То–то удивился бы Эрнест Хемингуэй, если бы узнал, что столь любимая им тема «потерянного поколения» и в XXI веке, как говорится, на острие пера! Только если литераторы прошлого вкладывали в это понятие вполне определенный смысл: поколение, «потерявшееся» между двумя войнами, то сегодня таковым называют мирное и даже изнеженное поколение, родившееся на стыке 80 — 90–х прошлого века. Мол, ничего–то оно в жизни не хочет — ни читать, ни работать, ни семью создавать, ни детей воспитывать. Так это или не так? Действительно ли общество в хлопотах не заметило, как потеряло целую генерацию? И можно ли ее еще «найти» — понять, простить? Об этом в конференц–зале «СБ» спорили главный детский хирург Министерства здравоохранения, доктор медицинских наук, профессор Василий АВЕРИН, психолог центра дружественного отношения к подросткам «Вместе» 11–й городской детской поликлиники Ольга БЕСЕДИНА, начальник управления воспитательной и идеологической работы научно–методического учреждения «Национальный институт образования» Министерства образования Республики Беларусь кандидат педагогических наук Наталья КАТОВИЧ, председатель правления Белорусского общества психологов профессор Яков КОЛОМИНСКИЙ и профессор славистики и антропологии Принстонского университета Сергей УШАКИН.
В.Аверин: «Потерянное поколение»? Я не считаю его таким: нормальные дети, нормальные родители. Во все времена были трудные подростки, молодежь, которая хотела жить по–другому, выделиться! Но не могу не отметить, что среди нынешних родителей стало больше тех, кто как–то более беспечно относится к безопасности своих детей. А в результате растет число отравлений бытовыми чистящими и моющими химическими средствами. Там, пока мама разговаривала по телефону, малыш глотнул «Крота», здесь, зайдя к матери на ферму, выпил средство для мытья бидонов... Учащаются также «случаи с батарейками». За весь 2007 год в больницу было доставлено 39 детей, проглотивших плоские маленькие батарейки, в 2008 году — уже 56, столько же случаев мы имеем только за 9 месяцев нынешнего года. А в чем опасность проглоченной батарейки? Она вызывает электрохимический ожог пищевода, желудка. И сколько мы ни предупреждаем родителей, чтобы прятали подальше химические средства, чтобы заматывали пульты управления скотчем, закрепляли в игрушках батарейки так, чтобы ребенок не смог их достать, толку мало.
Н.Катович: Я согласна, ни о каком потерянном поколении 80 — 90–х речь идти не может! Дело в том, что старшие поколения всегда склонны критиковать и поучать подрастающее...
Я.Коломинский: ...Это, замечу, вечная проблема — отцов и детей! Говорят, еще при раскопках Вавилона нашли таблички, где было написано: плохие времена настали, родители и дети не понимают друг друга...
О.Беседина: Современная молодежь не хуже и не лучше. Она другая. Просто с течением времени общество меняется, и это накладывает свой отпечаток прежде всего на молодых.
Н.Катович: Чем характерны годы перестройки? На мой взгляд, тем, что из школы тогда ушли детские и молодежные организации — октябрятская, пионерская, комсомольская, которые, что бы о них ни говорили, были для ребят мощным консолидирующим началом. А вместе с ними ушли идеалы, примеры для подражания. Раньше кто–то мечтал стать космонавтом, кто–то — ученым, кто–то — военным. А что видели на экранах дети начала и середины 90–х, чему учились?
Я.Коломинский: У нынешнего молодого поколения, наоборот, в отличие от того времени, когда неудобную для власти правду можно было говорить только в узком кругу шепотом на кухне, намного больше свободы, у них нет той раздвоенности, которая была в советские времена. Потеря сегодня действительно ощущается в другом — нет жизнеспособных детских организаций. А подросток так устроен, что мнение сверстников для него порой более значимо, чем мнение родителей или учителей. И если мы, взрослые, не позаботимся о круге общения ребенка — он найдет себе компанию сам. Где угодно. Это закон.
С.Ушакин: Мне кажется, ситуация здесь несколько сложнее. Да, подростку необходимо общение со сверстниками. Но время–то идет, общество меняется! Вы предлагаете создавать организации по образцу прошлых времен? Какой в этом смысл, если изменились формы, сам характер общения подростков? Сегодня большую часть времени они находятся в виртуальном мире — играют в компьютерные игры, копаются в интернете, общаются на форумах. Если раньше их коллективное взаимодействие было иерархичным, то сегодня все больше становится горизонтальным, сетевым. А связи устанавливаются от одного человека к другому. Там нет ярко выраженных лидеров, вокруг которых организовывается коллектив. Их сама сеть объединяет. Организовать такое общение извне крайне сложно. А контролировать еще сложнее, я бы сказал, даже невозможно.
Я.Коломинский: В том–то и дело! Поэтому нужно, чтобы у подростка сформировались внутренние «фильтры» в оценке и себя, и других. То есть нам надо переходить от воспитания к самовоспитанию. Если невозможно полностью контролировать извне, значит, нужно усиливать контроль изнутри. А что такое психологическая культура? Мы о ней практически не говорим, более того — психология долгое время была изгнана из школы. Почему в школе подробно объясняют, что такое лютик едкий, как ведет себя крокодил, но совершенно не учат человека быть человеком? Кого мы готовим? А потом еще удивляемся, что выпускник не знает себя, не ведает, к какой профессии склонен, абсолютно не готов к семейной жизни. Между тем на Западе основы самовоспитания закладываются с детства. Однажды с женой мы гостили в Нью–Йорке у успешного инженера–компьютерщика. Каждую субботу он куда–то уходил. Я спросил в шутку: «Не к даме ли?», а он мне в ответ: «К психологу!» Если, говорит, я перешел улицу на красный, значит, мне уже нужно обратиться за консультацией.
С.Ушакин: Борьба в школе «за часы» не имеет никакого смысла. Историк скажет, что мало времени отводится на историю, математик — на математику и так далее. Нужно качество образования повышать! В ходу старое представление о детях — мол, это пустой сосуд, который надо наполнять знаниями. Наполнили — и все, остается только ждать, когда там все само переварится и ребенок повзрослеет. Но знания и умения — это разные вещи. Можно все знать, но не уметь ничего полезного извлекать для жизни.
Я.Коломинский: Здесь борьба не «за часы», а за души детей. Знаете, в последнее время лед тронулся. Для старшеклассников мы подготовили учебник и программу «Основы психологии», так что психологическую культуру будем начинать формировать. Пока не поздно. Меня, скажем, ужасает тот факт, что сегодняшнее поколение школьников не знает литературы. О каком духовном развитии речь, если подросток представления не имеет, кто такие Татьяна Ларина, Пьер Безухов?
С.Ушакин: И что здесь страшного? В классической русской литературе все больше пишут о несчастливых семьях, изменах, убийствах и самоубийствах. Чему может научить, скажите на милость, пример Анны Карениной? Это не образец для подражания! И как ее история может помочь в решении проблемы ранних половых связей, ранних беременностей, наркомании, преступности? Никак! Помочь здесь могут самые элементарные вещи — навыки правильного поведения и четкое представление последствий. Об американской школе часто говорят, что она плохая. Да, она не дает той суммы абстрактных знаний, как советская. Но она для жизни дает все, чтобы ребенок знал, как вести себя в самых разных жизненных ситуациях.
Я.Коломинский: Белорусская школа уже давно не советская. А что может взять подросток из американских фильмов? Там жестокость, насилие, убийства. Там слово «любовь» вы не услышите — только «секс».
Н.Катович: Многие российские сериалы похлеще будут, хотя есть и поучительные. Как–то краем глаза я ухватила вот такой эпизод. Молодой мужчина заявляет: мол, скоро устроюсь на работу, начну зарабатывать. В ответ сомнения: как, если у тебя нет образования? Если ты ничего не умеешь? Его ответ был прост: сегодня, чтобы хорошо зарабатывать, образования не нужно. Достаточно иметь хватку. Вот вам и позиция.
О.Беседина: Согласна. Я видела немало американских фильмов, которые можно использовать в качестве примеров, разбирать на занятиях, обсуждать с детьми. Там есть чему поучиться. С другой стороны, я бы не сказала, что наших детей не учат правилам безопасности. В Минске работает уже семь центров дружественного отношения к подросткам, которые специально создавались для того, чтобы молодые люди от 13 до 25 лет могли обратиться за помощью к психологу, гинекологу, валеологу, наркологу, дерматовенерологу с теми вопросами и проблемами, которые они стесняются обсуждать с родителями или учителями. Приходят к нам и родители, и педагоги.
«СБ»: И все же почему–то именно поколение 80 — 90–х породило повальную моду на так называемый гражданский брак. Причем часто — уже в школьном возрасте...
В.Аверин: Давайте называть вещи своими именами! Гражданский брак — тот, который регистрируется в ЗАГСе. А вы говорите о сожительстве. Тем не менее, как ни назовите, я к этому явлению положительно отношусь. Пусть молодые лучше поживут отдельно от родителей год–два, посмотрят, оценят серьезность своих отношений, чем будут сразу же жениться, заводить детей и вскоре обнаруживать, что они не могут и не хотят жить вместе. Как часто сегодня бывает: свадьба с размахом, а совместная жизнь длится хорошо если год...
О.Беседина: На мой взгляд, взаимоотношения молодых людей становятся сегодня какими–то механистичными: из них куда–то уходят живые человеческие чувства. Временами даже кажется, что ребята не умеют, боятся или стесняются «предъявлять себя» другим людям. А ведь основой семьи могут стать только самые доверительные отношения, искренность, открытость. Но у наших детей для этого остается очень мало места. Смотрите, какой огромный поток информации обрушивается на них ежедневно!
Я.Коломинский: Я считаю, что гражданский брак — чаще всего просто уход от ответственности. Семья будет крепкой, только если в ее основе, кроме любви, есть еще и осознанная ответственность за другого человека.
О.Беседина: Есть такое мнение, что если гражданский брак затянулся более чем на полтора года, то полноценной семьи из него вообще не получится.
С.Ушакин: Мне кажется, вы запись о браке несколько фетишизируете. Что такое штамп в паспорте? Он ничего не меняет.
Н.Катович: У меня к гражданским бракам отношение неоднозначное. Может быть, это действительно меньшее зло, чем развод после нескольких лет совместной жизни в браке и брошенные дети. Что плохого в том, что молодые люди притираются друг к другу, учатся вести совместное хозяйство? Ну а если они просто не уверены в том, что нужны друг другу? Или, что еще хуже, рассчитывают пожить в свое удовольствие, пока не встретят подходящую партию?
С.Ушакин: Мы называем молодое поколение потерянным еще и потому, что не знаем, что у него происходит в голове. К каким целям оно стремится, какой видится ему семейная жизнь. Взрослые привыкли планировать примерно так: в 20 лет поженились, завели детей, встали в очередь на квартиру, начали копить деньги. Но разве такая схема абсолютно верная и единственная? В США послевоенное поколение так называемых «бэбибумеров» породило новый тип семьи — последовательная моногамия. Иными словами, несколько лет человек живет с одним партнером, потом уходит к другому и так далее. Отношений на всю жизнь не формируется! На постсоветском пространстве тоже идет ломка традиционных ценностей под напором урбанизации, новых средств коммуникации, информационного потока. Удержать то, что было ценно в прошлые времена, увы, не получается. И не получится. Молодежь не может в сетевом общении строить искренние, близкие, теплые и долговременные отношения. Это там вообще невозможно. Вопрос открыт в другом: каково будущее тех детей, которые появляются в таких вот пробных семьях, гражданских браках? Они ведь, в свою очередь, не готовы жить в семье, не готовы воспитывать детей.
О.Беседина: Как бы ни складывались отношения, взрослые должны дать ребенку абсолютную уверенность в том, что он любим, важен, что его защитят, что бы ни случилось в жизни. Иначе говоря, ему необходима стабильность!
С.Ушакин: А ее в мире все меньше и меньше.
Я.Коломинский: Но у нас есть народная традиция — иметь прочную стабильную семью.
С.Ушакин: Старые традиции живы, когда они подпитываются снизу. Но если они остались только в голове старшего поколения, то — увы.
В.Аверин: Все зависит от семьи. Она должна заниматься воспитанием, а не компьютер и не телевизор! И еще: в школе и дома, образно говоря, должны дуть в одну дудку.
Я.Коломинский: Глядя на современное поколение родителей, я удивляюсь: как можно учить ребенка одному, а самому вести себя совершенно иначе? Ребенок же перенимает модель поведения в семье. Еще Константин Симонов писал: «Все романы на свадьбах кончают недаром, потому что не знают, что делать с героем потом». А ведь именно «потом» и начинается самое главное и сложное в жизни.
Н.Катович: Действительно, за последние годы жизнь очень изменилась. Нам нужно всем работать сообща. Ведь если в классе мы будем говорить: так надо, а так не надо, а за пределами школьного двора дети будут видеть совсем другие примеры, мы далеко не уйдем. Если в школе ребятам будет неинтересно — тоже. Мне, к примеру, очень понравилась работа 20–й школы и 2–й гимназии
г. Бреста. В этом году их совместный проект в финале республиканского конкурса на лучшую организацию шестого школьного дня завоевал Гран–при. Знаете, что они придумали? Сами разработали компьютерную игру «Интеллектуальный марафон «Мы — наследники Победы». Чтобы выиграть в ней, ребенок должен много знать, и не только историю.
Я.Коломинский: Бисмарк, когда анализировал итоги франко–прусской войны, сделал такой вывод: войну выиграл немецкий учитель! Вот какова была социальная роль учителя в прошлом!
«СБ»: А наш учитель перестройку, выходит, проиграл?
О.Беседина: Нет, выиграл! Именно школа — довольно–таки консервативная система — в те смутные времена оставалась островком стабильности и делала свое дело, несмотря на множество возникших проблем.
Н.Катович: В нашей стране в отличие от других бывших союзных республик сохранилась система воспитания, в том числе школьного и внешкольного воспитания и обучения. У нас ее не разрушили. Более того, у нас единственных на пространстве СНГ разработаны уже две концепции непрерывного воспитания детей и учащейся молодежи. Российские педагоги сетуют, что им не хватает как раз такого комплексного документа.
Я.Коломинский: Я всегда был горд за белорусскую школу. Ведь когда наши дети с родителями переезжают, к примеру, в США, то слывут в тамошней школе вундеркиндами — умеют считать в уме, знают много такого, чего не знают их американские сверстники.
«СБ»: В списке претензий, которые предъявляются современной молодежи, — зацикленность на материальном. Это, надо понимать, интернациональная проблема?
С.Ушакин: Да, прагматизм становится одним из основных критериев. Позиция такая: «Я делаю то, что требует ситуация, не опираясь на те этические ценности, которые якобы являются неизменными». Нет, они изменчивы! Какой смысл выстраивать долговременные отношения в бизнесе, если он может скоро погореть? Какой смысл опираться на дружбу, если из–за денег друг завтра станет врагом? Цепочка отношений, строящихся на человеческих чувствах, уже становится ненадежной. Кроме того, сейчас появилась возможность вообще все бросить и перебраться в другую страну.
«СБ»: А упрек в феминизации нового поколения школа принимает?
Я.Коломинский: Мужчины не хотят идти в школу, потому что учительская зарплата очень маленькая. Разве 300 тысяч — это те деньги, на которые можно прокормить семью?
В.Аверин: А это явление характерно не только для образования. В медицине та же самая проблема. Недавно видел рекламу какого–то супермаркета. Зовут на работу мерчендайзера — зарплата от миллиона, грузчика — от 800 тысяч рублей. Образование необязательно, главное, чтобы без вредных привычек. А у врача первой категории с пятилетним стажем — 400 тысяч. Вот вам и престиж квалифицированных профессий.
О.Беседина: Как воспитать мальчика мужественным, если те люди, которые с младенчества им управляют, командуют, критикуют и оценивают, — в основном женщины?
Я.Коломинский: Ну и что? Во время войны, когда мужчины ушли на фронт, женщины тоже взяли на себя все и вырастили детей мужественными, ответственными, трудолюбивыми.
С.Ушакин: Феминизация характерна не только для стран постсоветского пространства. В одном из богатейших городов мира Нью–Йорке очень слаба публичная сфера образования, как правило, там работают женщины, потому что труд малооплачиваемый. Но почему о феминизации говорят с негативным оттенком? Мне кажется, это неправильно. Масса положительного в том, что женщины оказываются все более активными в самых разных областях. Они вносят другую динамику, совершенно другие способы решения проблем. Они, например, более ориентированы на диалог, меньше склонны к «резким движениям», которые характерны для мужчин–руководителей.
«СБ»: Проблема в том, что за все нужно платить: женщине, делающей карьеру, бывает очень сложно потом создать семью, родить ребенка.
С.Ушакин: Разве семья — обязательный фактор в жизни? Да, есть традиция, но это, быть может, не ваша традиция.
В.Аверин: Но ведь в женщине самой физиологией заложено стать матерью, отдавать тепло детям. И она чувствует некую ущербность, если в отличие от других ей не удалось реализовать себя в этом качестве.
С.Ушакин: Это чувство ущербности навязано извне. Пусть женщина сама выбирает, как ей быть: или к 25 годам нарожать детей, или стать президентом.
О.Беседина: Мне кажется, проблема феминизации больше в том, что мужчины у нас становятся все инфантильнее. Женщины взвалили на себя все заботы в семье и на работе, а мужчины довольствуются ролью мягкой игрушки на диване.
С.Ушакин: Один мой знакомый изучал, как эмигранты из СССР адаптировались к жизни в США. Оказалось, что женщины, как правило, находили работу быстро. А мужчины в основном долго оставались дома, некоторые — запивали, и следующим этапом взаимоотношений был развод. Что самое интересное, женщины впоследствии становились успешными в жизни и уже через несколько лет вспоминали о разводе только как о правильном шаге. Так вот, эта ситуация в чем–то сопоставима с той, которая была во время перестройки. Жизненный контекст полностью поменялся и то, что было терпимо, оказалось совершенно нетерпимым тогда, когда ребром встал вопрос выживаемости.
«СБ»: Значит, женщины более приспособлены к преодолению трудностей?
С.Ушакин: Да, и это качество свойственно, как оказалось, не только эмигранткам из СССР, но и женщинам из самых разных стран.
О.Беседина: Женщина несет в себе стабильность, это свойство заложено в ней и социально, и биологически.
С.Ушакин: Мы склонны несколько утрировать радикальный феминизм. Здесь важно понимать, как он возникает. Я писал свою докторскую в Колумбийском университете. И был поражен, когда на вручении дипломов громко объявили, что в этот университет стали принимать на учебу женщин только... в 1983 году. Там и сейчас остаются различия в оплате женщинам и мужчинам за одну и ту же работу. Считается, что это сложилось исторически: наниматель платил мужчине больше, потому что понимал, что он содержит семью, а жена, как предполагалось, сидит дома. Но сейчас–то жены работают, а несправедливость в оплате осталась!
«СБ»: Долго говорили, что «советского» человека за границей видно издалека. Но новое поколение, видимо, уже не так отличается от своих западных сверстников?
С.Ушакин: Беседуя с вашими студентами, я обратил внимание, что многие из них настроены продолжать учебу за рубежом. А у американцев вообще нет никакой ориентации на другие страны — ни учиться, ни работать. Возникает, правда, у некоторых желание после университета уехать на какое–то время, например, в Африку поработать год–другой. А потом назад, домой.
В.Аверин: Я вам скажу почему: они это делают с выгодой для себя. Например, врачи едут в Африку практиковаться, набираться опыта. Там ответственности меньше.
Я.Коломинский: А я заметил другую интересную деталь: у нас студенты и школьники, как правило, охотно дают списать друг другу, а в США никто ничего не подскажет. Нет того чувства коллективизма, которое у нас воспитывалось поколениями.
В.Аверин: И если полицейский стоит на дороге, там никто вам не «мигнет» фарами, не предупредит.
С.Ушакин: Бывает, «мигают». А что касается списывания, то у американцев существует культ индивидуального развития. Каждый студент знает, что количество наград ограничено. Начнешь делиться со всеми плодами своего труда — свою награду можешь и не получить. По–моему, разумно.
«СБ»: У поколения, которое называют потерянным, скоро вырастут свои дети. Их тоже наверняка в какой–то момент назовут потерянными. И что, все тенденции — и положительные, и негативные, о которых мы говорили сегодня, — будут все больше усугубляться?
С.Ушакин: Ничего плохого не произойдет! Посмотрите на тех же «бэбибумеров», которые перекроили ландшафт американского общества. Это поколение было полностью зациклено на себе, не заводило семью до 35 — 40 лет, теперь вот массово уходит на пенсию. Причем они не стараются больше поселиться где–нибудь на юге, во Флориде, где тепло и можно сэкономить. Нет, «бэбибумеры» остаются в городах, продолжают жить в свое удовольствие и не помогают детям.
В.Аверин: В Германии такая же традиция. После 18 лет молодежь, как правило, покидает родительский дом и сама себя обеспечивает. У них там крайне редко можно найти такую семью, как у нас, где бы вместе жили несколько поколений.
С.Ушакин: Но при этом «бебибумеры» совсем не считают, что дети должны идти их путем! Более того, последнее время для США характерна интересная тенденция: дети все чаще стали оставаться жить с родителями. Социологи не знают, как это объяснить и как к этому относиться. Либо это инфантилизация детей, которой все там так боятся, либо... Мои знакомые социологи уже делают сравнительные анализы, смотрят на тенденции в странах Европы и Латинской Америки. Это лишний раз подтверждает, что семейная конфигурация очень подвижна. Она подвержена не только социально–экономическим изменениям. А мы не всегда знаем, как это понимать: это норма или аномалия?
О.Беседина: Думаю, только время покажет, что «нормально», а что нет. Останется же в нашей жизни, как всегда, лишь то, что наиболее жизнеспособно.
