Музей Эмерика фон Гуттен–Чапского возрождается как «Европейский центр»
Подозреваю, что словосочетание «Станьково — Краков» может вызвать у иного читателя ироническую улыбку: где же основания для того, чтобы поставить вот так тире как знак равенства между деревней в Дзержинском районе Минской области и древним польским городом над Вислой, крупным историко–культурным центром, предшественником Варшавы как столицы страны.
Но это сочетание принадлежит не мне. Впервые его употребил еще в конце ХIХ века сам основатель музея после перевоза его в Краков. Оно закреплено в последнем изданном там томе каталога основной нумизматической коллекции. Да и наиболее полная монография, посвященная роду Гуттен–Чапских, их собирательской деятельности и написанная Марией Коцуевой, имеет название «Отечественным реликвиям, спасенным в исторической буре. Музей Эмерика Гуттен–Чапского (Станьково — Краков)» (Краков, 1978). И это соответствует исторической правде: великое коллекционерское дело, начатое невдалеке от Минска, продолжилось и, как оказалось несколько дней назад, продолжается ныне невдалеке от Сукенниц, центра Кракова.
Конференция
Признаюсь искренне, когда весной прошлого года я писал статью «Вывезено за Буг: О белорусских материальных и духовных ценностях, оказавшихся в Польше» («СБ». 6, 7 июня 2008 г.), основную часть которой составляет рассказ о судьбе станьковских собраний, я довольно скромно оценил их значение. А значение это не только белорусское или польское, но и общеевропейское. Сие стало ясно на международной научной конференции, посвященной 180–летию со дня рождения Эмерика фон Гуттен–Чапского. Произошла она с опозданием (юбилей состоялся в прошлом году), 16 — 18 марта, в Национальном музее истории и культуры Беларуси. Организаторами же ее выступили, кроме названного музея, Польский институт в Минске и Народное историко–краеведческое объединение «Прилукское наследие» Прилукского центра народного творчества Минского района. Конференция завершилась посещением выставки, посвященной Гуттен–Чапским, в Национальной библиотеке Беларуси, а также поездкой в Прилуки, Станьково, Волковичи и другие места Минщины, где остались хозяйственные и культурные следы деятельности этого заслуженного рода.
С особенным интересом и даже волнением ждал я во время конференции выступлений ее польских участников — доктора Ярослава Бодзэка и магистра Матеуша Возьняка, представлявших Национальный музей в Кракове. Ведь в названной выше статье, а также в своем вступительном докладе на первом заседании я высказал тревогу, вызванную тем существенным обстоятельством, что в Кракове не была до конца исполнена воля донатора. Завещание он не успел составить, смерть прервала дела на полпути. Но его вдова и младший сын–наследник Ежи подтвердили документально устное волеизъявление покойного, чтобы его собрания остались в этом городе, правда, с существенными условиями. Первое: чтобы станьковские собрания сохранились в составе Национального музея как самостоятельное учреждение и носили имя основателя. И второе: чтобы принесенные в дар городу экспозиции были доступными для обозрения, служили общественно–научным целям.
Первоначально вроде бы так и было. Однако после Второй мировой войны оба условия уже не соблюдались. Правда, фамилия Гуттен–Чапских на фасаде здания, построенного в итальянском стиле, оставалась. Но это уже был филиал Национального музея. И когда, напомню прошлогоднюю статью, в 1970 — 1990–х годах я четырежды пытался получить доступ к отдельным станьковским экспонатам (не монетам, а книжным изданиям), у меня это не получилось, несмотря на ходатайства принимающих учреждений Польской академии наук. Притом причины отказа объяснялись весьма туманно. Все это привело меня к высказанному в газете выводу: если станьковские собрания не выставляются, недоступны для использования, значит, они Кракову просто не нужны. Так не лучше ли будет их вернуть в Станьково, где сохранился и уже отреставрирован двухэтажный, оригинальный по архитектуре «скарбчик» Гуттен–Чапских?
Истинные причины
Но, как выявилось на конференции из выступлений польских коллег, причины отказов таились не в недоброжелательности, как мне сначала показалось, или в простом нежелании оказать доступ к закрытым фондам, а в объективных обстоятельствах. Оказывается, еще в 1939 году нацистские власти выселили дирекцию Национального музея из Сукенниц, чтобы там разместить свою выставку, а недостроенное новое здание той же дирекции приспособили под свое казино. В результате она вынуждена была вместе с фондами основного и других музеев ютиться в небольшом доме, выкупленном Чапскими под свои собрания, и оставалась там вплоть до недавних времен. Какие уж тут выставки да посетители...
Конечно, все эти сложности можно было объяснить зарубежному посетителю и прежде. Однако, как мне кажется, во времена Советского Союза подспудно жила тревога: скажем, если исследователь из Беларуси узнает, что фонды недоступны, — станет ясно, что не исполняется воля дарителя. А там уже недалеко и до требований вернуть дар обратно — тем более что стоимость входящих в него около 12 тысяч монет весьма существенна.
К счастью, станьковские коллекции «работали» на себя, даже будучи недоступными. Благородный пример действовал на других собирателей, которые начали дружно пополнять нумизматическую коллекцию Эмерика Гуттен–Чапского своими редкими экспонатами — металлическими и бумажными. Таким образом, первоначальное собрание увеличилось в 9 (!) раз, достигло 100 тысяч единиц хранения! Среди донаторов, понимающих исключительность замысла и осуществления коллекции, появились граждане других, неславянских стран, например Великобритании.
И вот сегодня, как видно из выступлений на конференции Ярослава Бодзэка и Матеуша Возьняка, а также из раздаваемого ими красочного буклета, внешне скромная, но научно продуманная, целенаправленная станьковская коллекция приобретает общеевропейскую ценность. Буклет так и называется: «Европейский центр польской нумизматики». Здесь следует пояснить, что русская часть коллекции осталась в Беларуси, а во время Первой мировой войны была вывезена для сохранения в Москву; дальнейшая судьба ее мне неизвестна, а ее следовало бы выяснить, ибо стоимость ее сравнима со стоимостью краковской части.
Кстати, как написал анонимный автор газеты «СБ. Беларусь сегодня»: «Со времен начала Первой мировой войны во дворце Чапских были закрыты постоянные выставки, здание начало выполнять складские и административные функции, а нумизматы используются только исследователями. Почти 70 лет, противореча интенциям создателя музея, а также воле донаторов, эта необыкновенная коллекция недоступна для публики, лишь раз в несколько лет ее фрагменты используются на временных выставках». Что ж, вздохнул я, прочитав такое в начале конференции, хорошо хоть, что белорусские и польские тревоги совпадают...
Европейская ценность
Но, оказывается, уникальность собрания Гуттен–Чапских хорошо поняли и эксперты Европейской унии, посчитав его «самым лучшим среди всех когда–либо созданных». Среди многочисленных участников конкурса по оперативной программе «Инфраструктура и среда» они, отстранив других многочисленных конкурентов, выделили под краковскую заявку 19 миллионов евро. Еще четыре недостающих миллиона добавило министерство культуры и национального наследия Республики Польша. Этих денег должно хватить на «технический» ремонт «дворца Чапских» (в буклете он уменьшительно называется palacykiem) и размещение экспозиций.
Дар Чапских послужит толчком для создания с использованием соседних строений целого музейно–исследовательского комплекса, средства на который изыскиваются. Европейский центр польской нумизматики будет дополняться специализированной библиотекой, читальным залом, лабораторией анализов и не наносящих вред исследований музейных экспонатов, другими вспомогательными службами. А внутри дворика дополнительно построят «так называемый Павильоник Чапских», где будет рассказано о заслугах древнего рода. Таким образом, уникальный «поезд», стоящий в неопределенном состоянии около 70 лет, наконец тронулся с места. Как сказано в буклете, «время реализации проекта — 2009 — 2013 годы».
А каковы мотивы?
Во время конференции возникли споры, что же двигало Эмериком Гуттен–Чапским и его женой, когда они решили перевезти станьковские сокровища в Краков, находящийся тогда за австрийской границей. Один из докладчиков объяснял этот поступок тем, что у собирателя возникли недоразумения со старшим сыном Каролем, который как раз в это время (1890) стал городским головой Минска. Мол, он был против траты денег на музейные собрания, утверждал, что им не место в имении. Но документальных доказательств таких разногласий нет. Наоборот, «российская» часть нумизматической коллекции так и оставалась в Станьково, доставшемся после раздела имущества как раз Каролю. Его мать охотно приезжала сюда летом, что свидетельствует скорее об отсутствии серьезного семейного конфликта. И уже другое дело, что у городского головы, так много сделавшего для нынешней столицы (вспомним хотя бы конку, электростанцию, телефонную станцию, амбулатории, открытие театра, упорядочение застройки), могло появиться желание перенести станьковские собрания в Минск и создать на их основе городской музей. Но «польская» часть коллекции для губернского города явно не подходила...
Другое дело, что возможные споры о создании в Минске музея могли навести Эмерика Гуттен–Чапского на размышления о том, какова дальнейшая судьба его любимого детища. Будет ли оно востребованно, будет ли пополняться в соответствии с замыслами, реализованными только частично?!
И еще один весьма существенный аргумент, подброшенный мне на конференции в докладе известного музееведа Ирины Зворыко. Оказывается, в Национальном музее истории и культуры Беларуси среди других материалов Чапских, разбросанных по разным фондам, имеется фотография, на которой запечатлена как гувернантка дочь белорусского поэта Франтишка Богушевича Констанция. Значит, существовали доверительные связи между Чапскими и автором «Дудкi беларускай»! Невольно вспомнилось, что этот знаковый сборник увидел свет благодаря ходатайству всезнающего Яна Карловича как раз в Кракове и как раз в 1891 году (переиздан в 1896 году). Через год там увидела свет богушевичская «Тралялёначка», еще через год — спорное издание «Гаспадары». Более того, зачинатель новой белорусской литературы сам бывал в Кракове, посещал там Национальный музей, которому подарил ценные реликвии (нащупываю пути, чтобы узнать, какие) и с которым, возможно, помогал устанавливать связи для Гуттен–Чапского (не забудем, что Богушевич был по образованию юристом). Теми же путями и в то же время в Кракове ходил белорусский писатель и собиратель Александр Ельский, живший недалеко от Станьково, с почестями там принимали жителей Ракова братьев Здзеховских, туда посылались записи белорусских народных песен, сделанные Адамом Гуриновичем, и так далее. Фактов и размышлений о роли Кракова в развитии белорусской культуры может хватить кому–то на целую диссертацию.
Случайно ли совпадение указанных выше и других событий с перевозом в Краков основных станьковских собраний? Думается мне, что нет. Все это происходило во время, когда усилились поиски белорусами и соседними народами (украинцами, литовцами) своей идентичности, когда начался переход местных элит от локального (краевого, «тутэйшага») патриотизма к национальному. Участились попытки найти опору для этого движения вне царской империи: украинцев — в Галиции, литовцев — в Пруссии. Оттуда поступали патриотические книжки и периодика, освободительные идеи. А у белорусов не было своей Галиции или Пруссии. Поэтому взоры все чаще устремлялись к Кракову, где тогда вступали на королевский престол генетически связанные с «русинами» Ягеллоны, учился Скорина, были похоронены знаковые для «Литвы» Мицкевич и Костюшко.
Если учесть все указанные факты и обстоятельства, неожиданный для многих поступок Эмерика Гуттен–Чапского уже не кажется ни скоропалительным, ни непатриотичным. Он думал о том, как сберечь и приумножить свои собрания для будущего, а оно казалось тогда неопределенным. Даже до восстания 1905 года оставалось еще 10 лет. Поэтому неожиданное преобразование станьковских собраний в общеевропейскую ценность принесло для меня ощущение исторической сатисфакции.
«Европа в семье»
Думаю, что такую же удовлетворенность испытал бы, будь он жив, сам Эмерик Гуттен–Чапский. Ведь он всегда ощущал себя европейцем, даже будучи царским сановником и тем более живя в Станьково. Его внучка Мария Чапская великолепно показала это в книге «Европа в семье». Чего стоит хотя бы тот факт, что на похороны графа в Кракове съехались представители 16 самых знатных родов из окрестных стран. Пожалуй, ни один местный род, даже Радзивиллы, даже Сапеги, не был так прочно связан — и происхождением, и браками, и деятельностью — с ведущими, коронованными и некоронованными, родами Старого Света, а теперь уже и Света Нового: на конференцию приехали из Нью–Йорка прямые наследники Эмерика Эдуард Аранда Годлевский и Александра Ванькович.
И одновременно Гуттен–Чапские служили связующим мостом между Востоком и Западом, Россией и Западной Европой. И сам Эмерик, и его сыновья великолепно знали русскую классику. Но наиболее убедителен здесь пример его внука Юзефа, художника и писателя, незаслуженно у нас забытого. Как незаурядная и всесторонне одаренная личность он сформировался под влиянием Толстого и Достоевского, российских передвижников. Дружил с Мережковским и Гиппиус. В 1930–е годы выставлялся в Варшаве и Париже. В 1942 году сблизился в Ташкенте с Анной Ахматовой, посвятившей ему стихотворение и получившей взамен портрет, и Алексеем Толстым. Потом сражался с фашистами в Италии. На склоне лет вместе со своей сестрой Марией помогал уроженцу Минска Ежи Гедройцу издавать под Парижем знаменитый журнал «Культура», на страницах которого вместе с редактором ратовал (еще в 1950–е годы!) за государственную независимость Беларуси, Литвы и Украины. Это он был инициатором опубликования в «Культуре» произведений Солженицына, издания русскоязычных номеров ежемесячника. Напомним, что все это происходило в советские времена и вызывало диаметрально противоположную, но одинаково враждебную и даже злобную реакцию по обе стороны «занавеса». А Мария и Юзеф Чапские, дети владельца Прилук под Минском, писали и верили в воскресение земли своих предков — не как зависимых «кресов всходних», а независимой державы.
Среди девяти Гуттен–Чапских, вошедших в «Беларускую Энцыклапедыю» (жаль, что туда не включены Мария и Юзеф), есть разные личности: политические и общественные деятели, ученые и коллекционеры, литераторы и художники, подданные разных государств. Но нет (и, кажется, не было) людей пассивных и жестоких. Были землевладельцы, но не было крепостников.
Ну разве можно не гордиться такой своей элитой, хотя и пользующейся немецкой частицей «фон»?!
P.S. Меценатский пример Эмерика Гуттен–Чапского находит подражателей и теперь. Минский нумизмат Дмитрий Гулецкий подарил после своего доклада Национальному музею истории и культуры Беларуси редкую монету, выпущенную в обращение киевским князем Владимиром Ольгердовичем.
