Когда больше тридцати лет каждый год по несколько раз приезжаешь в одно и то же место, к нему привыкаешь, и оно становится понятным и родным. Ведь ты о нем, так тебе кажется, знаешь все и даже больше.
Я сижу на высоком крыльце деревенского дома. Сижу и смотрю на бесконечно меняющееся летнее небо, на деревья и за заборы, на длинные вечерние тени, которые вытянулись по траве и цветам, по светлой песчаной дороге.
Взгляд ни на чем особо не останавливается, а если и задерживается, то недолго. С крыльца видны только три соседних дома деревенской улицы без названия. Когда–то в этих домах шумела жизнь. Переговаривались хозяева, гремели ведра, смеялись дети, пели радио и телевизор, что–то стучало, двери то и дело открывались, хлопали. Да и окна таким, как сегодня, вечером были распахнуты, сквозняк шевелил белые занавески. Теперь тот дом, который справа и ближе, совсем тихий. На дверях уже несколько лет висит, как медаль, ржавый замок, а тропинка к входу и крыльцо заросли высокой травой. Дом без хозяина всегда выглядит грустно. Самых первых хозяев, старика со старухой, я не застал. Зато хорошо помню бородатого Сашку, его жену и их сына Витьку. С Сашкой мы часто ловили рыбу на озере и разговаривали «за жизнь». Хозяин пережил и жену, и сына, но и его в этом году не стало — умер в доме престарелых...
За серым домом с замком на двери ярко синеет следующий. Раньше в нем жила Майина со своими многочисленными детьми. Тетка Майя померла, дети разъехались по большим и малым городам. Как раньше, так и сейчас у синего дома аккуратный штакетник, трава скошена, чисто. Присматривает за порядком голубоглазый и разговорчивый Сашка, младший из сыновей. За разговорчивость Сашка получил кличку — Гутарливый. Сейчас его нет дома: поехал помогать сгребать сено. Шумят, вот–вот зацветут большущие тенистые липы. Тогда на всю деревню запахнет медом, загудят и закружат пчелы.
Вот идет по теплому песочку дороги Егор. На плече — коса. Идет быстро. На нем полосатая, как у Пабло Пикассо, майка. Он живет в том доме, который слева. Я даже вижу прилипшую к лезвию косы зеленую траву и листок клевера. Даже если бы он меня заметил, то, скорее всего, приостановился, помахал рукой. Егору под сорок, он высокий, светловолосый, улыбчивый. Живет один в своем доме, выкрашенном в бледно–зеленый цвет. Когда он был мальчишкой, я несколько раз его рисовал, дарил крючки, а он показывал мне свои секретные рыбные места на речке. Мне всегда нравилось ловить с ним рядом. Хоть мы и давно знаем друг друга, а поговорить толком не можем. Егор — глухонемой.
До того, как в этом доме под развесистым кленом поселились Люба со Спиридом — родители Егора — и тремя детьми, в доме была почта. Работал, руководил и заправлял всем Виктор Северин, дальний родственник моей жены. Сам жил в соседней деревне, на работу приезжал на велосипеде. Помню тяжелый черный телефон с диском, светлые посылочные ящики, конверты, открытки, ученические тетрадки и запах расплавленного сургуча. На всех почтах, в разных странах я слышал этот удивительный и волнующий запах путешествий.
Почты, фельдшерского пункта, сельсовета, библиотеки и клуба в деревне давно нет. Все переехали в соседнюю деревню. Там сейчас центр колхоза.
Я провожаю взглядом Егора. Слышу, как гремит ведро в колодце, крутится ворот. Усталый хозяин пьет холодную воду. Во дворе его дома, под кленом, рядом с колодцем, стоит бетонная стела. На сером бетоне поблескивают металлические буквы.
«Здесь с 1 июля 1943 года по 30 апреля 1944 года размещались Лепельский подпольный райком партии, штаб, база, типография, госпиталь Лепельской партизанской бригады им. И.В.Сталина. Командиры бригады: Герой Советского Союза В.Е.Лобанок (07 — 12.1943 года), Д.Т.Короленко (12.1943 — 04.1944), комиссар Л.Е.Ярмош».
2 июля трава у бетонной стелы была скошена. Рядом с памятником Егор и Сашка сидели на корточках и ремонтировали велосипед.
