрашенные в приятные цвета, ни колючей проволоки, ни собак. Но Сергей Сандалюк замечает, что ограничение или лишение свободы — уже наказание. Вчера ты делал все, что заблагорассудится, сегодня каждый твой шаг и тот половинчатый, под контролем. Тем более что большинство этих «химиков» переведены из колоний и теперь постепенно возвращаются в социум. Но пока для них сплошные «нельзя». Только работа — «дом», «дом» — работа.
Володя Н. мог освободиться уже в следующем году. Было начало июля. Как обычно после работы автобус вез его и остальных «химиков» обратно в общежитие ИУОТ. За окнами бежали машины, поле, лес, снова поле, деревушка. Какой–то пьянчужка приобнял свою подругу... Володя отвернулся, его жена бросила, еще когда в жодинскую тюрьму попал.
Вдруг он чуть не боднул сидящего впереди — остановка. Выругавшись на водителя–неумеку, вышел подышать свежим воздухом. Рядом был винно–водочный. «Нет, надо начинать другую жизнь... Хотя... Чуть–чуть. Никто и не заметит», — вертелось в голове. Автобус уехал, Володя остался. Потом его отправили обратно в колонию. По словам начальника ИУОТ Александра Толстыко, почти всегда причиной побегов «химиков» является алкоголь. В этом году в республиканский розыск объявляли пятерых осужденных. Не нашли пока только одного.
Еще одна беда — наркозависимые. Александр Толстыко признается: «Хоть и держим наркоманов на особом контроле, проблемы с ними есть. В ИК их стены удерживают от соблазнов. Может, стоит пересмотреть подход к смягчению наказания для определенных категорий осужденных?»
Граждане рецидивисты
А на свободе? Удастся ли вернуться к нормальной жизни — еще вопрос. После освобождения бывшие осужденные становятся на учет в соцслужбу, им помогают оформить документы, предлагают работу. Правда, народ этот сразу чуть ли не в директора метит или снова на нары, потому что там привычнее. Можно также записаться на курсы и получить новую специальность. Проще говоря, государство пытается помочь человеку начать новую жизнь. Но, как известно, под лежачий камень...
Сергей Ш. через все это уже проходил. Он, как и остальные убийцы, насильники, воры, разбойники, наркоторговцы, снова узник исправколонии в поселке Новосады. Теперь на производстве ИК № 14, в сварочной кабине конвейера изготавливает глушители. Сергей врет мне о своей богатой на приключения жизни. Правду о его похождениях знает замначальника колонии Дмитрий Масько: кража, нарушение превентивного надзора, разбой, тяжкие телесные, повлекшие по неосторожности смерть.
Товарищи Сергея в механических цехах мастерят инвалидные коляски, остовы, радиаторы, стойки на борта. В соседнем цехе делают тазы, ведра, совки и корыта из оцинкованной стали. Вот двое рабочих старательно посылают под нож очередную металлическую пластину размером 2,1 м на 125 см. С обратной стороны станка один за другим ложатся листы 40 на 125 см.
Трудятся почти все осужденные колонии, если быть точной — 92 процента. Егор Б. от работы отказался: наклоняться, говорит, ему нельзя. Но врачи уверяют, что это ложь, просто спину гнуть неохота. Теперь набирается сил в штрафном изоляторе, без прогулок, сигарет, книжек, свиданий, посылок. А почти половине этих осужденных передач ждать не от кого. Хотя Дмитрий Масько говорит, что каждую третью пятницу в колонии заключают по 5 — 7 браков. Но это в основном ради выгоды: чтобы сумки с продуктами возили и во всех отношениях очень даже удобно. Потом такие семьи, как правило, распадаются.
Егор, как и другие 32 нарушителя, на десять суток лишен многих радостей, в том числе возможности наведаться в местный магазин.
Товар там раскупают мигом. Самые популярные продукты?
— Сигареты, чай? — пытаюсь угадать я.
— И сладости, — добавляет продавец Татьяна Гурко. — За день по 200 человек отовариваются. Осужденным в месяц разрешается потратить тут до миллиона рублей. Деньги списываем со счетов.
Очередной нос и черная кепка по ту сторону зарешеченного и застекленного окошка попросили 2 пачки чая, пару булочек и упаковок макарон быстрого приготовления, туалетную бумагу. Татьяна закрывает окошко, идет за товаром. Возвращается, открывает окошко, рассчитывает:
— Следующий.
Каждый из покупателей — рецидивист. Содержатся они в условиях общего, усиленного и строгого режимов. За последние 15 лет некоторые из них по семь раз в колонии успели побывать. Вот старательно укладывает покупки Дмитрий К. — помощник руководителя местного духовно–нравственного кружка отца Георгия. Девять лет назад Дима с приятелями похитил предпринимателя и требовал за него выкуп. Закончилось все убийством бизнесмена.
Но почему же они в колонию возвращаются? Потому что на свободе сталкиваются с множеством проблем и именно там с ними нужно больше работать, считает Дмитрий Масько:
— К тому же первое наказание за малозначительное преступление не должно быть связано с лишением свободы. Человека не стоит сразу изолировать от общества, нарушать социально полезные связи. Можно, к примеру, на исправработы отправить, максимально оштрафовать. Ведь если он первый раз в тюрьму попадет, то, скорее всего, не последний. Эта проблема обсуждалась и областной наблюдательной комиссией. Но пока вопрос остается открытым.
На краю
В жодинской тюрьме № 8 находятся подследственные, арестованные до шести месяцев за незначительные преступления, осужденные, которые ждут либо отправки в места отбывания наказания, либо завершения рассмотрения кассационной жалобы. Здесь и те, кто отбывает тюремный режим.
Нас повели в самый жуткий из режимных корпусов — к приговоренным пожизненно: убийцам, насильникам, педофилам... Их тут 170. Большинство преступлений они совершили под воздействием «великого» растворителя клеток головного мозга — алкоголя. Причем почти половина приговоренных к ПЗ — молодежь от 20 до 30 лет. Процентов 30 не имеют и среднего образования, однако 75 — уже ранее судимы.
Массивная дверь в одной из камер со скрипом отворилась. Вторая, зарешеченная, осталась на замке. За ней — трое молодых людей в оранжевой одежде. «Здравия желаем, гражданин начальник», — донеслось как из загробного мира. То ли акустика, то ли сама атмосфера такая, что у меня холодок по спине пробежал. Говорить с этой компанией не хотелось. Достаточно было прочесть об их зверствах на табличках на двери.
В соседней камере — больные туберкулезом. На ПЗ их всего трое, содержатся отдельно. После них прогулочный дворик и душевую дезинфицируют. Особый уход за ВИЧ–инфицированными и наркозависимыми.
По словам начальника отдела по организации исполнения наказания в виде пожизненного заключения Дмитрия Савватимова, через десять лет примерных пожизненников все–таки могут перевести в ИК–13 в Глубокое. Еще через десять лет можно ходатайствовать о замене срока на осязаемый. За время существования ПЗ оттуда в Глубокое отправили 55 осужденных, в этом году — пятерых.
Самое сложное, признается Дмитрий Савватимов, разместить осужденных к ПЗ по камерам так, чтобы было меньше конфликтов: «Очень трудно годами сидеть друг с другом в четырех стенах круглые сутки, с получасовым выходом на прогулку».
Интересуюсь, бывают ли здесь попытки суицида?
— Бывают. Последняя — полтора года назад. Но нужно отличать их от членовредительства, которое чаще случается еще в изоляторе временного содержания как демонстрация, протест против приговора, режима содержания.
Все время, пока мы перемещались из одного исправучреждения в другое, в голове вертелся вопрос: оправдывают ли себя всякого рода «поблажки» для осужденных? К примеру, улучшение условий содержания, досрочное освобождение. Кто даст гарантию, что, выйдя на свободу, такие люди не примутся за старое? Полковник Сандалюк считает, что все индивидуально:
— По закону мы обязаны это делать, человек вроде как заслужил. Ведь смотрите, автомобилисты в 90 процентах случаев совершают преступления случайно. Если же говорить о рецидивистах, то какие для них могут быть послабления? Равно как и для воров или бандитов со стажем, для которых это уже стиль жизни. Признаюсь: раньше думал, что спустя столько лет работы в системе меня трудно удивить, но нет. В отряде бывшей Витебской детской колонии сидел мальчишка лет 11. Ребенок ребенком, а по закону — уже преступник. Не дает мне покоя его судьба: неужели встретимся с ним во взрослой колонии?
Советская Белоруссия №164 (24301). Вторник, 3 сентября 2013 года.
