Холода установились конкретные. По нашим меркам. Потому что старшее поколение нет–нет да и вспомнит, как лес по пояс в снегу валили, золото мыли, БАМ строили...
«Ой, — возмущается наша няня, — разве это мороз –15°C? То ли дело было у нас на станции Золотинка Нерюнгринского района –67°C! В баню в валенках забегаешь, из бани выбегаешь — волосы скорее приглаживай, потому что если не успеешь, так и замерзнут дыбом. А еще, между нами, девочками, сходишь по нужде — а там уже ледяной холмик... Но зато какое дело делали — магистраль, ветка Тында — Беркакит».
Мой приятель в конце 70–х впервые женился, создал студенческую семью, и, почувствовав на себе ответственность за финансовое благополучие молодой ячейки общества, решил подзаработать. Как человек отчаянный двинул прямиком в Оймяконский район, поселок Ольчан. Для несведущих замечу, что именно тот самый Оймякон называют «полюсом холода», а Ольчан — это центр района, где вся инфраструктура расположена. Имеются неофициальные данные, согласно которым в 1916 году температура на Оймяконе падала примерно до –82°C. А –68°C там дело обычное.
«Утром просыпаешься — и первым делом отдираешь волосы от подушки: примерзли. И борода примерзла, она у меня была почти по пояс, — вспоминает мой друг Дмитрий. — Бриться там не рекомендуется, а балок (помещение, где старатели отдыхали после 12–часового рабочего дня) протопить невозможно. Он же длинный. И вот все спят, один из нас печку топит — возле огня тепло, а в другом краю помещения иней на подушке. Уже в августе начинались заморозки, а в январе минусовая температура под 70. Я сначала не понимал, как можно жить в таком холоде, даже не выпьешь. В старательских артелях у золотодобытчиков еще с царских времен существовало табу на алкоголь. Ни грамма, даже компот забродивший не употреблялся. Зато зарабатывали по 1.000 рублей в месяц. А однажды пошел на речку Ольчан, вижу: в одном месте лед дыбом встал, а под ним — пустота, я туда зашел — нет речки, только ледяная корка, как потолок. Пошел я под эту корку посмотреть, куда же речка ушла, а там такая какая–то жуткая красота. Пустая комната и потолок ледяной от солнечных лучей искрится. Кругом лед, и я один–одинешенек...»
Друг мой заработанные деньги исправно отсылал жене, а когда приехал домой, она уже за другого замуж собиралась. Он плюнул и обратно на Север подался. Так и сколотил первичный капитал на почве разбитого личного счастья в условиях вечной мерзлоты.
Мой дядя тоже на Севере шабашником был. Лес валил, но только у него была склонность к жидким 40 градусам, так что назад привез немного. Помню роскошную лисью шапку. После того как она откатала свое на разных головах нашего семейства, мама сшила мне из шапки новогодний костюм лисы. На школьном утреннике я была назначена какой–то четвертой лисонькой в хороводе–инсценировке, пела песню о медведе, который шел–шел и наступил лисе на хвост. Ясное дело, я хотела быть главной лисицей, той самой, вокруг которой мы своим второстепенным хороводом бродили, но на главную роль назначили более выразительную девочку. И вот когда я пришла в своей юбке, отороченной сибирским мехом, учительница смутилась и попросила меня встать в центр круга, а той девочке предложила другую роль. Так благодаря дядиной шапке я одержала одну из первых женских побед.
— Забираешься на сопку, а тебя оттуда сдувает, и катишься кубарем вниз, — продолжает стращать меня воспоминаниями наша няня. — Возле каждого дома стояли деревянные ящики на замках, а в них пельмени хранились. Налепишь вареников с морошкой — и в ящик. Впрок.
Так что и вправду, какие это у нас морозы? Так, легкий морозец.
Ныне нравы другие. И деньги. На летние каникулы студенты ищут возможность подработать в средиземноморских отелях, в туристической сфере обслуживания. Или фитнес–инструкторами на курортах, спасателями на пляжах, няньками для малышей или в крайнем случае — на стройке. Не по–комсомольски? Да. Зато на заработанные деньги можно лихо сплавиться по Чусовой на байдарке, зимой махнуть в Чегет, летом — в Алибек. На этой планете хватает мест, где можно замерзнуть, и поводов для риска полно. Нет только такой глобальной идеи, как БАМ, например. Оттого все современные риски выглядят баловством и самодурством, а заработанные в турецких отелях деньги кажутся легкими.
Но в нас родительские гены. Так что, получается, и мы тоже революции чинили, воевали до победы и ДнепроГЭС строили. Закалились. И, как говаривал герой нашего детства пес Шарик из Простоквашино: «У нас лохматость повысилась, и мы теперь на снегу спать можем!»
А подвиг? Пусть подвигом нашего поколения будет жизнь в мире, где подвиги ни к чему.
