Современникам стоит быть внимательнее к тем, кто творит рядом с нимиВ литературных издательствах часто выслушивают удивительные и грустные истории. Например, такие: писал всю жизнь в стол, работал инженером, как–то послал рукопись в московское издательство «Молодая гвардия». Там одобрили. Но спросили: где раньше печатались? Ах, нигде? Напечатайтесь в каком–нибудь журнале, и тогда...
Спору нет, большинство непризнанных авторов — гении «кухонного масштаба». Они рассылают свои опусы по редакциям, издают за свой счет или за счет спонсоров и страшно обижаются, когда начинаешь что–то говорить о профессионализме, приводить в пример певческое искусство — поем–то мы все, но в оперный театр на сцену ведь не просимся? Как–то понимаем, что Вагнера не вытянем... А стихи или роман?
Поэтому два томика в черных дерматиновых обложках я начала читать с долей скепсиса.
Но вскоре увлеклась.
Автор рассказывал об истории своего рода. Действие переходило из века в век, из Москвы — в Тюмень, из Сибири — в Тибет... Писавший явно не был обделен дарованием беллетриста, весьма любопытны и его философские рассуждения... Наверное, где–то печатался, где–то я должна была о нем слышать? Но оказалось, что Валерий Николаевич Попов работал всю жизнь на должностях, далеких от литературы. С белорусскими писателями встречался — но в качестве первого заместителя председателя райисполкома... Неужели еще один неузнанный талант?
Выяснилось, что Валерий Николаевич живет в Минске, продолжает писать. Я решила: нужно встретиться.
— Валерий Николаевич, вы называете себя тремя фамилиями — Попов, Зарубный, Колупаев. Почему?
— Зарубный — это фамилия нашего родоначальника, беглого казака, соратника Емельяна Пугачева. Когда восстание разгромили, его сослали в Сибирь. А фамилия Колупаев появилась так: мой прадед, Зарубный Василий Иннокентьевич, служил у Колчака. Поэтому, когда к власти пришли Советы, он для безопасности взял фамилию жены–крестьянки, Анфисы Колупаевой... А фамилия Попов — от моей приемной матери, Лидии Степановны Поповой. Она была директором детского дома, где я с годовалого возраста воспитывался, когда родители ушли на фронт. Лидия Степановна была влюблена в моего отца, когда он служил на границе в Радошковичах. Просматривая списки воспитанников, поняла, что я — его сын... Когда мои родители погибли, она усыновила меня. Лидия Степановна была необыкновенным человеком, привила мне любовь к литературе. Я ведь писал еще в детстве. Несколько стихотворений напечатала «Комсомольская правда», рассказы публиковались в журнале «Нева»...
— Почему же не продолжили литературную дорогу?
— Судьба... И любовь. В 14 лет поступил в сельскохозяйственный техникум: жить было тяжело, а там — питание, общежитие бесплатное. Окончил техникум — матери уже не было... Тут — армия. В армии подал документы на факультет журналистики в Московский университет, послал вырезки из газет, свои произведения. Мне сообщили, что я зачислен. Но после армии сразу женился и ушел в колхоз работать агрономом. Заочно закончил Горецкую сельхозакадемию. Потом на 9 лет стал председателем колхоза. Получил два ордена и медаль за работу... Затем назначили заместителем председателя райисполкома, потом — первым секретарем Крупского райкома партии. А после развала Советского Союза работал в Совете Министров, в Управлении делами Президента...
— Откуда же увлечение восточной философией, столь хорошее знание мифов?
— Уже в 10 лет я читал философские книги. Ну и память рода... Задумка эпопеи «Вознесение» возникла у меня еще ведь 40 лет назад. Дело в том, что в нашем роду действительно (как я и пишу в книге) был обычай оставлять для потомков мемуары. Эти записки и легли в основу моей эпопеи. Жизнь рода на протяжении 200 лет... Мое повествование — это три стихии, три тайги. Тайга красная — цвет крови, род. Тайга белая — жизнь, природа. Она всегда изнутри чистая, хотя есть в ней и хищники, и жертвы. Тайга голубая — мечта человечества о совершенстве... Вообще, я задумал эпопею «Вознесение» в семи книгах. 10 лет по крупинкам собирались сибирские легенды и сказания о роде Зарубных, сказки о мудрых волках, вепрях и барсах. Часть действия происходит в Тибете — один из Зарубных приезжает в монастырь и осваивает тайную науку тибетских монахов, — пришлось много читать, изучать... Переместятся события и в Иудею, возможно, даже в Индию. Но считать себя писателем? Да нет... Не имею таких претензий. Главное, я должен был продолжить летопись своего рода.
— То есть вы ничего не выдумывали, ваш род действительно происходит от шаманов?
— Разумеется, иногда я фантазировал. Наш родоначальник хант Кяйк действительно был шаманом. И этот особый дар передался многим бабушкам и дедушкам. Хант жил со своей дочерью Кяйтам в тайге, возле камня–Громовержца, который по легенде упал с неба. Мой прадед Зарубный, когда убегал от погони, упал в расселину, Кяйк с дочерью его нашел и спас... Я сам ездил в стойбище с братьями деда, слушал шаманские заунывные песни, бубны... А сколько узнал легенд! Например, о том, что род хантов владел двумя огромными изумрудами. Или о том, что мой предок нашел свою дочь в серебряном ковше... Все это я использую в книге. Так же, как рассказ о золотом запасе России, спрятанном Колчаком. Одни говорят, что золото забрали белочехи, другие — растащили семеновцы. Но ханты рассказывают другую версию. Было 16 вагонов золотого запаса. Колчак приказал заменить 5 настоящих вагонов похожими, но пустыми. Перед тем как Блюхер взял Омск, наняли 200 крестьянских подвод, послали две сотни солдат и утопили золото в Черном озере, у которого, говорят, три дна. Сестра моя утверждала, что наш дед принимал в этом участие... Отряд по приказу начальства заночевал в соседней с озером деревне. А утром ее окружили и всех — и жителей пятисот дворов, и тех, кто топил золото, — расстреляли. Так что свидетелей не осталось...
— Параллельно с миром людей вы описываете мир природы, но как бы изнутри. Ваши персонажи — снежный барс, волк, вепрь, кобра, квакша... Откуда так хорошо знаете повадки животных?
— Все ханты и сибиряки — охотники... Но однажды на охоте один из моих товарищей перебил ногу лосю. Зверь ушел, собаки где–то его остановили. Я первый нашел его: лось застрял между двух ольховых деревьев. Не жилец, нужно добивать... Подошел: если бы вы видели его глаза! Человеческие... Молящие... И слезы льются... После этого я никогда не стрелял.
— Раз это история рода, вы довершите повествование своей биографией?
— Нет, я не хочу описывать свою теперешнюю жизнь. Опишу, как род прервется. Ведь «Вознесение» для меня — не просто роман, а попытка осознать тайны мироздания. Эта книга — о вознесении человека над жизнью. Даже если не удастся ее опубликовать — пускай рассудят потомки.
Фото Виталия ГИЛЯ, "СБ".
