Голос из прошлого — знаковый голос! Он больше похож на чудо, на мелодию старой пластинки, на знак свыше. Ни один, даже самый уникальный, исторический документ не сравнится с живым свидетельством о прошлом из уст конкретного человека.Нам повезло — в ответ на публикацию от 4 декабря 2004 года «Комаринский велопробег» в редакцию пришло письмо от Ивана Митрофановича Федосенко, уроженца Комарина, ныне проживающего в Калинковичах. Цепкая память ветерана хорошо сохранила происходившие в 1937 году в далеком от Минска Комарине драматические события. И про братьев Мазуровых, и про велопробег, и про сигнализирующих в Минск о политических уклонах местечковой интеллигенции Б.Бабина и Е.Белоцерковского.
Пожалуй, для начала стоит привести письмо нашего читателя целиком.
«Прочитал статью и вспомнил свою молодость. Кстати, наш Комарин, с ударением на букву «а», происходит от фамилии бригадира лесорубов, основавших поселок. Жили мы тогда небогато, но весело. В школе работали замечательные учителя — жаль, что из–за подонков многие из них в 1937 году были арестованы и погибли. Как здорово они старались нас учить! В школе была художественная самодеятельность, разные кружки, соревнования. Хорошо работала и комсомольская организация района. Большинство молодежи с началом войны по призыву комсомола ушло на фронт, хотя их год и не был призывным. Кирилл Мазуров (мы его звали просто Мазур) с Галькевич Женей просто по–юношески дружили, и не более. Женя и ее сестра (кажется, звали Галя) были редчайшей красоты — вместе с братом Иваном тоже ушли на войну. Позже я узнал, что немцы Ивана сожгли заживо вместе с другими пленными в тифозном бараке города Конотоп. Девушки после войны в Комарин не вернулись — про их дальнейшую судьбу ничего не знаю.
Кириленко, вернувшись с войны, работал в райкоме партии. Прокурор после лагерей, куда попал в 1938 году, работал на своей должности в Мозыре. А никакого «велопробега» в местечке не было, потому что на весь Комарин был один велосипед. Ездили на санях, на телегах, запряженных лошадьми. Водку и вино продавали в одном магазине один раз в неделю. Две бутылки в одни руки. Так что никакой пьянки не было. Самогон не гнали, за это очень наказывали. В комсомоле «врагов» тоже не было, потому что существовали шестимесячный кандидатский стаж и строгие проверки».
В конце своего письма Иван Митрофанович оставил координаты — и мы немедленно связались с ним. Бодрый, жизнерадостный голос на другом конце провода сразу подтвердил: «Да, я Федосенко, инвалид Великой Отечественной войны, участник боев за Новороссийск, Керчь, Севастополь, Польшу, Венгрию, Чехословакию, уроженец Комарина, ныне пенсионер».
— Иван Митрофанович, а чуть подробнее о себе можете рассказать? — попросила я.
Ветеран с готовностью согласился.
— Родился я в Комарине в 1923 году. Родители колхозниками были. Местечко считалось вполне солидным — жили здесь белорусы, евреи, поляки, русские. Действовали две школы: 10–классная белорусская и 4–классная еврейская. Городок в свое время даже статус райцентра имел. В 18 лет по призыву комсомола я и мои товарищи добровольцами пошли на фронт. Где довелось воевать, уже сказал. В бою за город Кошице в Чехословакии был убит, домой пришла похоронка.
— Как убит? — вырвалось у меня.
— В 1944 году шел сильный бой за Кошице. Я был телефонистом, таскал катушки от передовой линии до батареи. Попал под вражеский артналет, получил ранение, потерял сознание. Хлопцы, мои солдаты, перевернули меня, побачили, что не подаю признаков жизни, пошли в атаку дальше. Домой в Комарин пошла похоронка. А солдат смерти назло выжил. Меня потом санитары подобрали. Наверное, думали похоронить, да увидели, что зашевелился. Завезли в медсанбат, сделали операцию, одну, другую, третью, четвертую...
По всем приметам, очень горькие воспоминания нахлынули вдруг на ветерана, потому что на другом конце провода раздался явственный всхлип. Затем прерывающийся голос тихо произнес:
— Прошлым летом я съездил в Севастополь, на могилки друзей. Поплакал над ними всеми. Мы ж там брали одну высотку за другой. В Керчи десантом шли. Бои — врукопашную. Много наших полегло.
— Но вы молодцом, что не побоялись дальней дороги, захотели помянуть однополчан, — мне очень хотелось приободрить заочного собеседника.
— А как же иначе? — Иван Митрофанович уже успел взять себя в руки и продолжил рассказ: — Домой вернулся инвалидом. Ноги побиты — 12 ран. Узнал, что из моих товарищей, ушедших на фронт, только я и вернулся, остальные погибли. Окончил 10–й класс вечерней школы, затем нархоз имени Куйбышева, приехал на работу в Калинковичи на новый мясокомбинат, потом забрали меня в управление сельского хозяйства. А ближе к пенсии попросился в колхоз, где и проработал 21 год. Родил сына и дочку, замечательные дети, и внуки есть — тоже замечательные. Горько лишь от того, что супруга моя год назад умерла — в декабре как раз годовщину отмечали. Вот и коротаю вечера один.
— Крепитесь, Иван Митрофанович, вы ж солдат, которого сама смерть побоялась, — вновь подбадриваю ветерана. — А молодость, значит, после нашей публикации все–таки вспомнили?
— Молодость вспоминать всегда приятно. У нас ведь в Комарине струнный оркестр был — я тоже в нем участвовал. И Иван Галькевич, и сестры его, красавицы. На чем мы только не играли — и на мандолинах, и на балалайках, и на гитарах, и скрипка была, и гармошка. Человек 30 на репетиции собиралось. Ездили с концертами по деревням, в колхозах выступали. Жили весело, хотя и бедно.
— А «троцкист» — отец Жени Галькевич, не припомните, где работал?
— Кажется, в райисполкоме. Нормальный был человек, никакой не враг.
— Братьев Мазуровых тоже помните?
— А почему нет? Они втроем в Комарин приезжали: комсомольский секретарь, красный командир, специалист из доротдела. Был тогда такой дорожный отдел. Коренастые, крепкие были хлопцы. Вместе на танцы ходили. Я, спрашиваете, каким был? Повыше Мазуровых и постройнее. Я и сейчас не толстый.
— Ну а доносчиков, тех, кто в Минск письма из Комарина писал, помните?
— Тоже не забыл. Один в районо работал, другой — в школе. Лет на пять старше нас были. Что с ними после войны сталось, не знаю. Мне, как с фронта вернулся, мать рассказала, что они ушли вместе с Красной Армией от Припяти, за Днепр. После войны в Комарин не вернулись. И девушки, Женя Галькевич с сестрой, тоже с войны не вернулись. Как ушли добровольцами, так и не возвратились. А красивые были очень! Волосы курчавые, волнистые, русые, с каштановым оттенком, фигурой что спереди, что сзади — загляденье. Про велосипед тоже надо рассказать? Один он у нас был на весь Комарин. Харьковский завод такие выпускал — до войны стоил он 450 рублей. Очень дорого. Кто купил такую роскошь, уже и не вспомню. И про распитие спиртных напитков доносчики наврали. Я сам, честно скажу, даже на фронте не пил и не курил. Свою водку солдатам отдавал. И табак тоже. В Уфе, помню, в госпитале лежу — вокруг одни курящие башкирки. Да, любили тамошние женщины подымить. Рассядутся возле моей кровати — ну я им и отдам свой табачок.
— Наверное, поэтому и держитесь до сих пор молодцом. Так и впредь поступать, — шутливым голосом командую я. — А за это мы расскажем про вас в газете.
