Эдвард Войнилович: возвращение на родину
«...Не прышэлец нi з Усходу, нi з Захаду, а з таго люду, што радзiмую зямлю беларускую сахой рэзаў». Это строки из воспоминаний человека, которого Столыпин называл «минским Бисмарком». Да, да, среди белорусов были не только «паны сахi i касы», но и паны вполне реальные, олигархи и бизнесмены, как мы бы сегодня сказали. Род Войниловичей, записывающих в предки воина XIV века Войнилу, был знаменит и богат... Представитель его в десятом колене Эдвард Войнилович соединял в себе кровь трех знаменитых белорусских родов — Войниловичей, Ваньковичей и Монюшко. В своем завещании Эдвард Войнилович писал: «Род наш ни перед кем шапки не снимал. Когда почти вся шляхта былого Новогрудского воеводства копила свои богатства из крошек с радзивилловского стола и из заложников вышла в хозяева, мы ни единой пяди земли от них не взяли. Во всем обширном округе Савичи, пожалуй, единственное имение — непослерадзивилловское».
В Савичах, одном из имений Войниловичей, хранился любопытнейший родовой архив. В том числе памятная книга Vade mecum, мемуары полковника Гаврила Войниловича, под знаменами которого служил пан Володыевский... Вспомнили «Потоп» Генрика Сенкевича и его героев? Именно из савичевского архива Сенкевич и брал необходимые ему исторические сведения.
Вот как современник Войниловича, Януш Ивашкевич, написавший предисловие к изданию его воспоминаний, вышедших в 1931 г., описывает его, председателя Минского земельного товарищества: «Большой зал Товарищества шумел, как пчелиный улей. Среди однотипных представителей Товарищества эффектно выделялось красивое лицо Председателя с великолепными усами и красивыми, умными глазами, как будто сошедшего со старинного портрета XVIII столетия, недоставало только делии (плаща, подбитого мехом) или кунтуша».
Эдвард Войнилович представлял Западные губернии в Государственной думе Российской империи, куда избирался трижды, Столыпин предлагал ему место министра сельского хозяйства. Более тридцати лет исполнял обязанности мирового судьи. Но известность его связана прежде всего с одним зданием — минским костелом Святых Симона и Алены. Как–то я сравнила этот храм, который иногда называют еще и Красным костелом, с рыцарем в тяжелых средневековых латах, который стоит на страже города.
Недавно в этом здании состоялась международная научная конференция «Эдвард Вайнiловiч — зямянiн, грамадзянiн, каталiк». Говорили о родословной Войниловича, об аспектах его биографии. О его творении — Красном костеле... Что ж, наука — она фактами оперирует... Но иногда (а может, и всегда) легенды и мифы оказываются для людей более важными, чем сухие факты...
Красный костел подарил городу легенду...
...В богатой и набожной семье Эдварда и Олимпии Войнилович жили двое детей — Симон и Алена. Но в город пришел мор. Первым заболел и умер Симон. Родители очень грустили о нем, тосковала и старшая сестра Алена, которой должно было исполниться девятнадцать лет. Девушка хорошо рисовала, даже продавала свои рисунки и на вырученные деньги покупала подарки для бедняков. Но вот заболела и она... Молилась, чтобы не оставить одних отца и мать... И однажды во сне ей явилась Богородица. На ладони она держала модель прекрасного храма. Небесная гостья сказала Алене, что та вскоре уйдет в мир иной. А чтобы ее родители утешились, им нужно построить такой храм. В нем родители будут ощущать, что вновь воссоединяются со своими детьми... Алена нарисовала храм и умерла. А родители построили костел Симона и Алены. Некоторые минчане даже усматривают символику в башнях храма: якобы большая — символизирует Алену, меньшая — Симона.
А что говорят факты? Да, в основе истории храма — трагедия и вера семьи Войниловичей. Смерть двенадцатилетнего Симона — это был конец рода. Последний наследник мужского пола... Про Алену же Войнилович говорил так: «Господь сохранил мне мою дочь, достоинства характера и мышления которой были для меня явным знамением Божьего милосердия над моей головой, это не позволяло мне пасть под тяжестью апатии и сомнений».
Но «дитя его духа» Алена в 1903 году тоже умирает. Войнилович делает запись: «С когда–то сильного дерева моего рода опадала ветвь за ветвью, пока не остался один я, как ствол, приговоренный к вымиранию, как громом пораженный, которого уже ни одна весна не сможет возродить, — так хотел Бог».
Эдвард Войнилович предложил городу построить костел в память своих умерших детей с тем условием, что строительство осуществится исключительно на его личные средства, в проектирование и возведение никто не станет вмешиваться.
Войниловичу хотелось, чтобы храм одинаково сочетался и с православной, и с католической традицией, чтобы всяк, независимо от конфессии, мог в нем молиться и вспоминать Симона и Алену. Войнилович был против конфессиональной розни. Он спонсировал постройку не только костелов, но и церквей, и синагоги в Клецке. Знал, что предки были православными, только в XVIII веке, когда проводилась политика окатоличивания шляхты, перешли к костелу.
Ему попалась на глаза иллюстрация с изображением костела в Ятросине под Познанью, построенного по проекту Т.Пайздерского. Войнилович съездил к архитектору в Варшаву... И работа началась. Правда, Пайздерский как иностранец не имел права официально производить работы — вместо него значился другой человек...
Эдвард и Олимпия Войнилович денег на постройку храма не жалели. Специальный красный кирпич привозили из Ченстоховой, черепицу — из Влацлавки. Колонны и алтарь возводились из розового песчаника и келецкого мрамора. Похоже, средств на все задумки не хватило... Но в 1909 году на звонницу костела были подняты три колокола — «Михал», «Эдвард» и «Симон». Костел принял под свои своды первых прихожан...
А потом грянули война и революция...
Об отношениях Эдварда Войниловича с белорусским возрожденческим движением говорят разное... Были попытки представить его исключительно как польского патриота, относящегося к Краю, то бишь Беларуси, как к части Польши. Войнилович действительно воспитывался в среде польского патриотизма: мать всегда внушала ему, что отдать жизнь за родину — высшая честь. В Слуцкой гимназии вместе с одноклассниками по ночам изготовлял из старых напильников, пилочек для ногтей кинжалы и пики, ученики носили заколки с белым орлом в галстуке и запонки с изображением Костюшко и Замойского. Пришлось совсем юным в отсутствие родителей пережить наезд жандармов, которые собрались секвестрировать их имение... С другой стороны, как человек от природы умный и справедливый, Войнилович на всю жизнь усвоил, что такое так называемое «прогрессивное общественное мнение». Он видел, как «пальму первенства в общественных заслугах отдавали агитаторам и демонстрантам, а людей, более глубоко мыслящих и далеко вперед смотрящих, чем эмиссары «Народного правления», ставили к столбу общественного порицания». Войниловича возмущало, что «борцы за патриотическую чистоту» разбивали окна графу Эмерику Чапскому, ставшему директором лесного департамента, а Ежи Могильницкому, сосланному впоследствии на каторгу, «не давали покоя «создатели общественного мнения», которые и в дальнейшем распивали чаи с баранками во время конфискации его имения».
Когда Эдвард Войнилович станет членом Государственного совета от Минской губернии, советником губернского земства, депутатом Госдумы, статским советником и частым гостем царских приемов с целым набором имперских наград, ему тоже придется наслушаться о своем коллаборационизме. Но он всегда ставил условие: никаких указок ни из Петербурга, ни из Варшавы. Только собственные принципы.
С другой стороны, Эдвард Войнилович поддержал создание Белорусской Народной Республики, участвовал в заседаниях ее правительства. «Валодаючы беларускай мовай гэтак жа добра, як i польскай, i стала ўжываючы яе ў стасунках з вясковымi працаўнiкамi ў сваёй гаспадарцы, я некалькi дзесяцiгоддзяў падтрымлiваў сталы кантакт з усiмi праявамi беларускага руху перадусiм у Менску, дзе сустракаўся з Луцкевiчам i Кастравiцкiм, пазней у Вiльнi i Петраградзе з Iваноўскiм, Шыпiлам i г.д. Беручы ў беларускiх згуртаваннях сякi–такi матэрыяльны ўдзел, урэшце мусiў з iх штораз выходзiць, бо распачатая ў iх праца, спачатку ў кiрунку самапазнання i нацыянальнага адраджэння — «Лучынка», «Саха», «Загляне сонца i ў наша аконца» — напрыканцы заўжды прымала сацыялiстычныя кiрунак i лозунгi, якiм, насуперак сваiм перакананням, служыць я не мог».
Да, социализм Эдварда Войниловича, аристократа и землевладельца, никак не прельщал. Он мог отдать все силы на создание Союза минских крестьян, который защищал владения сельчан от реквизиций, связанных с военным временем... Но когда теми же крестьянами разорялись его собственные имения — понятно, отнюдь не радовался.
Владения Войниловича оказались на территории советской Белоруссии. Ему пришлось искать приюта у родни в Польше. В конце концов осел в Быдгоще. «Такие обломки судьбы, как в настоящее время и я, обычно гибнут в забвении даже прежде, чем уйдут из жизни. Иное время требует и людей иных, и хотя в свои 78 лет еще вполне способен заниматься общественной деятельностью, совсем не удивляюсь тому, что я оказался на обочине, так как мне трудно было бы пригнуться, приспособиться к существующим настроениям. Я никогда не смог бы изменить прошлым идеалам».
Он умер в 1928 году в том же Быдгоще, где еще успел построить приют для сирот.
В 60–х годах прошлого века костел Святых Симона и Алены порывались снести: как же, главная площадь столицы советской республики — и тут же бросающийся в глаза «рассадник опиума для народа»... К счастью, прекрасный храм удалось отстоять.
11 июня 2006 года в нем был перезахоронен прах его основателя.
Как написал в балладе об Эдварде Войниловиче белорусский поэт Виктор Шнип:
Не прышэлец з Усходу нi з Захаду ён,
А з тутэйшага люду, якi гонар мае,
Над якiм неба светлага велiчны звон
Звонам вечным для светлай нас долi яднае.
Звон праз душы людскiя з малiтвай плыве,
На касцёле крыжуецца i на царкве,
Каб мы помнiлi вечна — на нашай зямлi
I багатыя людзi, як людзi, жылi,
I жыў ён, i любiў белы свет, i бярог
У сабе, як агонь, да Айчыны любоў,
I вяртаўся дадому з край свету, i Бог
У душы яго жыў, як жыве ў сэрцы кроў.
I пакiнуў ён нам Божы свет i святло,
I што будзе, што ёсць, што праз вечнасць прайшло,
Дзе Чырвоны касцёл, як агонь, што застыў,
Каб прайшлi праз яго ўсе, хто хоча прайсцi
I ачысцiць душу, каб сказаць: «Я пражыў
Так, як трэба было жыць мне ў гэтым жыццi...»
