Говорят, судьба каждого человека записана в книге его жизни. Выходит, наш мир — большая, огромная библиотека, этакий бездонный кладезь вселенской радости, вселенской скорби и, конечно, вселенской мудрости. Но кто читает эти бесценные книги? В большинстве они остаются невостребованными после ухода авторов и владельцев. Хотя иногда в дверь глобальной эзотерической библиотеки все же стучатся. И тогда под скрип потускневшей мелодии ушедшего времени чьи–то молодые руки снимают с покрывшихся паутиной полок старинные фолианты, сдувают с них пыль веков и открывают пожелтевшие от времени страницы. Что ищут там нечаянные читатели? Пытаются узнать нечто для себя сакральное? Возможно. Ведь нам так хочется проникнуть в собственное будущее. Но, несмотря на весь недюжинный ум, человеку пока не под силу увидеть свой завтрашний день. Что тогда остается? Остается сделать попытку заглянуть в прошлое — в книгу жизни наших предков. И проведя немудреный анализ и нехитрые параллели, прийти к вполне определенным выводам. Потому как они — это мы, только много–много лет назад.
Страницы книги жизни могут переворачиваться медленно, постепенно, даже лениво. Могут бешено срываться под порывами шального ветра судьбы. Могут тяжело зависать под свинцовой тяжестью тоски. Могут перелистываться нетерпеливо, взахлеб, подгоняемые жгучим желанием узнать: а что же там дальше? У всех все по–разному. И как оно получится, станет известно потом. А пока... Пока на первой страничке появляются первая запись — колыбельная песня матери и первая картинка — детская фотография. И это, пожалуй, то единственное общее, что объединяет все книги из каталога нашей немного странной библиотеки.
Вот и эти чудесные дети так похожи друг на друга. Они одинаково трогательно, доверчиво и открыто вглядываются в открывающийся им мир, ожидая от него только чуда, добра и радости. Что в результате получат? Наверное, малышам с фотографий повезло меньше всего. Впереди — несколько войн, революций и все остальное, печально прилагаемое к сему... Так что можно только посочувствовать или даже поскорбеть вместе с ними. Но это знаем только мы. Для тех малышей их будущее, как и для каждого из нас наше, — тайна судьбы. Эх, знать бы наперед эту самую тайну...
Но опыт прошлого многому учил всегда. Иначе откуда бы появился этот грустный феномен того и чуть более раннего времени: даже в колыбельных песнях матери пели своим маленьким детям, кроме незамысловатого «Люли–люли–люли, прилетели гули...» или «А ты, котинька, коток...», и весьма жесткое:
Баю–баю, да люди,
Хоть сегодня умри,
Сколочу тебе гробок
Из дубовых досок.
Завтра мороз,
Снесут на погост.
Мы поплачем, повоем,
В могилу зароем.
Причем мотив смерти, как свидетельствуют исследователи народного творчества, встречается и в русских, и в белорусских, и в украинских колыбельных песнях.
Рождение и смерть всегда шли рука об руку. И не только в притчах и песнях. В первую очередь — в жизни. На заре XX века даже в Норвегии, самой передовой в этом отношении стране, умирал, не дожив до года, каждый 12 — 13–й новорожденный. Во Франции столь печальная судьба постигала каждого 7–го родившегося человечка, в Германии — каждого 5–го, в России — каждого 4–го. В Беларуси, пожалуй, еще и в предвоенные годы редко в какой семье не отнесли на кладбище хотя бы один маленький гробик. Такая «естественная убыль» (особенно боялись лета, когда детей безжалостно косили желудочные заболевания) нередко воспринималась достаточно философски — «Бог дал, Бог взял» — и компенсировалась большим количеством детей, из которых до взрослого возраста иной раз доживало меньше половины. Вообще, в конце XIX века в Российской империи отмечались как высокая рождаемость, так и высокая детская смертность. Но в целом уровень рождаемости перекрывал уровень смертности. И так происходило до конца 1920–х годов.
Если и дальше обращаться к сухим цифрам статистики, можно также добавить, что уровень рождаемости в Российской империи превосходил показатели Европы и США: в 1913 году он составлял 47,8 в расчете на 1.000 человек населения (а в отдельных губерниях доходил до 60). Надо еще сказать, что в 1867 году в России доля городского населения составляла 15 процентов — это гораздо меньше, чем было тогда в США и в крупных европейских государствах. В России же в 1913 году разница между уровнями рождаемости в городе и на селе была резко выражена, и это различие сохранялось вплоть до периода коллективизации и индустриализации. Беларусь шла в общем русле. Здесь рождаемость резко упала сначала в 1914 году, а затем сразу после 1917 года. Почему, думается, объяснять не надо. Вообще, падение рождаемости на территории России — царской, потом советской — с 1915–го и по 1920–е годы было очень сильным. Однако к середине века ее уровень почти восстановился. Основным инструментом регулирования рождаемости в 1920–х годах стали аборты, разрешенные в 1920 году.
А вообще, представляется, что наши предки и к жизни, и к смерти подходили с мудрым пониманием: принимать происходящие таким, какое оно есть. И исходить из принципа: каждому — свое. Даже вечная колыбельная с этим соглашалась. Иначе бы откуда взялись такие два варианта одной и той же песни? Я назвала бы их — «бедный» и «зажиточный».
«Бедный»:
Баю–баюшки–баю,
Живет мужик на краю:
Он не беден, не богат, —
Много у него ребят.
Все по лавочкам сидят,
Все соломку едят.
«Зажиточный»:
Баюшки–баю–баю,
Живет барин на краю,
Он не скуден, не богат;
Много у него ребят.
Все по лавочкам сидят,
Кашу масляну едят.
В крестьянских домах хорошо знали: кесарю — кесарево...
Колыбельные, звучащие над детскими колысками, на первый взгляд состоящие из простых, нехитрых слов и фраз, очень часто на деле оказывались концентрированным выражением самой жизни и характера народа. В конце XIX века известный русский исследователь колыбельных песен А.Ветухов сделал пусть и не бесспорные, но любопытные замечания. По его наблюдениям, в колыбельных песнях великороссов заметно пристрастие к материальным благам — звучат мотивы одаривания и благополучного будущего, кроме того, «великоросс является в песне весельчаком». В украинских колыбельных — приоритет «общественных интересов». В белорусских быт описан мрачными красками и нет мечтаний, выраженных идеалов и исторических воспоминаний. Польская мать в каждой песне взывает к Богу. Оказывается, вот где зашифрован алгоритм будущей жизни человека!
Как часто мы называем маленьких детей — с любовью и восхищением — ангелочками! Оно и в самом деле: очаровательная пухлость тельца, ясный, чистый взгляд широко распахнутых глаз, милые кудряшки... Белоснежных крылышек только и не хватает. Олицетворение непорочности и благолепия. Которые в большинстве случаев с каждым прожитым днем будут растворяться и куда–то исчезать. И к концу своего земного существования умилительные херувимчики подойдут людьми, отягощенными неподъемным багажом прегрешений, не позволяющих воспарить и унестись в те самые ангельские выси, посланниками которых они представлялись на заре жизни. История стара как мир. Так было сто, двести, тысячу лет назад... Так, собственно, происходит и сейчас. Последняя страница переворачивается, и вот уже в новой книге жизни Всевышний прикрепил фотографию очередного младенца...
Фото из коллекции лауреата премии «За духовное возрождение» Владимира ЛИХОДЕДОВА.
