На протяжении столетий город Вильно — Вильня — Вильнюс оставался общим политическим и культурным центром для белорусов и литовцев. После публикаций о совместных, спорных или требующих возвращения ценностях, находящихся в Российской Федерации, Украине и Польше, дошел черед и до нашей северо–западной соседки Литвы.
Город–объединитель
В отличие от других названных держав в Литве белорусских сокровищ пропорционально больше, но, как это на первый взгляд ни парадоксально, спорных вопросов по ним меньше. Прежде всего мы говорим здесь об общих ценностях по той простой причине, что нынешняя столица Литовской Республики веками являлась для белорусских и литовских земель объединительным (перед угрозами нашествий крестоносцев и татаро–монгольских орд) политическим, административным, торгово–экономическим и культурно–образовательным центром.
Основателем города считается князь Гедимин. Однажды, гласит легенда, он уснул здесь после охоты в лесах, тянущихся вдоль берегов Вилии–Нерис и Виленки–Вильняле, и ему приснился сон: будто на горе, возвышающейся у слияния этих рек, стоит железный волк и воет так, как может выть только тысяча волков. Языческие жрецы–вайделоты разгадали ночное видение так: князь построит здесь город, слава о котором прозвучит в мире громче, чем слава тысячи городов.
И князь такой город построил, и слава разошлась. А на горе, где будто бы стоял волк, вознесся замок Гедимина, башня которого сохранилась и доминирует над окрестностями (вспомним, что из нее обозревал улицы дядька Антось, герой поэмы Якуба Коласа «Новая земля»). А в восточной части возник Кривой город, где рядом с балтами селились славяне–кривичи, уже христиане.
Вскоре молва о хорошо укрепленном, процветающем городе разлетелась по окрестным землям. Сначала, с 1323 года, — как о столице Великого Княжества Литовского, потом, с издания в 1522 году Франциском Скориной «Малой подорожной книжки», — как о печатном центре и наконец с открытием в 1569 году королем Стефаном Баторием Виленской академии, преобразованной в Главную школу ВКЛ, а затем в университет, — как о средоточии премудрости. С ликвидацией ВКЛ и закрытием университета прежняя роль Вильно во многом утратилась. Но главенство в крае все же сохранилось. Вспомним хотя бы официальные названия: Виленское генерал–губернаторство, Виленский учебный округ, Виленская археографическая комиссия, Виленский музей древностей... А периодические издания типа «Виленского вестника» или польского журнала Athenaeum объединяли читателей от Гомеля до Шавлей, нынешнего Шяуляя. В начале ХХ века здесь стали выходить первые белорусские газеты «Наша доля» и «Наша нiва». Главенствующая роль Вильно осталась и в 1920 — 1930–е годы: в административном центре Виленского воеводства концентрировалась общественно–революционная и культурная жизнь Западной Белоруссии.
Ценности приумножались
Такое длинное вступление понадобилось для того, чтобы объяснить естественность накопления белорусских музейных, библиотечных и архивных сокровищ в виленских (с 1939 года — вильнюсских) хранилищах.
Первые церковно–славянские кириллические рукописные книги привезли из Полоцка, Витебска, Новогородка в полиэтническое и поликонфессиональное Вильно еще в доскорининские времена — с появлением в городе первых православных братств, с переездом туда (а также в расположенный невдалеке Трокский замок) «русинских» (точнее, витебских и полоцких) жен великих литовских князей, а потом «по совместительству» и польских королей. С появлением печатных изданий Скорины, Будного, Мамоничей вошли в семейные и монастырские собрания и книги печатные. А с открытием Виленской академии прибавились и интеллектуальные ресурсы — преподавательские и студенческие. Но не только интеллектуальные, но и физически ощутимые.
Первая значительная волна поступлений в Вильно материальных и духовных ценностей из белорусских земель связана как раз с открытием Виленской академии (1579 г.). Михаил Радзивилл Сиротка откликнулся на это событие передачей первому высшему учебному заведению на территории ВКЛ оборудования Брестской типографии своего отца, а Казимир Лев Сапега, сын знаменитого канцлера ВКЛ, подарил виленским студиозусам ценную библиотеку, вдобавок выделил 12.500 злотых на создание юридического факультета. Значительным проявлением «русинского» меценатства стало создание при академии Виленской астрономической обсерватории, одной из первых в Европе. Она начала действовать в 1753 году под руководством уроженца Гродненщины Мартина Почобута–Одляницкого, который вел систематические наблюдения планет, комет, астероидов, затмений Солнца и Луны. Приобрести более совершенные инструменты и литературу обсерватории помогла мстиславская каштелянка Елизавета Пузына. Здание обсерватории и ныне возвышается в университетском дворике, носящем имя Почобута–Одляницкого. А в конце XVIII века из Гродненского ботанического сада его создателем Жаном Эммануилом Жилибером в Вильно перевезли многие редкие растения, давшие начало саду университетскому.
Следующим щедрым добродетелем виленских собраний по праву считается логойский граф Евстафий Тышкевич, создавший в 1855 году на основе своих коллекций Виленский музей древностей, вокруг которого объединялись сторонники возрождения закрытого университета. Через десять лет в музее насчитывалось около 67 тысяч экспонатов, сгруппированных в семи отделах. Часть из них вскоре вывезли в Москву в качестве контрибуции после восстания 1863 года, откуда они не вернулась до сих пор. О тышкевичских коллекциях уже говорилось в моей статье «Музей древностей» («СБ» от 21 августа 2007 г.), поэтому подробно рассказывать о них снова нет смысла. Повторю лишь общий вывод. На ценности, перевезенные Тышкевичем в Вильно и хранящиеся теперь в Литовском национальном музее у горы Гедимина, Беларусь, безусловно, претендовать не может. Но вот то, что вывезено в порядке царских репрессий в Москву, следовало бы в случае возвращения разделить в соответствии с важностью реликвий для той или другой культуры. И безусловно, здесь желателен обмен выставками.
Творение братьев Луцкевичей
Кульминацией белорусского собирательства в Вильно стало создание Белорусского историческо–этнографического музея имени Ивана Луцкевича, открывшегося в 1921 году в помещении бывшего базилианского униатского монастыря, под одной крышей с Виленской белорусской гимназией. В его основу положены частные собрания активного археолога и общественного деятеля Ивана Луцкевича, а также историка и писателя Вацлава Ластовского. Все это до открытия музея хранилось в помещении редакции «Нашай нiвы», было открыто для посетителей и приводило в восторг Максима Богдановича, Янку Купалу, Максима Горецкого. Потом фонды пополнялись пожертвованиями буквально со всей Беларуси, а также из–за рубежа.
Виленский Белорусский музей занимал пять комнат. Отдельно расположилась библиотека из 14 тысяч томов, куда входили коллекции Е.Романова и Б.Даниловича. До Второй мировой войны музей возглавлял брат Ивана литературовед Антон Луцкевич, написавший о собранных коллекциях содержательную брошюру (Вiльня, 1933 г., репринт 1992 г.).
В Белорусском музее хранились действительно несметные сокровища. О них, кроме указанной брошюры, позволяет судить инвентарная книга, ведшаяся с 1922 года (фрагменты ее опубликованы в сборнике «Вяртанне–2»). Среди тысяч экспонатов названы изделия слуцкой, несвижской и гродненской мануфактур, нумизматическая коллекция, древнее оружие, иконы и резьба по дереву, медные кресты–мощевики, голосники гродненской Борисоглебской (Коложской) церкви, перстни с печатками полоцких князей Всеслава и Бориса, печать Миндовга, коронованного в Новогрудке на престол ВКЛ, знамя повстанцев 1863 года Лидского уезда и так далее. Живопись представлена полотнами Язэпа Дроздовича, Петра Сергиевича, многих их предшественников. Экспонировались редчайшие памятники письменности: требник Жировичской церкви 1545 года, устав братства в Дисне XVII века, мусульманский аль–китаб (татарская рукописная книга, написанная по–белорусски, но арабскими буквами) XVI века, издания Швайтпольта Фиоля, Франциска Скорины, братьев Мамоничей, Литовский Статут 1588 года. Массово выставлены королевские грамоты и привилегии (в том числе на пергаменте).
Описи музея свидетельствуют: Белорусский музей формировался самыми разными слоями населения, часто за личный счет собирателей. Так, в инвентаре, где описаны деревянные скульптуры, под номером 206 зафиксирована фигура сидящего Христа. Ее купил в 1912 году Иван Луцкевич в Будславе у нищего. В 1931 году ученики Виленской белорусской гимназии привезли с Новогрудчины, из Негневичей, фигуру апостола Иоанна, держащего в левой руке развернутую книгу. А с Дисненщины в 1935 году поступила в дар полихромная резьба, изображающая голову чернокожего человека. Кто–то из местных крестьян увидел в нем святого Яна, кто–то — одного из трех волхвов, поспешивших поклониться новорожденному Христу.
В музее оказалась также часть археологических находок минского собирателя Генрика Татура, о которых шла речь в одной из моих предыдущих статей этого цикла. Иван Луцкевич так и не довез их до Львова, не передал в коллекцию митрополита Шептыцкого. То ли тот сам не захотел их приобретать, поскольку они не имели отношения к униатству, то ли археолог Луцкевич просто пожалел их отдать «на чужыну»...
Драматические перипетии
Какова же дальнейшая судьба Белорусского музея в Вильно? Его директор Антон Луцкевич с приходом в сентябре 1939 года Красной Армии продемонстрировал свою лояльность к новой власти, выступив на собрании работников культуры с призывом к возрождению белорусской школы, печати, искусства. Но это не спасло его от ареста и тюрьмы, где и скончался в 1942 году.
В октябре 1939 года (с этой поры мы и называем город Вильнюсом) музей перешел под опеку Академии наук. Ее директором назначили сначала этнографа Марьяна Пецюкевича, а потом литератора Янку Шутовича.
К 1941 году относятся первые белорусские попытки переместить музей в Минск. Как видно из архивных документов, найденных Виталием Скалабаном, 21 апреля этот вопрос рассматривался на заседании Бюро ЦК Компартии Беларуси. Его решением определился состав делегации, которая должна была направиться для переговоров в Литву: секретарь ЦК Тимофей Горбунов (руководитель), писатели Янка Купала и Якуб Колас, работник академического Института литературы Михаил Ларченко и доцент БГУ Денис Дудков. Все они, за исключением последнего, с 15 по 19 мая находились в Вильнюсе. Их торжественно приняли, стоя приветствовали в здании президиума АН Литовской ССР. Но президент академии Винцас Креве–Мицкявичюс и нарком просвещения Антанас Венцлова с принятием окончательного решения все медлили: мол, будет так, как скажут отсутствующие братья Биржишки. Последние прибыли только к обеду и, выслушав гостей, сразу же согласились на передачу музея.
Вернувшись в Минск, Якуб Колас в письме к искусствоведу Антону Уссу так подытожил поездку: «Ездзiла наша група па камандзiроўцы ЦК партыi. Знаёмiлiся з Беларускiм музеем. Музей вельмi багаты, разнастайны. Ён створаны блiжэйшымi працаўнiкамi «Нашай нiвы». Цяпер пытанне стаiць аб перавозцы гэтага музея ў Мiнск. Цяперашнi будынак ЦК партыi ў бягучым годзе вызваляецца. Насупраць, па Чырвонаармейскай вулiцы, пабудаваны новы, а цяперашнi аддаецца для культурных устаноў. Тут будуць музеi. Сюды мяркуецца перавесцi i вiленскi Беларускi музей».
Но начавшаяся через несколько дней война помешала осуществлению благих намерений.
Во время немецкой оккупации Белорусский музей заставили выселиться из базилианских муров — там разместился военный госпиталь. Приезжая с родителями к дяде Викентию, чье окно выходило как раз во двор бывшего униатского монастыря, я видел, как расхаживали раненые немцы по дорожкам, — сначала довольно бравые, а потом все более мрачные. На вопрос моего отца, куда же девался музей, дядя Викентий ответил: «Все упаковали в ящики и перевезли на повозках в подземелья «белорусского» костела святого Николая. Но это вряд ли спасет сокровища от вывоза в Германию». Позже я узнал: наступил момент, когда ящики с экспонатами действительно уже погрузили в вагоны, но какое–то чудо (действия патриотов?) помогло им вернуться в костельные подземелья.
И вот наступил 1944 год. В Минске вспомнили о существовании музея, экспонаты которого находились все еще в тех ящиках. Т.Горбунов направил в ЦК Литвы своему литовскому товарищу, ответственному за пропаганду, письмо, где, ссылаясь на решение 1941 года, сообщал: в Вильнюс отправляется заместитель директора Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны. В управлении литовской железной дороги попросили вагон для перевозки ящиков. Но вскоре художник Петр Сергиевич, ответственный за передачу, сообщил в Минск, что литовские власти отдают белорусам только «мизерную часть музея». Было решено его поделить вроде бы справедливо: все, что касалось Беларуси, передать в Минск, а все, что связано с литовской культурой, оставить в Вильнюсе. Но как поделить, если Беларуси касалось здесь буквально все?! Ответа на этот вопрос, конечно же, не знали и наши эксперты, направившиеся для «дележа», — люди известные, заслуженные, но, как бы тут деликатнее сказать, недостаточно заинтересованные и компетентные. В итоге наиболее значительное и ценное осталось в Вильнюсе, разделенное на несколько частей.
(Окончание в следующем номере.)
