Ветеран Великой Отечественной войны Леонид Еремин: «Война — худшее из того, что может случиться»


Маленький солдат большой войны. Так говорят про тех, чье детство опалило страшное горе. С тех лет любить и защищать Родину — главное для 92‑летнего Леонида Еремина. В годы Великой Отечественной — юный подпольщик, партизан отряда № 2 им. М. И. Кутузова 100‑й партизанской бригады им. С. М. Кирова. За боевые заслуги награжден орденом Отечественной войны II степени, медалью «За победу над Германией». С десяток наград и за 57 лет доблестного мирного труда. Среди них орден Трудового Красного Знамени, медали «За доблестный труд», «За трудовое отличие», «Ветеран труда», грамоты Верховного Совета БССР.


Несмотря на почтенный возраст, Леонид Александрович цитирует Коласа и Пушкина, по-прежнему, как и 68 лет назад, начинает утро с «СБ. Беларусь сегодня» и все с такой же ненавистью говорит о фашизме.

— Война где вас застала?

— В Старых Дорогах. Родился в Борисове в 1931‑м. Там мы прожили чуть больше года. Потом отец Александр Александрович поступил в юридический институт, и мы перебрались в Минск. Мама Прасковья Григорьевна работала в детском саду. В 1936‑м папа оканчивает институт и его, как парттысячника, направляют прокурором в Стародорожский район. Перед самой войной новое назначение — прокурором Вилейской области. Мы же с мамой остались в Старых Дорогах.

15 июня 1941‑го отец приехал за нами. Но 22 июня, сразу после выступления Молотова, спешно уехал. Больше мы не виделись. В Витебске он вступил в Красную армию. Защищал Москву на Калининском фронте, а в сентябре 1942 года погиб подо Ржевом.
На второй день войны Старые Дороги уже бомбили. Мы с мамой подались в беженцы, но дошли лишь до Осиповичей. Фрицы нас опередили — пришлось возвращаться.
В городе немцы начали устанавливать свой порядок. По доносам расстреливали коммунистов и советских работников. Как жену прокурора забрали в гестапо и маму. Но друзья отца ­кого-то подкупили — и через трое суток ее выпустили.

Леонид Еремин, 1939 год.
— А как получилось, что ваша квартира стала явочной?

— В городе начали создаваться подпольные ячейки. Друг папы по институту Григорий Иванович Ручан, подпольщик Михаил Наумович Белый, врач Алексей Иванович Шуба собирали вокруг себя народных мстителей. Так мама стала подпольщицей, а наша квартира — явкой. Порой собирались с десяток человек.

Пришлось повзрослеть и мне. Еще во втором классе прочитал «Как закалялась сталь» и теперь все свои поступки соотносил с тем, как сделал бы Павка Корчагин. Расклеивал листовки, собирал оружие в лесах.

На мне была и охрана явки. Верткий и шустрый, я следил за немцами и полицаями. И если что-то было не так, подавал знак: гремел жестяной банкой, таща ее на веревке по дороге.

Как-то полицаи и жандармы ворвались к нам в дом (только-только ушли партизаны и подпольщики), но, ничего не найдя, избили меня до полусмерти.

— В 12 лет вы стали партизаном.

— В июне 1943‑го знакомая Валентина Терехович предупредила, что за нашей и другими семьями идет слежка. Мы и ушли в партизаны. Вернее, уехали. В начале войны мама выходила тяжело раненного майора И. П. Естафьева. Позже (по заданию партизан) он устроился к фрицам шофером. А когда над нашей семьей нависла угроза, Иван Петрович увел немецкую машину и отвез нас с двумя другими семьями в лес. В отряд, командиром которого был Г. В. Алешин.

С собой я взял маленький томик Пушкина: почти все поэмы знал наизусть. Читал их во время коротких передышек или в госпитале раненым.

— Чем занимались?

— Был связным между отрядами. Их к тому времени в наших лесах уже было пять. В отряде встретил Владимира Власика, с которым сидел за одной партой.
В отряде мы научились мастерить бесшумные лапти из кожи и шкуры животных. Помогали взрослым изготавливать мины. Из неразорвавшихся снарядов и бомб выкручивали взрыватели. Затем укладывали их на противень и подогревали на костре. Тол из них вытекал желтый, как масло. Его заливали в специальные деревянные формочки — так и получались толовые шашки.
Были у меня (как и у взрослых) укороченный карабин и две самодельные гранаты. Правда, чтобы сработал взрыватель, их надо было сначала стукнуть обо что-нибудь твердое.

— На рельсовую войну ходили?

— Конечно! Важнейшим событием всей Второй мировой войны стала битва на Курской дуге летом 1943 года. Поступил приказ штаба партизанского движения всем белорусским бригадам 3 августа выступить на железные дороги и парализовать отправку фашистами оружия в сторону Курска.

Ночью наша бригада, в составе которой было шесть отрядов, выступила на участок железной дороги Слуцк — Старые Дороги. Вырывали костыли, отвинчивали гайки, разбирали и растаскивали рельсы, пилили деревянные шпалы, уничтожали телефонные столбы. Все это бросали в болото. Тола было мало, поэтому подрывали только серьезные узлы и путевые стрелки. Практически вручную за полдня мы разобрали 6,57 километра железнодорожного полотна. Немцы смогли восстановить движение по этой ветке только через 1,5 месяца.

— Вы пережили две блокады.

— Самыми страшными были 1943 — 1944 годы. Когда приблизился наш фронт, немцы начали расчищать партизанские зоны. Осенью 1943‑го против нас они бросили несколько дивизий с танками, авиацией и артиллерией. Мы уходили глубоко в лес, в болота. Благо перед блокадой был приказ каждому насушить по 4 килограмма сухарей. Чтобы выжить, пустили под нож даже командирского коня.
Зима 1944‑го выдалась студеной. При 25‑градусном морозе мы жили в куренях. Сейчас никто бы не выдержал в таких условиях и двух дней, а мы прожили более двух месяцев. Не мылись, не переодевались. Нас заедали вши.
Огонь выкладывали только из ольхи, чтобы дымом не выдать себя. Когда приходила ночь, разравнивали кострище, прикрывали его сверху еловыми ветками и все вместе ложились спать.

Вторая, мартовская, блокада была еще хуже: заболел тифом. Но пошла зелень, и из побегов сосны заваривали чай (он такой вкусный!), из крапивы варили щи. Выжили!

Когда удалось выбраться из леса, узнали, что те деревни, в которых мы стояли — Плюсна, Пасека, Зеленка, немцы сожгли дотла, а на подходах наставили мин.

Вскоре подоспели и части Красной армии. Тогда я впервые за всю войну досыта наелся. Вкуснее той перловой каши ничего в моей жизни не было.

Во время службы в Германии.
— Что было дальше?

— Вернулись с мамой в Старые Дороги. Город — сплошное пепелище. Обугленный дымоход остался и от нашего дома. Хотел вместе с танкистами поехать на фронт, но не взяли. Мол, отвоевал свое, теперь учись. Помогал учителям восстанавливать школу, чтобы в сентябре возобновились занятия.

— Победное 9 мая помните?

— Конечно. Была среда. В полночь 8 мая Левитан объявил, что в ближайшее время будет передано важное правительственное сообщение и что радио будет работать до четырех утра. Мы с мамой спать не ложились. И 9 мая в 02:10 диктор известил о безоговорочной капитуляции Германии: «Война окончена! Фашистская Германия полностью разгромлена!» Все! Победа! Так ждали этого дня, столько страданий претерпели, столько товарищей потеряли…

— В 1948 году вы поступили в Минский политехникум. Почему такой выбор?

— Сталин объявил все стройки коммунистическими. И мне очень хотелось сделать хоть что-то полезное для страны и ее восстановления. Мечтал быть гидротехником-строителем.

По распределению меня направили на кафедру гидростроительных работ в БПИ. Но поработать не пришлось: призвали в армию. Три года служил в танковых войсках в Германии. Был командиром Т-34. Берлин тогда только-только начинал восстанавливаться.

— Чем занимались после армии?

— Демобилизовался я лейтенантом. На второй день уже устроился на работу в институт «Белгоспроект» в отдел инженерных сооружений. Набережная реки Свислочь — моя первая работа.

В том же году поступил в Белорусский политехнический институт имени Сталина на вечернее отделение архитектурно-строительного факультета, выбрав промышленно-гражданское строительство.

Объектов, в проектировании которых я участвовал, тысячи: цирк, Дворец спорта, Дворец водного спорта, завод эндокринных препаратов… Но в основном сложные промышленные сооружения.

— В трудовой у вас — всего две записи.

— Отработав десять лет в «Белгоспроекте», перешел главным конструктором в архитектурно-строительный отдел в институт «Белбыттехпроект». И все время учился. Одно- или двухлетние курсы, высшие курсы Госстроя СССР, университет технического прогресса и экономических знаний...

— Выйдя в 72 года на пенсию, вы не сидите без дела.

— В 12 лет в партизанском отряде присягал на верность Родине и своему народу. Потом эту же присягу повторил в армии. В 1945‑м вступил в ряды ВЛКСМ и до сих пор храню свой комсомольский билет. В 40 лет (считая, что все еще не достоин) стал коммунистом. Мы были так патриотично воспитаны, что без тени сомнения шли защищать Родину. Пусть даже и ценой своей жизни.
И сегодня как никогда важно ценить и беречь мир. А не как в 2020 году выходить на улицу. Никогда не думал, что некоторые белорусы встанут под бело-красно-белые полотнища. Такое решение могли принять только враги нашего народа — полицаи и предатели нашего времени. Было очень горько и обидно.
— Войну часто вспоминаете?

— Часто… Особенно как вижу бчб-тряпки. Позором для нашего Стародорожского района стал полицейский гарнизон деревни Дражно, который обосновали в школе, оградив ее дотами. Место это было стратегически важным: деревня располагалась на возвышенности, на пересечении дорог в направлении Осиповичи — Слуцк, Старые Дороги — Пуховичи. Дражновских мерзавцев полицаев поставили на довольствие, вооружили. У них были бело-красно-белые повязки на рукавах, а на управе рядом с фашистским флагом со свастикой висело и бчб-полотнище.

В декабре 1941 года полицейский гарнизон расстрелял всех узников гетто (в том числе и детей), а их вещи мародеры и убийцы увозили домой. Особо зверствовал начальник полиции, предатель Субцельный. Разве можно за кусок сала и снятые с повешенных сапоги продаваться немцам?

Я своими глазами видел, как после страшных пыток на глазах у всех полицаи повесили в Старых Дорогах наших девочек-партизанок Аню Королеву и Соню Бабакову. Трое суток висели их тела, трое суток не разрешали снимать (смахнул слезу). И только когда свезли их на еврейское кладбище, подпольщики смогли их ночью похоронить.

Помню, как зимой 1943‑го дражновские полицаи раненого, обессиленного партизана публично, с гоготом и криками повесили. А после казни раздели и привязали к дереву. Для всеобщего обозрения и устрашения.

Дважды полицаи жгли деревню Подоресье, а с ней и старинную церковь с богатейшей коллекцией икон. Была среди них и икона Александра Невского с надписью «Спаситель Руси от немецкого рабства».

С годами ненависть к предателям только усиливается. Европейцы сносят памятники, замалчивают нашу победу… Забыли, кто им принес свободу? Сегодня как никогда важна историческая правда.


— На парадах Победы вы встречались и с ­Лукашенко, и с Путиным. Что бы сказали им сегодня?

— Держитесь, ребяточки, побеждайте, наводите порядок и восстанавливайте мир. Война — худшее из того, что может случиться. Александру Григорьевичу — огромнейшее спасибо и нижайший поклон за то, что защищает нашу страну и нас. Пусть и впредь крепко держит руку на пульте управления Беларусью. И никому никогда ее не отдает! Я двумя руками за братский союз с Россией. Уверен, что когда-то к нам присоединится и Украина.
Встретившись в этом году на Кургане Славы с Главой государства, я поблагодарил его и за мирное небо, и за дружбу с Россией. Пока мы вместе, ни одна неофашистская сволочь нас не победит.
— Что важно передать молодежи?

— Белорусы были и останутся народом, идущим в историю под знаменами гуманизма и человеколюбия. Случись сложное время — я не раздумывая возьму винтовку и встану на защиту Беларуси. Свою Родину я никогда и ни на что не променяю.

Очень хочу, чтобы молодежь дорожила нашей прекрасной страной, любила ее и защищала. Помнила нашу историю, уважала героев, которые освободили ее от немецко-фашистского рабства. Родина, как и мама, одна-единственная. И другой, куда бы ты ни уехал, не будет.

tyshkevich@sb.by


Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter